Ориентальный романъ.

До самого обеда почтенный эфенди бегал в халате по комнате, отсылая слуг и изъясняясь столь запутанно и громко, что барышня затыкала уши. На любые вопросы он резко вскидывал голову, охал, и снова принимался мерить шагами не столь большое пространство, хватая поочередно какие-то листы и спотыкаясь об референта. Референт, к слову, не жаловался: барышня чувствовала себя настолько виноватой после истории с Арлиной, что спокойно выносила и крики, и вздохи, и неосторожные (разумеется, непредумышленные) пинки во время очередного комнатного забега своего начальника. К полудню Анвар устал и, закурив, плюхнулся в вольтеровское кресло. Варя предусмотрительно открыла окно. По комнате тонкими, едва заметными потоками расползся ароматный дым. — Простите, мадемуазель, — заговорил турок, массируя правый висок, — я нервничаю. Я позволяю себе эту опасную роскошь очень редко, и хочу сразу извиниться за столь резкое и непристойное для себя поведение. — Не стоит извиняться, — ответила Варя, ставя на место сброшенную Анваром подушку, — но что с вами случилось? — Не со мной — с халифом. Он, видите ли, планирует пригласить гостей из дружественных держав на прием, не проводя со мной индивидуальную встречу. — Что же в этом такого? — Варя улыбнулась. — От таких празднеств ничего хорошего не случается. Я уж не знаю, кто падишаха надоумил на это, но стоит ждать беды. — Вы полагаете, что с ним может что-то случиться? С халифом? — Не с ним, — выдохнул Анвар, — охрана во дворце толковая, покушения не допустит. А вот мой доклад вполне может сорваться из-за какой-нибудь мелочи. А от того, как внимательно его выслушает правитель, и как много времени мне уделят, зависит, уж простите за нескромность, мадемуазель, само существование Османской империи на карте мира. Анвар бросил курить, покрутил в руках поднятый с пола саз, провел по струнам ногтем и отбросил несчастный инструмент в самый дальний угол комнаты. — Мало того, что придется выяснять отношения с Европой, когда я к этому не готов, — продолжал он, — так еще и весь вечер нужно веселиться. Знаете ли, халиф не любит, когда на его балах кто-то грустит, за это он и звания лишить может, и даже титула. Варенька встрепенулась. — Бал? — спросила она как будто скучающим тоном, но Анвар хорошо рассмотрел веселый огонек в ее глазах, — настоящий бал? А женщины там будут? — А вы что же, мужчинам с мужчинами предлагаете танцевать? — усмехнулся Анвар, убирая упавшую на лоб светлую прядь, — проблема нашего правителя, как и Мидхата-паши, в том, что веками выработанные сокровенные традиции они пытаются дёшево разменять на европейские стандарты, держась при этом за былой восточный колорит. Конечно, женщины приглашены. — А-а… — тут Варя запнулась, — а мне можно присутствовать? Анвар совершенно по-детски хохотнул и закашлялся дымом. — Мадемуазель, как будто бы если я вам запрещу, вы не найдете способа пробраться туда! Но не беспокойтесь, пробираться никуда не придется — вы приглашены. — Но у меня нету платья! — с паникой в голосе Варя подняла с трюмо поднос и, едва не обжегшись от волнения, стала разливать чай. Турок внимательно следил, как, почти в точности повторяя картинку из «ориентального этикета» хрупкие ручки поддерживают сосуд под носиком, бережно, тремя пальцами. — Как раз об этом я и хотел поговорить с вами, — он принял из рук помощницы стакан, едва коснувшись ее запястья, — сшить-то наряд вы точно не успеете… — А что же делать?! Испуг Варвары Андреевны изрядно веселил резидента турецкой разведки. Анвар пошарил в карманах и через пару секунд извлек на свет увесистый кожаный кошель. — Тут двести лир с лишним. Теперь запоминайте: берете мальчика-слугу, садитесь в мой экипаж, его подадут быстро, и едете на Каракей. Вам нужен пятый дом по левую сторону. Там спросите мастера Сфара. Скажите, что от меня. Он единственный в городе прилично шьет европейские платья. Купите себе туфли, белье… В общем, все, что потребуется. — Шарль, — Варя посмотрела на него исподлобья, чеканя каждый звук, — я ведь официально нанятый референт, так ведь? — Да, но к чему бы это? — Если я