Ориентальный романъ.

Варя зажмурилась сразу же, как только вошла в свою комнату. Со всех сторон в лицо пыхал едкий керосиновый жар, как если бы девушка была не во дворце, а в подпольном плавильном цехе. В душном пространстве чувствовался запах гари, пота, спирта и чего-то очень туманного, но знакомого Варе как самый отвратительный из всех известных в природе ароматов: по комнате медленно расползался запах крови. — Что произошло? — спросила испуганно девушка, и этой фразой будто повернула какой-то неведомой силы рычаг. Стоявшие у стен служанки разом бухнулись на пол, причитая и тараторя молитвы, почтенная Эмине-ханым, дама, несомненно, весомых достоинств, издала гортанный вой и опрокинулась на руки стоящему рядом евнуху. Толпа расступилась, облепив свободное пространство у двери и подпуская к Варе человека, чей голос принес в жизнь девушки страшную новость. Доктор Али не отличался пылким или впечатлительным нравом, но, едва завидев Варю, он попятился, стягивая с носа пенсне, которое, видимо, носил исключительно для солидности. — Барбар-ханым… — коверкано произнес он, трагически присвистнув, — как, но вы же… — Да что случилось? Ну да, я ночевала у Розафы, но что вы этом такого? Это всего лишь наша маленькая шалость! — Наша, — перебил ее турок, — это чья? — Моя и Розафы. Кстати, а где она? Доктор не ответил. Щеки его сначала посерели, а затем резко, лихорадочно зарумянились. Окинув взглядом всех собравшихся, он медленно подошел к возвышению, на котором стояла кровать, и стянул одеяло с лежавшего на ней человека. Увиденное повергло Варю в ужас: на подушках, окрасившихся в ярко-свекольный цвет, раскинув руки, лежало изуродованное женское тело. Волосы на голове были во многих местах вырваны с корнем, и их остатки по-сиротски ниспадали на скулы, щек под которыми не было. Вместо них, неестественно сверкая, виднелись в рваных дырах окровавленные, влажные зубы. Все эти увечья, однако, причиной смерти быть не могли. Превозмогая тошноту, Варя опустила взгляд ниже: на шее девушки сочилась кровью широкая рана, определенно сделанная со знанием дела. Увидев убийцу, позвать на помощь несчастная жертва не смогла бы — голосовые связки были превращены в отвратительное месиво. — Розафа… — лишь смогла протянуть Варвара Андреевна, прежде чем впасть в настоящую, ни с чем не сравнимую истерику. Прошло около пяти минут, прежде чем к девице вернулось самообладание. Ног она по прежнему не чувствовала, но понимала, что усадили ее на мягкий стул. Из глаз лились сами по себе ни то слезы, ни то какая-то отвратительная слизь, мешавшая говорить и дававшая возможность лишь тихо стонать, уронив голову на ладони. Еще через минуту Варя увидела в дверях знакомый силуэт: Анвар был одет, но галстука и сюртука Варя на нем не заметила. — Где она? — спросил он не своим голосом и почти без эмоций. От такой холодности еще не пришедшая в себя Варя снова разрыдалась, привлекая к себе внимание ничего толком не разобравшего турка. К ее удивлению (Варя сама не понимала, как в таком состоянии она еще различала собственные чувства), Анвар, забыв о наигранной черствости, одним шагом преодолел комнату и опустился на корточки напротив мягкого кресла. — Варя! — прошипел он без обычного грассирования, и столь простое, непривычно домашнее обращение заставило девушку вновь изойтись слезами (от умиления), — мне сказали, что… Тут он поднялся и так же медленно, как доктор, подошел к запачканной постели. Приподняв простыни, он отшатнулся и болезненно прикрыл глаза, но, в отличие от сердобольной дамы, от истеричных воплей воздержался. — Что же теперь делать?! — заголосила держащаяся за голову Эмине-ханым, — Это убьет нас и наши отношения