Анастасия. Возвращение к жизни

7 Странно. Счастье, почти невозможное, переполняло ее. Анна просто встала до рассвета и вдруг поняла – все будет хорошо. Когда-нибудь все обязательно как-то устроится. У нее было самое главное, то, что останется с ней навсегда – его хриплый голос, произнесший вчера слова, которые она больше не надеялась услышать. Он любит ее! Что бы ни было, как бы ни сложилась жизнь – этих слов уже никому не отнять. Они останутся единственным достоянием ее существования. Все прочее не имеет значения. Уснуть уже не могла. На душе было тревожно, но отчего-то светло и ясно. Металась по постели, а потом не выдержала. Встала, оделась самостоятельно, не вызывая Марусю, которая теперь помогала ей. И, предупредив Варю, отправилась в церковь – одна, пешком, в старых башмаках, которые не жаль было пачкать в весенней грязи. Было воскресенье, в церкви правили. Анна пыталась вслушиваться в слова батюшки, но мысли ее были далеко, далеко. Она думала о том, как теперь жить, что теперь делать. И, несмотря на то, что не слышала ни слова, чувствовала странное единение с чем-то светлым и высоким, что было выше понимания и разума человека. Ей казалось, что на нее снизошла та самая благодать, которой она никогда не достигала прежде. Господи, как это было странно – потеряв надежду на счастье, все-таки обрести его! Господи, да что же это за судьба, когда там, где царит одна чернота, ослепительным лучом, неугасимая, остается надежда? Она дошла до той точки, за которой нет ничего, но вместе с тем все начинается. Если была стена, то именно теперь ей казалось, что ей достанет сил сломать эту стену. В конечном счете, больше некому. «Благословение Господне на вас», - раздавался глубокий голос отца Георгия, и, осененная крестным знаменем, она отчего-то чувствовала – она и впрямь благословлена. Они благословлены. И этот свет, который заливал золотом ее небо отныне, станет их общим светом. После службы к ней подошел Петр Михайлович. Она и не видела его среди прихожан. Теперь же не успела предпринять ничего, чтобы избежать встречи. Оставалось смириться и вежливо улыбнуться ему. - Здравствуй, Настя, - белыми сухими губами проговорил князь. - Петр Михайлович, - коротким кивком головы поприветствовала она его. - Ты одна? - Одна. Владимир Иванович еще недостаточно окреп для таких расстояний. И недостаточно окреп, для такого количества посторонних глаз. - Я могу отвезти тебя в своем экипаже, - вызвался тут же старый князь ей в помощь. - Благодарю вас, - вежливая, ничего не значившая улыбка, - это ни к чему. Я люблю пешие прогулки. - Как… Как Владимир? – вопрос был задан очень тихо, с некоторой опаской. - Ему лучше, спасибо. До свидания, Петр Михайлович. Она направилась к выходу из церковного двора. - Настя! – крикнул ей вслед князь. Она оглянулась, и он продолжил, - прости меня, Настя. И она простила. Бог знает, почему. Нет, она даже не его простила, она простила саму жизнь за то, что та так с ней обошлась. Настя она или Анна – судьба одна. Улыбнулась вдруг старику легко и спокойно и тихо сказала: - Это ничего, Петр Михайлович. Все хорошо. «Это ничего… Все хорошо…» - мысленно повторил он, глядя ей вслед. И понял, что навсегда потерял ее, как растерял себя самого. Незаметно и глупо. Подарок на старости лет не стал утешением – он теперь лишь постоянное напоминание о несбывшихся надеждах. Домой Анна не шла – летела. Домой! К Владимиру! С единственной мыслью – что-то изменилось в них обоих. Что-то навсегда ушло в прошлое. Она хотела видеть его, хотя заглянуть ему в глаза и понять – ей не показалось, в них обоих - истина. Вбежала в дом по ступенькам, оставляя грязные следы башмаков и не замечая того. Встретила Марусю с подносом, направлявшуюся из кухни на господскую сторону дома. Та неожиданно подмигнула ей и тихо сказала: - А барин-то в кабинет приказал отвезти его – за дела, поди, взялся. Я вот чаю ему несу. Он не велел, правда, но, авось, не откажется. - Дай-то бог, Марусенька, - проговорила Анна, чувствуя, как колотится в груди сердце, - а давай я отнесу. Маруся улыбнулась понимающе и передала поднос барышне. В то мгновение, как руки их соприкоснулись, в доме, разрывая тишину и покой, прогремел выстрел. Поднос остался на полу. «Как же я люблю тебя» - раздавался его хриплый голос в ее голове, когда ноги несли ее в