секретарь, вступивший в должность на законных основаниях, значит, я должна получать зарплату. Так вот, заберите, пожалуйста, свои двести лир, и будьте любезны мне выдать сумму за три недели работы. Анвар скептически хмыкнул, но согласился. Про себя он радовался тому, как тихо начиналось утро, а теперь успокаивавшаяся и освободившаяся от серьезных угрызений совести барышня Суворова намеревалась вновь и вновь проявлять свой характер. В пальцах Вари хрустнули свежие банковские ассигнации. Пересчитала: сто пятьдесят четыре лиры и восемьдесят курушей. — Так много?! — удивилась она, вставая. — Здесь плата за три недели, плюс премиальное. А что вы думали? Секретарь чиновника высокого уровня получает более, чем прилично. Когда барышня, едва не забыв попрощаться, уже собралась выскочить за порог, Анвар жестом подманил ее к себе и, несмотря на буйное возмущение, сунул в хрупкие ладошки еще тридцать лир. — Перчатки нынче дороги, — улыбнулся он и сделал вид, что не в меру увлечен изучением очередного сверхважного документа. *** Карета спускалась по извилистой дороге. Когда Варя смотрела в окно, ей казалось, что она уже слышит шум шелковой бальной юбки, напоминавший шелест колосящейся пшеницы. Дневные фонари на пароходах и причалах, как светлячки, мерцали зеленоватым светом, напоминая блеск граней на бриллиантах в изумрудном колье. Варя вдруг почувствовала себя совсем одинокой. Это было странное и непривычное ощущение. Она и раньше годами жила в одиночестве, но всегда специально рвалась к нему, что-то предпринимала. Сейчас же все замерло в ее душе. Чувство одиночества всегда приятно успокаивало нервы, но теперь мысли в голове оцепенели, точно дети, которые, набегавшись за день, задремали на жухлой траве. Варе показалось невероятно тоскливым теперь делать что-либо совсем одной, как игрушке, которую умелый кукловод направил примерять заморские наряды. Ей хотелось, чтобы и Анвар был здесь, хотелось спрашивать, уговаривать, кружиться перед ним в обновках и раз за разом слышать неодобрение, лишь для того, чтобы опять бежать и мерить новое, только что распакованное платье. Это чувство, желание с кем-то делиться, положиться на кого-то, было незнакомо и чудно для Вари, но неприятным бы она его не назвала. Когда экипаж остановился, Варя долго не могла сообразить, где она находится. Мальчишка в феске помог ей выйти. — А мы туда приехали? Взгляду барышни предстала скромная вывеска с нарисованными ножницами. — Точно туда, Барбара-ханым. Эфенди всегда называет этот адрес! «Значит, не одну меня он к балу наряжал» — ехидно подумала Варя, но решила пока не расстраиваться. Позвав мальчика и попросив возничего ждать ее на углу улицы, барышня толкнула увесистую деревянную дверь. — Кто там?! — тут же отозвался кто-то хриплым сонным голосом. Широкотелый мужчина с мрачным, заспанным лицом, в белых кальсонах, рубашке и расстегнутом жилете, вылезший как их неоткуда, казалось, собрался уже браниться. — Что вам угодно? — очень нелюбезно фыркнул он прямо в лицо Варвары Андреевны. — Мастер Сфар? — очень тихо уточнила барышня. — Ну да, я. Что вам угодно, ханым, я спрашиваю? — Мне нужно бальное платье и… — Не торгую. И вообще, закрыт я сейчас. Мужчина чуть нагнулся, отчего стал похож на жирного коршуна, и стал медленно наступать на девушку, подталкивая ее к выходу. — Как не торгуете? — удивилась Варя, — но Анвар-эфенди сказал… — Кто сказал? — переспросил мастер, тут же остановившись. Лицо его вмиг повеселело, — Почтеннейший Анвар-эфенди? Что же вы сразу, ханым, не сказали! — он почтительно поклонился, и тут же повернул голову к небольшой двери в углу, — Злобия! На крик прибежала пухленькая девушка с копной черных волос и охапкой лент наперевес. — Злобия, моя дочь, — представил он вошедшую. Варя учтиво кивнула в знак приветствия. Мастер Сфар перекинулся с дочерью парой фраз на турецком, а затем, извинившись, скрылся во мраке своей мастерской. — Добро пожаловать, ханымэфенди, — заулыбалась брюнетка, — позвольте узнать ваше имя? — Варя… Барбара. — Следуйте за мной, Барбара-ханым. Пока они шли по тускло освещенным коридорам, Злобия