Такие разные

      Вейдер никогда и никому не расскажет, как страшно ему в те часы, когда он вынужден находиться без протезов. Протокол медицинских процедур требует этого не сказать чтобы часто, но вполне достаточно для того, чтобы Тёмный Лорд с ужасом ждал очередного профилактического обслуживания механических конечностей.       Он лежит в барокамере, обнажённый и беспомощный. Он пытается погрузиться в медитационный транс, но на этот раз безуспешно. Чужое присутствие рядом не дает сосредоточиться, отвлекает и раздражает. В уставшем сознании витиеватые ругательства сливаются в бесконечный мутный поток. Зачем он согласился? Сарлак бы сожрал этого неугомонного чисса!       Странная фантазия адмирала составить компанию Повелителю Тьмы во время неприятной и унизительной процедуры обернулась для Вейдера еще большим кошмаром, чем он мог себе представить, когда, разомлев от горячих ласк чисса, согласился на эту авантюру. Тогда ему казалось, что нет ничего страшного, если любовник побудет с ним эти несколько часов. Как жестоко он ошибался.       Ему страшно и невыносимо стыдно. Он предупредил Трауна, чтобы тот сидел тихо и не прикасался, не приближался к койке, не разглядывал, не вздумал трогать простыню, укрывающую уродливый обрубок тела. Пообещал удушить без лишних разговоров и повторения инструкций. Траун согласился с напускной покорностью, но всё же улыбнулся своей неподражаемой полуулыбкой, чуть насмешливо изогнув бровь и дёрнув уголками губ. Поэтому Вейдер ему не поверил. И именно поэтому сейчас, в полумраке барокамеры медицинского блока, он борется с мучительным желанием открыть глаза и посмотреть, чем занят Митт’рау’нуруодо. И именно поэтому он совершенно не удивляется и даже не злится, когда гранд-адмирал перемещает свое кресло поближе к его кровати: это было вполне ожидаемо.       — С того самого дня на Корусанте мне снова хотелось увидеть тебя таким, — звучит мягкий голос Трауна, и Вейдер невольно вздрагивает.       Как ни странно, произнесенное полушёпотом откровение отзывается внутри тёплым чувством. Воспоминания заставляют дыхание участиться. Чтобы остановить накатывающуюся волну памяти, Вейдер хрипло интересуется:       — Каким — таким?       — Открытым, — отвечает Траун, и Вейдер узнает в голосе любовника эту чувственную вибрацию. Совершенно очевидно, что Траун возбуждён.       Чтобы проверить свои догадки, Вейдер прислушивается к эмоциям чисса и, почувствовав исходящий от него жар желания, с трудом сдерживает удивленный возглас. Митт’рау’нуруодо сейчас весь — сгусток яркой и мощной энергии вожделения. Он хочет трогать Вейдера, гладить и ласкать обнаженную кожу, он хочет касаться губами обожжённых участков, покрытых уродливыми шрамами, он хочет очерчивать пальцами рубцы, он хочет прикасаться к обрубкам конечностей, ласково вылизывая участки с повышенной чувствительностью и слегка царапая зубами там, где нервные окончания почти сожжены...       — Траун!       У Вейдера даже не хватает сил на возмущение. Он слишком шокирован, чтоб возмущаться. Он хочет добавить пару непечатных высказываний и напомнить о данном обещании придушить к сарлачьей матери наглого чисса, но стоит ему приоткрыть рот, как его накрывают горячие сухие губы Трауна. Из планируемого потока ругани получается лишь невнятное мычание. Траун захватывает, прикусывает, вталкивает внутрь язык, и Вейдер не в силах ему противостоять, слишком искусно целуется гранд-адмирал. Как только Траун отрывается от его губ, Вейдер всё же хрипит:       — Задушу, — и сам понимает, что ни злости, ни уверенности в его обещании нет.       Траун прижимается губами к его щеке и шепчет, жарко и отрывисто:       — Задушишь. Потом. А сейчас позволь мне... Я хочу чувствовать тебя. Пожалуйста...       