Disasterology

В субботу друзья Фила никуда не уходят. Мэгги очень сильно удивляется, когда зовёт Фила обедать, но вместо него одного по лестнице устало тащатся вниз шестеро ребят — все бледные и с похмелья. — Прости, — извиняющимся тоном говорит Фил, но Мэгги отмахивается от него и суетится вокруг стола, расставляя побольше тарелок и стаканов. Кажется, что Вик, Хайми, Майк, Леон и Тони немного поражены видом дома Фила; теперь, когда они протрезвели, они слоняются вокруг, и кажется, что они не хотят осквернить воздух, слишком много дыша. — Садитесь, — говорит Мэгги, властно, но незлобно, и все ребята смущённо рассаживаются. — Фил, дорогой, ты не мог бы привести своего брата? — Где он? — спрашивает Фил. — В кинозале, — отвечает она, и Тони шумно и взволнованно вдыхает. Фил кивает и выходит прочь, бредёт в кинозал и находит там Джеймса — он ещё в пижаме, смотрит по телевизору какую-то дерьмовую передачу по CBBC*. Фил выключает её, несмотря на протесты Джеймса — он всё ещё уверен, что в его время детские телепередачи были лучше. — Идём обедать, — уговаривает его Фил, а Джеймс качает головой. — Здесь твои друзья, — тихо говорит он. — Они страшные. — Они милые, честное слово. Пойдём, неужели ты есть не хочешь? — Но… — Никаких но, Джеймс, пошли. Фил поднимает Джеймса с дивана и несёт его в столовую, а тот брыкается и кричит. Когда Фил, выдохшийся (Джеймс уже не такой маленький, каким был раньше), опускает брата, тот скрещивает руки и хмуро смотрит на него. — Я и сам умею ходить, — говорит он с обидой в голосе. Фил широко улыбается и ерошит рукой волосы Джеймса. — Пойдём, сядем, — говорит он и садится рядом с Виком. Тот улыбается, и Фил почти случайно задевает его руку своей, отчего на смуглых щеках Вика появляется едва заметный румянец. Фил прячет улыбку, снова переводя взгляд на Джеймса, который подозрительно смотрит на Вика с Филом, как будто он знает, что происходит. Филу хочется, чтобы ему снова было девять лет. Всё было намного проще, намного понятнее, когда ему было девять. Когда он вырос, то узнал столько всякого дерьма, что всё это смешалось с другим дерьмом, которое ему действительно нужно. — Это Джеймс, — говорит Фил, и тот робко машет всем рукой. — Мне нравится твоя пижама, — говорит Тони. Джеймс сияет, глядя на него. — Тебе нравятся черепашки-ниндзя? — спрашивает он. — Нам всем они нравятся, — говорит Хайми. Джеймс снова поворачивается к Филу. — Мне нравятся твои друзья, — решительно говорит он, и все смеются. ----- В конце концов, все снова остаются ночевать, на этот раз на матрасах, расстеленных Мэгги. (— Почему ты не сказал, что прошлой ночью пришли твои друзья? — с укором спрашивает Мэгги, взбивая несколько подушек. — Я не знал! — говорит Фил. — Они пришли часа в три ночи. Мэгги подозрительно смотрит на него, но больше ничего не говорит — она знает, что он делает, и даёт ему самому разбираться с этим. Это одна из многих причин, почему он её любит.) — Чувак, можно мы к тебе переедем? — спрашивает Хайми, ложась на матрас. — Здесь охренительно удобно. — А твой младший брат очень милый, — восторженно говорит Тони. Джеймс настолько покорил его, что они провели вместе последние три часа в кинозале, за видеоиграми, обсуждая комиксы и многое другое. Фил уверен, что они успели стать лучшими друзьями. — Только на людях, — с грустью говорит Фил, хотя он не может отрицать тот факт, что Джеймс почти всегда замечательный брат. — Да пофиг, — говорит Леон. — Он лучше моего. — Это потому, что Джеймс — не хулиган, — говорит Майк. Леон вздыхает и глядит на потолок над своей импровизированной постелью. — Он никогда не был таким, — удручённо говорит он. — Он был… братом. Мы многое делали вместе, ну, знаете, телек смотрели и всё такое, тусили… А сейчас мы даже почти не разговариваем. — Он кажется таким несчастным, что Тони сдвигается