развлекала девушку разговорами. — Вы уж извините отца, Барбара-ханым, он не любит внезапных визитов. В прошлом он был раввином здесь, в синагоге на Каракей, но потом пришлось оставить это дело и взяться за нить с иголкой. Смею вам сообщить, что уже десять лет отец одевает вашего знакомого, Анвара-эфенди, и до сих пор не было ни одной жалобы! Слово «знакомый» было произнесено Злобией с каким-то особым намеком. — Но папа шьет не только мужские костюмы, — продолжала она, — сейчас я вам принесу на выбор платья, которые точно вам подойдут! Примерочная была узкой, но теплой. По стенам аккуратными стопками на полках лежали чулки, женские панталоны, рубашки и все прочее женские радости, которые Анвар крайне емко назвал "бельем". В углу стоял проржавевший швейный аппарат, похожий на прялку для шерсти. За этой конструкцией Варя сумела разглядеть два горящих желтых глаза. — Кис-кис, — шепнула она, и, ловко преодолевая препятствие в виде корзины для зонтиков, к ногам ее подошел серый кот. Он показался Варе очень странным: уши, как у кролика, торчали треугольничками в разные стороны. Морда у кота была не приподнятая, как у петербургских кошечек, а вытянутая, с прижатым носом и шерстью у подбородка, напоминавшей бакенбарды. Шерсть же, покрывавшая остальные участки тела, была короткая и мягкая, как обивка плюшевого кресла на старой даче. — Ша! — послышался голос Злобии за дверью, — не приставай к ханым! Животное послушно село напротив. — Какой странный, — протянула Варя, помогая девушке раскладывать на прилавке юбки, — никогда таких не видела. — Местная порода. Мы подобрали его еще совсем котенком, с тех пор тут и обитает. — И как нас таких красивых зовут? — Варенька пощекотала кота за ухом, на что тот недовольно фыркнул. — Хороший вопрос, — призадумалась Злобия, — его всё так и зовут — Кот Раввина. Я зову его Ша. Ну, а вы можете ему придумать еще какое-нибудь милое прозвище. Варя встала, а зверь, зевая, отправился дальше спать куда-то в стопки чулок. — Ну хорошо. Будешь Барсиком, — решила девушка, разглядывая предложенный товар. Все платья были хороши, но на вкус барышни выглядели как огромные торты. — А нет ли у вас чего-нибудь… Поуже? — Уже, ханымэфенди? — Да, а то, боюсь, в этом я и в дворцовые ворота не протиснусь. Озадаченная Злобия вновь скрылась за дверью. После длительных споров, примерок и сомнений Варя унесла в кульке нечто белое и воздушное, даже не подозревая, как сможет надеть сие чудо без посторонней помощи. Платье обошлось Варваре Андреевне очень дешево. Отвыкшая от турнюров и корсетных лифов, барышня неуютно чувствовала себя в шикарных, декольтированных нарядах с кучей перьев и драгоценных вкраплений. С туфлями получилась беда: нога совсем не хотела признавать дорогие бальные сапожки, мечтая вернуться в домашние остроносые тапочки с небольшим каблучком. На оставшиеся пятьдесят лир Варваре Андреевне было выдано две пары чулок, новый корсет, шарф, перчатки и расшитый золотом малиновый жакет модели «Фигаро» с высоким горлом. Был ранний вечер. В такое время Анвар всегда сидел с визирем за чашкой кофе, и Варя, в полной уверенности, что в общей гостиной она никого не застанет, вывалилась в комнату громкой поступью, напевая модную французскую шансонетку. Перед закрывшими глаза шуршащими свертками замелькали тени, и вскоре развеселившуюся барышню окликнули: в гостиной, рассчитанную на двоих, сидели полукругом человек восемь разного пола, и странными взглядами провожали застывшую на полдороги Варю. — Что тут происходит? — спросила она, укладывая обновки на свободный стул. — Визирь направлялся ко мне, обсудить прием у падишаха, а Эмине-ханым направлялась к нему, — скучающим тоном сообщил Анвар, приглашая даму сесть на свою подушку. — А остальные? — А остальные, мадемуазель, пошли за Эмине-ханым, предполагая, что раз происходит такое сборище, значит на нем будет обсуждаться что-то интересное. Увидев, что остальные женщины сидят в платках, Варя стыдливо натянула на голову жаркий газовый шарф. — Как ваши успехи, мадемуазель? — спросил Анвар, отходя к трюмо. — Все успешно. У меня еще осталось восемьдесят