кабинет Владимира. Да, эти слова навсегда останутся с ней. Единственной ценностью ее жизни. Воскресенье. А что, в сущности, произошло? Ничего такого, отчего бы стоило сходить с ума. Жизнь не остановилась. Утро настало по часам, как положено, со всей возможной точностью. Рассвет Владимир встречал, так и не сомкнув глаз, у окна. По-прежнему в мундире. Он смотрел, как занимается заря и думал о произошедшем в прошлый вечер. В прошлый вечер была Анна. Его Анна. Он терял голову от одной мысли, что эта женщина принадлежит ему. Сомнений не оставалось. Никаких. Теперь она вошла в него до последней своей частицы. Теперь уже не выдрать – разве только с мясом и кровью. Он желал ее – разумом, сердцем, душой. Она уже теперь была его супругой – их связали навеки узы куда более крепкие, чем венчанный брак. И в то же время он знал, как это нелепо. Он знал, что ничего не выйдет. Как теперь-то ее отпустить? Теперь, когда позволил себе чувствовать? В этом была слабость. В этом была сила. Она стала жизнью. Отними ее – и он более не будет жив. Воскресенье. Чудесный солнечный день после череды дождей. Решения принимались просто, как никогда. Он знал, что будет, еще накануне. Еще накануне он позволил себе вдохнуть ее запах в последний раз. Она пахнула цветами – прежний ее аромат, неизменно исходивший от светлых локонов, круживший ему голову с самой юности. И чем-то новым – выпитое ею вино, едва уловимый запах незнакомых духов. Этого было довольно, чтобы в груди разгорелся не виданный до этого часа пожар. Воскресенье. Удивительная шутка судьбы. Он принял себя, наконец. Принял тогда, когда все уже было кончено. Он не любил усложнять – само его существование усложняло все. "Но принесите эту жертву во имя того, что любили ее когда-то". Слова Петра Михайловича стали приговором. Владимир ведь и сам все знал. Все понимал. За завтраком ему сообщили, что Анна ушла в церковь. Он усмехнулся. Что ж, стало быть, сам бог велел. И после трапезы попросил Григория отвезти его в кабинет: - Посмотрю, что вы там в мое отсутствие нахозяйничали, - с бодрой улыбкой сказал он, - поди, разорили совсем. - Что ж вы, барин, - обиженно протянул Григорий, - пока на Кавказе были, его милость князь Михаил Александрович управляющего к поместью приставили, он и письмо ваше показывал, где вы позволяете, а опосля барышня сама… - Да полно, полно, шучу я, - развеселился Владимир, - но пора же уже и за ум браться, верно? - И то верно, барин! – обрадовался Григорий. Оставшись наедине в своем кабинете, Владимир долго еще глядел в окно, запоминая, как солнечный свет играет на тяжелом шелке портьер – они искрили и серебрились под его лучами. Владимир протянул руку, словно бы пытаясь поймать этот луч. Нахмурился, глядя, как тень от руки заслонила сияние. Развернулся и подъехал к столу. Открыл верхний ящик, в котором всегда хранились дуэльные пистолеты. И усмехнулся – те по-прежнему были здесь. Как хорошо, как приятно обнаружить, что что-то не меняется ни при каких обстоятельствах. Погладил пальцами шкатулку, наблюдая за тем, как на дорогой лаковой поверхности остаются полосы от стершейся пыли. В голове было пусто, а сердце стучало спокойно. Достал один и пистолетов, неторопливо прочистил его, зарядил. Приставил к виску, ощущая холод металла. Закрыл глаза. И вдруг вспомнил фигуру, протягивающую ему тонкие длинные руки и ее отчаянный крик: «Вернись ко мне!» - Аня, - прошептал он, роняя пистолет на стол и чувствуя, как к горлу подкатывается ком – рыдание вырвалось из его груди неожиданно, одновременно с тем, как сам собой выстрелил пистолет – от удара о столешницу. «Ты только вернись ко мне!» - жалобно билось в висках. «Ты только вернись ко мне!» - отстукивало обезумевшее сердце. «Ты только вернись ко мне!» - металась испуганной черной птицей душа. Дверь с шумом распахнулась, и в кабинет вбежала Анна. Какие у нее были глаза! Мечущиеся, страшные! Будто в них была сама смерть – синева вымылась. Одна чернота. Только чернота, словно бы она ничего и не видела. Он сидел в кресле возле стола и безотрывно смотрел на нее. А она замерла на месте, ничего не понимая, ничего не чувствуя. А потом рухнула на пол, теряя сознание. Владимир вскочил с кресла и бросился к Анне, и, лишь потеряв равновесие и упав рядом с ней на пол, он сообразил, что целое мгновение держался на ногах.