со своей постели и кладёт руку ему на плечи. — Эй, — тихо говорит он. — Всё хорошо. Он просто проходит через эту тупую фазу «мне-нужно-быть-самым-крутым-мудаком-в-школе», которая бывает со всеми. — Я хочу вернуть своего брата, — говорит Леон и издаёт сдавленный звук, почти похожий на всхлип. Фил, Майк, Вик и Хайми обмениваются удивлёнными взглядами; они не знают, что делать. К счастью для них, Тони освобождает их от обязанности делать что-то с Леоном — он успокаивает его и тихо выводит из комнаты. Все остальные сохраняют молчание и прислушиваются к ним, вполголоса переговаривающимся в коридоре. Я, пожалуй, лягу, ребята, — говорит Хайми, которому явно неудобно подслушивать. Он всё ещё немного зеленоватый, и за обедом он почти ничего не ел. — Меня всё ещё мутит немного. — Меня тоже, — соглашается Майк, хотя его слова наполовину скрывает зевок. Фил выжидающе поворачивается к Вику, гадая, не заснёт ли и он тоже. — Я не устал, — говорит Вик с робкой улыбкой. Фил невольно улыбается в ответ; Вик очарователен, этого нельзя отрицать, да и к тому же охренительно красив, так что он не может не улыбнуться. Плюс, это было бы грубо. В течение нескольких минут они ничего не говорят, а ждут, пока у Майка и Хайми не выровняется дыхание (или, в случае Майка, пока тот не начнёт сипло храпеть). — Спасибо, — говорит Вик, когда проходит, кажется, целая вечность. Его голос пронзает тишину (или, спасибо Майку, относительную тишину), которая их окутывает, и почему-то это кажется странным. Наверное, Филу нужно уши проверить. — За что? — спрашивает Фил. Он ничего не сделал. Он даже про ибупрофен не вспомнил благодаря Дэну. Нет, только не Дэн. Он не хочет думать о Дэне. Он здесь со своими друзьями, с Виком, и именно на этом он должен быть сосредоточен. Не на каком-то школьном хулигане, который интересует его чересчур сильнее, чем может считаться здоровым — или нормальным. — За то, что ты здесь. Слушаешь. Не… не осуждаешь меня или ненавидишь. — Вик пожимает плечами, не глядя Филу в глаза. Тот смотрит на рукав Вика, лишь один тонкий слой ткани скрывает его сокровенные тайны, его противоречия и боль, показанные на коже, отпечатанные на ней навсегда. Это почти волшебство — что может скрываться под одеждой. — Конечно, я не буду осуждать или ненавидеть тебя, — говорит Фил, как будто это очевидно. — Это не… это неправильно. — Многие так бы поступили, — тихо говорит Вик. — Сомневаюсь. Почему ты рассказал мне раньше, чем Хайми? — Я был пьян, — отвечает Вик. — Я делаю глупости по пьяни. — Значит, не жалеешь об этом? — спрашивает Фил. Вик всё ещё избегает его взгляда, и Фил поддевает его подбородок пальцем и приподнимает так, что Вику приходится посмотреть ему в глаза. — Нет, — говорит Вик. — И это страшно. Это больше не мой секрет. Это… я больше это не контролирую. — Ты изначально это не контролировал, — тихо говорит Фил. — Оно само. — Я знаю, — обречённо говорит Вик. Фил собирается ответить, но он слышит звук — что-то ударяется об оконное стекло. Он хмурится; что за кретин бросает камни в его окно? Если это не птичка в него врезалась. — Подожди, — говорит он, встаёт и проходит мимо спящих Хайми и Майка к окну. Он открывает шторы и видит фигуру, стоящую на тёмной улице. — Кто там? — спрашивает Вик, боязливо прижимая колени к груди. Фил чувствует, как у него разбивается сердце; Вик такой прекрасный, такой милый, но он даже не знает об этом. Фил отдал бы всё, что у него есть, ради того, чтобы Вик увидел себя его глазами — или ещё лучше, глазами Хайми. — Не могу разобрать, — говорит Фил. — Я лучше спущусь. Не хочу, чтобы мне окно разбили. — Он говорит только половину правды, говоря, что не может разобрать — он и не может, но у него есть хорошая догадка, кто это может быть. Его худшие страхи подтверждаются, когда он спускается по лестнице (мимо Тони, который