курушей. — Однако! Что же вы купили? — Все как требовалось! Платье, туфли, перчатки, ну и все к ним полагающееся. Недовольство в глазах присутствующих становилось совсем явным. — А украшения? — Анвар, казалось, этого не замечал, — вы купили украшения? — Нет, но… — Ай-Ай! — он театрально погрозил даме пальцем, — как же можно быть столь забывчивой? Армаам-ханым, придется вам поделиться с мадемуазель Барбарой, если вы не против, конечно. — Вообще-то, — подала голос одна из дам, сидящих рядом с пашой, и Варя с трудом узнала в ней подружку из Антверпена, — я надеялась, что нам, наконец, скажут, кто убийца. А вместо этого мы уже битый час сидим тут и на полном серьёзе обсуждаем какую-то ерунду! — Молчать, — визирь не был настроен на снисхождение, — хотя, мальчик мой, мы действительно надеялись узнать это. Ведь ты намекал на известные тебе сведения менее пяти минут назад. — Да чего тут рассказывать, — Анвар отошел к окну, — вот он, ваш убийца. Палец с сапфировым перстнем взметнулся вверх и быстрым движением указал на человека, находящегося в зале наиболее близко к паше. — Эмине?! — прыснул великий визирь, — это невозможно, мой мальчик! Ты, верно, нездоров! — Я тоже сначала не поверил, — продолжал, не замечая, турок, — но потом понял, что все странности во дворце, творящиеся последние недели, сходились своими причинами в руках одного-единственного человека, — тут Анвар обернулся к Варе, — Вы уж простите, мадемуазель, что я начинаю так, в стиле нашего общего седого знакомого, и разрешите мне в этом же стиле продолжить, уж очень ладно все получается, — совсем по-кошачьи переметнулся Анвар к письменному столу, — сперва я думал, что целью убийцы действительно была моя помощница. Тут глаза разбегались: согласитесь, русская женщина по дворе турецкого чиновника не нравилась никому, это совершенно противоречило общей концепции русско-турецких отношений. Убийца мог исходить из политических предубеждений — тогда почему бы вначале не убить меня, как изменника родины? Ведь это именно со мной в Стамбул прибыла госпожа Суворова. У меня была версия убийства на почве ревности, но и тут получился промах — в гареме запрещено держать холодное оружие. Более того, женщины великого визиря никогда не владели им, а чтобы сделать столь грамотный разрез на человеческой шее нужен опыт, и еще какой опыт! Вывод? Здесь поработал наемник. Тогда я предположил, что нанять наемника, не вызвав подозрений, могла только Эмине-ханым. Не хватайтесь за сердце, ханымэфенди, тогда я лишь предполагал все это. Госпожа Суворова проговорила с Розафой весь вечер, а единственная, кто не вызвал бы подозрений, бродя рядом с ее покоями, была опять же Эмине-ханым. Ведь она, если не ошибаюсь, старшая в гареме? Итак, дальше: возможно, все это и осталось бы догадками, если бы заказчика не подвел истинный исполнитель убийства. Он заявился во дворец, уж не знаю, каким образом, и стал требовать деньги за свое молчание. И уж тем более не знаю, ханымэфенди, где вы нашли такого мерзавца… Бывший сербский волонтер, застрявший между мусульманскими деревнями, и совсем утративший человеческое лицо. О чем бишь я? Ах, да, этот самый наёмник стал для вас, ханымэфенди, слишком опасной фигурой. Подняв шум, вы очень сильно рисковали — преступник действительно мог убить вас. Но у него не оставалось времени. Единственное, что оставалось наемнику, это прыжок в окно. Пробираясь к выходу, он столкнулся с чудаковатым богемным репортером, следившим за гаремом из визирева сада. Должен сказать, парень вам попался не промах. Он быстро сообразил, как надо действовать, и через несколько минут ко мне в рабочий кабинет доставили якобы двух журналистов, воровавших по-мальчишечьи персики на окраине сада. — То есть Арлина Карловна… — прикрыла рот ладонью Варя, но Анвар перебил ее. — Нет, не он. Помните его дружка? Эдакого раздражительного типа? Вы ведь не застали его в тюрьме, мадемуазель Барбара. В тот же день, сославшись на острый приступ мигрени, Эмине-ханым не выходила из комнаты. Вернее, никто не заметил, как она сделала это. Внеся залог за так называемого Беллу Магомедовну, она