с Европой! Что скажет английский двор?! Нас и так все принимают за дикарей, а тут еще это убийство! Что, что мы скажем благородному господину Фрашери?! Что его дочь, эта девочка, погибла вместо фурсетки своего дамата*?! — Замолчите, — спокойно, но крайне невежливо изрек Анвар, не в силах оторвать взгляда от окровавленных подушек. Затем он вновь присел у кресла. — Мадемуазель Барбара, — начал он своим обычным тоном, — объясните, почему этой ночью в вашей постели оказалась госпожа Розафа, и где, собственно, были вы? Варя не ответила. Очередной приступ рыданий заставил ее согнуться пополам и закашляться, мешая слова и вздохи. Анвар смотрел на ее стенания около двадцати секунд, подперев кулаком подбородок. После же произошло то, чего не мог предположить даже вошедший в покои великий визирь: почтенный эфенди замахнулся и сильно, что было мочи, отвесил своей протеже звонкую, смачную оплеуху. Эмине-ханым взвизгнула. Девушки-служанки вновь попадали ниц. Как ни странно, подобное варварство русскую кадын совсем не расстроило. Напротив, инстинктивно приложив к щеке ладонь, она прекратила плакать и еще влажными, но уже вполне спокойными глазами посмотрела на своего начальника. — Так-то лучше, — как ни в чем ни бывало отвечал тот, — мне повторить вопрос? — Я… — начала Варя, заикаясь и все еще не очень понимая, почему щека ее противно ноет, — Мы… мы у меня сидели… Разговаривали… А она… Она заснула… А я… Я не помню… Я к ней спать пошла… А потом… Потом… — Достаточно, — прервал ее турок, протягивая барышне платочек и отойдя в центр залы, — несчастная мадемуазель Розафа пала жертвой трагических обстоятельств. — Что ты имеешь в виду? — вновь встряла в разговор Эмине-ханым. — Убийца перепутал ее с госпожой Суворовой. По комнате пронеслось раскатистое «что-о?», за которым, чего и следовало ожидать, последовали звуки падающих тел. — Держите женщин, — бросил Анвар, глядя на побледневшую помощницу, — сейчас мы перебудим весь Стамбул. Запомните все: это дело не должно выйти за пределы дома. Всем понятно? Так мы хотя бы избежим проблем, о которых нам напомнила любезнейшая Эмине-ханым. Отцу покойной я лично напишу письмо с объяснениями. Эфенди, — обратился он к Мидхат-Паше, — я понимаю, вы будете против моего предложения… — Какого предложения, мальчик мой? — недоуменно зашептал визирь. — Боюсь, на этом убийца не остановится. Если его целью была мадемуазель Суворова, — тут он вновь обернулся к Варе, — уж не знаю, кому вы перешли дорогу, — взгляд турка обвел всех присутствующих, — то он и теперь будет раз за разом пытаться завершить свое дело. А я не хочу, чтобы моего референта освежевали, как барана! Поэтому, уж простите, но я вынужден буду поселить ханымэфенди в соседней с моей комнате. — Ну уж нет! — закричала почтенная Эмине-ханым, ударяясь о поднос и разливая на пол капли от мигрени, — мало того, что весь дом шепчется о твоей интрижке с иностранкой, так ты еще и после смерти, после убийства своей невесты собираешься притащить ее в свои покои! Аллах этого не потерпит!.. — А вы потерпите, — спокойно ответил Анвар. На падающих в обморок женщин уже никто внимания не обращал. На этих словах Анвар вновь приподнял с тела простыни, и Варя почувствовала, что больше не выдержит. Растолкав собравшихся у входа, она опрометью бросилась дальше по коридору, ударяясь об углы и спотыкаясь на многочисленных лестницах. В одном из дверных проемов она упала, зацепившись ногой за упавший бронзовый подсвечник, но даже не обратила на это внимание. Рассвет лился в окна рубиновым сиянием, заставляя Варю вновь и вновь вспоминать то, что осталось от очаровательной юной албанки, свежей и чистой, убитой из-за случайного