И эта мольба, искренняя и не прикрытая обычно свойственной Трауну маской самоуверенности, лишает Вейдера последних аргументов против, и он кивает, так и не открыв глаз. Он даже про свои страхи позабыл: присутствие чисса согревает и успокаивает. А жаркое дыхание надменного гранд-адмирала невольно будит что-то внутри, и это что-то отзывается ощутимой тяжестью в паху и лёгким головокружением.       Траун осторожно, словно проверяя обретённую возможность получить желаемое, проводит кончиками пальцев по ключице, несмело трогает наиболее глубокие шрамы и, порывисто выдохнув, наклоняется, приникая губами к коже Вейдера. В эмоциях чисса вихрь благодарности и восторга, тёмного, первобытного. Вейдер пытается разобраться, чего Траун испытывает больше: радости от иллюзии абсолютной власти над распростёртым телом, лишенным возможности двигаться, или извращённого восхищения одному ему понятной красотой изуродованного человека. Но чудовищно неправильное возбуждение чисса невольно передается Вейдеру, и, когда обжигающие губы смыкаются на соске, он одобрительно стонет. Траун воспринимает этот приглушённый стон как поощрение и сбрасывает с себя китель и рубашку, да так быстро, что ему любой кадет бы позавидовал. В полумраке, под тусклым светом осветительных блоков, его кожа мерцает голубоватым прохладным сиянием.       Вейдер чувствует тепло чисса даже на расстоянии, а уж когда Траун прижимается к нему обнажённой грудью, удерживая вес тела на руках, опасаясь причинить дискомфорт, и накрывает рот глубоким чувственным поцелуем, Вейдеру начинает казаться, что температура в барокамере подскочила на десяток градусов. В этом жаре сгорают остатки сомнений и неуверенности. Траун ласкает языком его рот, то обводя контур губ, то проникая глубоко, задевая нёбо. Тихонько постанывая, чисс осторожно трётся обнажённой грудью о тело Вейдера.       Траун соскальзывает ниже и кладет ладони на обрубки ног, туда, где обычно живая плоть соединяется с дюрасталью протеза, и Вейдер дёргается и судорожно выдыхает. Страх и удушливый стыд снова возвращаются.       — Доверься мне, прошу, — шепчет Траун и прижимается губами к тонкой, чувствительной коже.       Трудно представить себе более интимную ласку, и Вейдер расслабляется окончательно, позволяя Трауну целовать и облизывать остатки отрубленных конечностей. Возбуждение нарастает, как снежная лавина.       Когда Траун, наконец, будто насытившись, отстраняется, Вейдер не может сдержаться. Он Силой заставляет чисса склониться к своему паху. Тот хмыкает самодовольно и медлит, согревая дыханием набухшую головку, слегка приоткрывает рот.       — Задушу, — рычит Вейдер, и сейчас он уже готов исполнить угрозу.       — После, — шипит Траун, и Вейдер с трудом узнает общегал — в сказанном слишком явно звучит нечеловеческое прищелкивание.       Он заглатывает член Вейдера глубоко, на всю длину, и замирает, зажимая головку горлом. Глубоко внутри чувствуются сводящие с ума вибрации, и всё остальное перестает существовать для Тёмного Лорда. Полностью открытый и отдавшийся, он сдавленно стонет и, кажется, умирает каждый раз, когда Траун отстраняется, почти выпуская его член изо рта, и снова насаживается. Их стоны и рваное дыхание сливаются в одно, Вейдер не в силах отстраниться от потока эмоций чисса, потому продолжает слушать их в Силе. Слишком сладким оказалось двойное наслаждение, умопомрачительный стереоэффект из дикой нежности, восторга, желания, доверия и принятия.        Траун искусно подводит его к краю, и Вейдер кончает, выплескиваясь во влажное тепло умелого рта, наслаждаясь ритмичными сокращениями горла, и обмякает на жёсткой кушетке. Удовлетворённо выдохнув, Вейдер ловит себя на желании сказать Трауну что-то приятное и ласковое, но ограничивается лишь нежными прикосновениями Силы.       — Ты всё еще собираешься меня задушить? — лениво интересуется адмирал, осторожно вытягиваясь рядом и касаясь пальцами груди Тёмного Лорда.       Вейдер лишь обессиленно мычит в ответ, думая о том, что этот способ переживать часы без протезов, пожалуй, гораздо приятнее медитации в одиночестве.