купила его молчание и его временное исчезновение из города. Вы провернули довольно хитроумную операцию, ханымэфенди, вам почти удалось меня запутать, — Анвар подошел к ней ближе, — но одного я так и не понял, — он остановился, — зачем? Эмине-ханым, до того сидевшая без движения, вдруг вскочила, воинственно сжав руки в кулаки. — Да потому что эта свадьба разрушила бы нашу страну! Мы, несчастная Турция, мы скоро станем жертвой европейского волка! Нам следовало бы дружить с русским императором! Женившись по желанию Мидхата на Розафе, этой девочке, ты бы связал свою страну с ее, ведь этот союз был бы непременно рассмотрен султаном! Тем более, зачем тебе нужен был этот испуганный ребенок?! Ведь она, — Эмине-ханым ткнула пальцем в сторону Вари, — и ты, ты! Я же видела, как вы смотрели друг на друга каждый раз, когда думали, что один из вас не видит! Вы любите друг-друга и не можете это понять! Этой смертью я пыталась сблизить вас, и у меня это почти получилось! Я беспокоилась не только за страну, но и за ее великого сына! А вы растоптали все мои надежды! Эмине-ханым топнула ногой и тяжелыми, почти мужскими шагами поспешила прочь из комнаты. Визирь хотел было подняться за ней, но Анвар остановил его. — Не стоит, — шепнул он, — здесь уже ничем не поможешь. Сам турок был внешне спокоен, но Варя видела, как стремительно синели его губы. Жестокая страсть, выплеснувшаяся из Эмине-ханым, казалось, могла встретиться только в страшных сказках. Но она была в живом человеке, была реальна, и резидент разведки, при всех тех ужасах, с которыми сталкивала его жизнь, не мог даже допустить мысль, что целью хитроумного, хорошо спланированного убийства была странная мечта пожилой женщины о чужом счастье. Варя ничего не понимала: милая пухлая ханым, угощавшая ее лепешками, — убийца? И ради чего?.. Воздуха резко перестало хватать. Дергая воротник, девушка растолкала всех сидящих в зале и тремя большими шагами скрылась за ближайшей дверью. Снаружи все зашипело, загудело басом, и сквозь пелену было слышно, как расходятся взволнованные обитатели дома. «Зачем?» — гремело в Вариной голове и заглушалось новым, грозным гомоном, твердящим: "Любят друг друга". Очень долго противилась девушка это странной мысли. Как можно было любить, даже быть влюбленной в человека, убивавшего себе подобных? Но ведь оставалось в нем то светлое, которое помогало ей, которое пробуждало ее к жизни в этой странной восточной стране. И потом, Анвар вчера опять убил ради нее человека, разве же это не повод ненавидеть? Но Варя совсем не чувствовала отвращения. За мыслями она не услышала, как отворилась дверь. — Мадемуазель, с вами все в порядке? — спросил знакомый вкрадчивый голос. — Я не могу поверить, — Варвара Андреевна всеми силами старалась унять дрожь в голосе, — ради такого убить… И кого? Розафу, совсем ребенка! Бедная, невинная жертва… — Мне и самому не верилось, — Анвар коснулся Вариного плеча, — но факт остается фактом. Она убила Розафу, чтобы… — он запнулся, будто намеренно тянул время, — чтобы вы заняли ее место. Варя обернулась. Красивые голубовато-серые глаза блестели странной скорбью. Никогда еще Варя не видела на лице турецкого интригана столь грустной улыбки. Они стояли так близко, что чувствовали дыхание друг друга, смотрели неотрывно друг другу в глаза, каждый надеясь узреть в них что-то приятное собственному сердцу. Присутствие Анвара волновало Варю, и она ничего не могла поделать с собой. Наоборот, ей хотелось отдаться этому чувству, позабыв обо всем на свете, даже о пресловутом страшном убийстве. Стоило прикрыть глаза, как начинали чудиться губы, улыбка человека, которому совсем не положено было занимать девичью мысли. И когда образ турецкого советника представал в Варином сознании, непонятно куда исчезали все грустные мысли, страх перед смертью, ощущение собственной беспомощности и, что самое главное, противный заикающийся голос, зудящий всё время в подкорке. Девушка вновь преисполнилась уверенности в своих силах. — Я должна сказать вам… Шарль… Он взял ее за руки. — Варенька… — в устах турка это имя звучало особенно