совпадения. В тот же миг Варя поняла и другое: убийца искал ее. Ее, которой каждая вторая женщина в гареме желала бы свернуть шею. Представив, что на месте несчастной Розафы должна была оказаться она, Варя вскрикнула и бросила бежать дальше еще быстрее. Она бежала до тех пор, пока лоб ее не уперся во что-то теплое. Это же нечто крепко сомкнуло руки у нее на талии, еще ближе притягивая к себе. В нос ударил запах дорогого одеколона и анисовой настойки. Неизвестно как оказавшийся на пути Анвар держал ее крепко, не давая лишний раз вздохнуть, и совсем обессилевшая Варя тихо засопела, смущаясь собственных слез. — Ничего, — мелодично шептал он, поглаживая девушку по спутанным волосам, — ничего, поплачьте… Варе не хотелось, чтобы он говорил. Ей странно было слышать нежность в голосе того человека, который несколько минут назад бесстрастно бил ее по лицу, и, что более странно, она ему не противилась. Сквозь намокшую рубашку до слуха Вари доносился быстрый стук. Сердце у Анвара было большое, громкое, звучащее болезненной дисгармонией, но этот стук, казалось, мог защитить и согреть. Варя нещадно комкала несчастную легкую ткань, пытаясь еще ближе притянуть к себе то маленькое, ничтожное, и в то же время невероятно большое, что готово было спасти ее заметавшуюся душу. Она не помнила, как оказалась в просторной полутемной комнате, вероятно, принадлежавшей турецкому советнику. Как следует разглядеть интерьер мешал слишком тусклый блеск свечей и слезы, не высыхавшие и стоящие болотом в уголках глаз, заставляющие щуриться и дергать себя за ресницы. Варе было страшно. Она почти не видела Анвара, а стоять одной в пустой комнате было теперь просто-таки опасно. Поэтому, когда ее плеча осторожно коснулись пальцы экс-корреспондента, Варя, не узнав несчастного, с воинственным кличем накинулась на того с кулаками. — Считайте, что мы квиты, — усмехнулся Анвар, одной рукой удерживая Варю за запястье, а второй утирая с разбитой губы кровавую каплю. — Простите… — Ничего, я понимаю. Пожалуйста, ничего не бойтесь, я не дам вас в обиду. Мало-помалу барышня начала успокаиваться. Таинственная темнота комнаты эфенди больше не пугала ее, тем более, что последний принес из спальни керосиновую лампу и, суетясь вокруг, безостановочно что-то рассказывал. — Это гостиная. Я сплю в левой комнате, а вы разместитесь в правой. Она побольше, да и окна там высокие, узкие, если что — залезть будет проблематично. Работать можете здесь же, чтобы два раза не бегать. Служанку я предупредил: она вас искать не будет. Трапезничать, если не возражаете, будем вместе. Если уж кто-то имеет в планах покушение на вас, он может спокойно отравить любое блюдо. А так будет хоть какая-то гарантия. Видя, как при этих словах Варя сделалась бледнее мрамора, Анвар продолжил: — Охрану вам дать не могу, так как сомневаюсь в ее неподкупности. Запереть вас здесь — тоже. Я постараюсь быть с вами как можно чаще, но даже если меня рядом нет — это не повод для волнений. У меня есть проверенные две лишние пары глаз. Ах да, вот еще что... Анвар сунул руку в ящик письменного стола и вручил Варе престраннейшую подвеску. Это был вылитый из стекла кулон глубокого синего оттенка, состоящий из двух окружностей, которые при ближайшем рассмотрении составляли некое подобие глаза.  — Это всевидящее око, - тоном скучного учителя пояснил турецкий шпион, — и не смотрите на меня так, мадемуазель, в некоторых вещах я действительно суеверен. Решив, что спорить с возбужденным турком бесполезно, Варя без лишних слов надела «око» на шею. — Чаю не хотите? — спросил Анвар таким голосом, будто бы они сидели в барском имении и мирно полдничали, а не потели в три часа утра после пережитого шока. Однако на чай Варя согласилась. Чай у эфенди был вкусный, травяной, похожий на тот, который госпожа Суворова-старшая заваривала дочке летом, в холодные вечера. Приятный аромат тимьяна успокаивал, и вскоре Вареньке показалось, что проблема в жизни осталась только одна — она все еще не в постели. Поблагодарив Анвара за угощение (одному Аллаху известно, чего он туда подмешал во имя сохранения душевного равновесия своей протеже), Варвара Андреевна хотела было отправиться почивать, как вдруг ее окликнули: — Мадемуазель Барбара? — Да-да? — спросила Варя сонным голосом. — Можно попросить вас о... — он замялся, — о деликатной услуге? — Я вся внимание.  Сон начал отступать. Вместо ответа Анвар повернулся к девушке спиной и, к ее величайшему удивлению, расстегнул рубашку и приспустил ее так, чтобы было полностью видно плечо и шею. — Не могли бы вы посмотреть, что там? Болит пренеприятнейшим образом. Варя подошла и поморщилась. Во все мужское плечо красовалась гематома радикального малинового цвета с синими подтеками. — У вас там синяк огромный, — сказала Варя с видом профессора физиологии.  — Ага… — задумчиво молвил Анвар, — ну ничего. У вас булавка есть? — Есть, а что? — Варя решительно не понимала намерений турка. Вид столь откровенно представленного тела невероятно смутил ее, и Варвара Андреевна никак не могла решить: смотреть на спину пострадавшего соратника или почтительно отвернуться. — Скажите, вы сильно крови боитесь? — Н-нет… — Прекрасно. Тогда, будьте добры, проткните-ка кожу под этой гадостью. — Это еще зачем? — Варя возмутилась, — давайте лучше что-нибудь холодное приложим, болеть меньше будет. — Болеть не будет, а синяк останется. А в моей профессии с таким заметным symbole** никак нельзя. Давайте, давайте, не тяните. Сильно перетрусив, Варя извлекла из кармана шаровар небольшую железную булавку. — У вас спирт есть? — Коньяк есть. — Несите. Тыкать в экс-корреспондента железкой Варе очень не хотелось. Она о таких процедурах никогда не слышала, а потому до дрожи в коленках боялась сделать Анвару больно. Состроив умный вид, заключавшийся в поджатых губках и сложенных на груди руках, Варя скомандовала: — Снимите рубашку. Мне неудобно с приспущенной. И тут же пожалела о своем приказе. Анвар, обернувшись, окинул Варю скептическим взглядом, и, сморщившись от боли, потянул рубашку наверх. Залившейся румянцем от живота до макушки Варе открылись, начиная от полоски смуглой кожи, узкая поясница, талия, выпирающий, как у ящерицы, хребет, линия ребер с рельефом мышц, острые лопатки и плечи, не массивные, но очень крепкие, жилистые. Завершалось это светопреставление уже увиденным Варей набухшим синяком и взглядом, от которого барышне вновь сделалось не по себе. — Ну? — сказал Анвар нетерпеливо. Варя вздохнула. Делать нечего — придется колоть. Поводив иголкой вправо-влево, даже не касаясь кожи, Варя категорично прищурилась, на глаз определяя наилучшее для прокола место. Анвар нетерпеливо застучал по поясу брюк. — Ну? — повторил он громче, и уже было поднесшая к гематоме иголку Варя с писком выронила ее из рук. В глазах потемнело. Пульсирующая в голове кровь заставила пол и потолок совершить рискованный кульбит, и Анвар едва успел подхватить теряющую сознание барышню. — Вы переутомились, — проговорил он, едва сдерживая раздражение, — всё, идите-ка спать, я сам все сделаю. В маленькую щелочку двери своей новой спальни Варя видела, как по мужской спине побежала тонкая красная струйка. Раз мелькнул перед ней взгляд умных серых глаз, и Варя почувствовала, что снова краснеет. Рассвет кровавыми лучами прилег на ее подушку. Ночь, в которую пролилось слишком много крови, отступала.