мягко. На Варю от нервов вновь напала охота тянуть время кокетством. — Варенька? Что за тон… — шептала она совсем близко у его губ. — Вы говорите совсем как тогда, на шаре, с Фандориным… Варя на мгновение отшатнулась. — Откуда вы знаете? — Вы летели близко к земле, вы думали, я не видел, как вы мило беседовали с мсье Эрастом Петровичем? Высвободив руки, девушка спросила. — Как вы там оказались, вы же должны были быть в журналистском клубе! — А кто, по вашему, по стропилам стрелял? В голове резко что-то дернуло, перечеркивая все теплые мысли. — Вы хотели… убить меня?.. — Мадемуазель, ну что вы, право слово, прошлое ворошите… Анвар протянул к ей руку, но Варя отодвинулась еще дальше. — Отвечайте! — Была война! Когда я стрелял, я не видел… — Ложь! — крикнула Варя ему в лицо, — если вы там были, вы бы видели, как я садилась в шар! Убийца… Девушка медленно поползла по стене, жмурясь, только бы не видеть предательски красивые серо-голубые глаза. — Варя… Он вновь потянулся к ней, но получил сильный удар по запястью. — Не подходите ко мне! Как пуля вылетела девушка из комнаты, повернув снаружи ключ. За дверью послышались удары, крики, какие-то мольбы, но Варя их уже не слышала. Или не хотела слышать. Она вбежала в свою комнату, на ходу срывая газовый платок. Ориентальная одежда в миг опротивела ей, как и все в стране человека, промышляющего хладнокровным убийством. На пол, скомканные, летели рубашка, шаровары, пояс, тонкие чулки. Барышня полезла на шкаф, извлекая оттуда мятое, плохо отстиранное дорожное платье. С ужасом Варя поняла, что корсет на ней не сходится. Не выдыхая, она застегнула его на три крючка, надела полурасшнурованное платье и, путаясь в юбках, вылетела прочь из апартаментов, игнорируя продолжающиеся крики за соседней дверью. «Прочь отсюда, прочь» — застучало в голове в ритм атаковавшим окна каплям. Начинался дождь. *** Улицы совсем опустели. Разбрелись по домам последние путники, на несколько часов предоставив отдых брусчатке и зиявшим между плит мостовой, будто прочерченным ножом, щелям. Мокрая земля, стекавшая с тротуаров, пачкала юбку и ноги, босые, ведь туфли с загнутыми носами Варя в сердцах швырнула в навозную кучу. Холодные капли текли ей за шиворот и девушка задергала воротник, пытаясь избавиться от противного ощущения. Мимо, будто специально пройдясь по лужам, несся экипаж, не замечая даму, и с ног до головы обливая ее ледяной водой. "Прочь!" — верещало в голове сотней голосов, один из которых определенно принадлежал титулярному советнику с проседью на висках. Варя упала, больно разбив коленку. По платью пошли кровавые пятна. Вдруг какое-то страшное чудовище выскочило на дорогу, издавая дикий вопль. Успевшая поднялся на четвереньки Варя закричала от неожиданности и вновь плюхнулась в лужу, ударяясь о камень лбом до слез. Голова ее лежала как раз лицом по направлению к тому страшному животному. "Крыса?" — промелькнуло у Вари в мыслях. Она никогда этих уличных тварей не боялась, но теперь, после всего случившегося даже бабочка могла бы показаться барышне агрессивной. В панике Варя попыталась отползти, но голова у нее кружилась, отчего девушка опять упала на землю в полной уверенности, что страшное существо сейчас же сожрет ее с потрохами. Вдруг в темноте сверкнули два знакомых желтых глаза. — Ша… Барсик… Кис-кис… — позвала девушка слабо. Кот не ответил. Он сидел, дрожа под дождем, и настороженно смотрел на растянувшуюся на тротуаре молодую беглянку. Варя подползла ближе, чувствуя себя так, будто бы она только что провалилась в болото, и из последних сил подмяла не ожидавшее такого порыва животное под себя. — Кис-кис… — повторяла в полубреду Варя, гладя грязную, мокрую шерсть. Животное вопило и царапалось, но девушка не обращала на это совершенно никакого внимания. Худое тельце продолжало трястись. Варя представила, как сейчас отнесет его в теплый дом, отмоет, напоит молоком, но вдруг вспомнила, что в этой стране у нее нет больше дома. Как мягкой дубинкой огрело по голове несчастную девушку и все, и кот, и улица, и несчастная жизнь погрузились в кромешный, нескончаемый мрак.