всё ещё успокаивает всхлипывающего Леона) и открывает входную дверь — на улице стоит тёмная фигура с надоедливой дурацкой усмешкой. — Чего ты хочешь? — спрашивает Фил. У Дэна хорошая выдержка, раз он появился у его дома ранним утром и кидает камни в его окно. Как вообще Дэн узнал, что это его окно? Что он собирался делать, если бы это была комната Джеймса или Мэгги, или вообще какая-нибудь неиспользуемая комната? — Тебя, — простодушно отвечает Дэн, и Фил мрачнеет, но выходит наружу и закрывает за собой дверь. — Прекрати быть таким мудаком, — говорит он. — Иди домой. Ты мне здесь не нужен. — Ты вышел на улицу, — замечает Дэн. — Ты мог бы захлопнуть дверь перед моим носом. Ты мог бы остаться внутри, в тепле и уюте вместе с Виком.  Фил бледнеет, а глаза Дэна опасно блестят. — Между Виком и мной ничего нет, — говорит Фил. Дэн вздымает бровь, хоть это и еле заметно в тусклом оранжевом свете уличных фонарей. — Конечно, — говорит он, растягивая слова, и Фил чувствует себя ещё более виноватым, чем прежде. Что он делает? Он морочит Вику голову, это точно, и он знает об этом, так почему же он не останавливается? Он знает, что Вик больше хочет быть с Хайми, Вик сам знает, что он больше хочет Хайми, но при этом почему-то Фил не хочет останавливаться. Фил… Есть в Вике что-то такое. Он не просто привлекает Фила, он… Что ж. Он и сам, в общем-то, не знает. Но это кажется чем-то большим, чем просто влечение. И затем появляются нелепые мысли, те, которые возникают, когда он очень пьян и эмоционально нестабилен, те, которые говорят ему, что да, возможно, Дэн кажется ему раздражающим, возможно, он ненавидит Дэна до мозга костей, но присутствует и скрытое влечение. В конце концов, Дэн довольно сексуален, пусть даже он и самый большой мудак из всех, с кем Фил когда-либо имел неудовольствие столкнуться. Эти мысли неправильные, думает Фил, выталкивая это неприятное напоминание из головы. — О, — тихо говорит Дэн. — Мы запутались? — Насчёт чего? — раздражённо говорит Фил. — Ты можешь оставить меня в покое? Иди домой. У меня есть дела и получше. — Например, Вик Фуэнтес? — Фил краснеет. — Так я и думал. — Я не… Вик и я… мы… — Забей, — говорит Дэн без энтузиазма. — Я и так пришёл кое за чем другим. — И за чем же, если не издеваться надо мной? — спрашивает Фил. — Я уже сказал тебе, — говорит Дэн. — За тобой. — И чего же ты от меня хочешь? — устало спрашивает Фил. Он не в настроении продолжать спор. От мыслей о Вике ему уже тошно, он ощущает вину и пустоту, и ему уже всё равно, чего хочет Дэн. — Пойдём со мной, — говорит Дэн, и Фил закатывает глаза, но идёт, почти неохотно, а Дэн ведёт его по подъездной дорожке на улицу, залитую резкими жёлтыми и оранжевыми огнями. — Посмотри наверх, — говорит Дэн. — Что ты видишь? — Небо, — отвечает Фил. — Луну. Фонари. Что это, твоё извращённое понятие о веселье? — Фонари. — Дэн предпочитает не обращать внимания на последнее замечание Фила. — Луну. — Я только что это сказал, — говорит Фил. — Зачем всё это? Ты пьян? — Заткнись, — лениво отвечает Дэн. Фил хмурится. — Я стою посередине дороги вместе с тобой и смотрю на какие-то фонари и грёбаную луну, — говорит он. — Что происходит? — Ты видишь звёзды? — спрашивает Дэн. — Конечно, нет. Фонари их заглушают. — Вот именно. — Вот именно что? — Иногда то, что кажется ярче, ближе и доступнее, не так прекрасно, как то, что труднее достать, но более красиво. Иногда ты смотришь только на что-то яркое, но не видишь за ним нечто прекрасное. Иногда ты глядишь на свет уличного фонаря и не видишь за ним звёзд. И теперь, когда Фил прищуривается, теперь он может как следует разглядеть их, он может различить несколько звёзд, мерцающих где-то далеко на непроглядно-чёрном небосводе. Он поворачивается, чтобы что-то сказать Дэну — он сам даже не знает, что, просто что-то — но тот исчез. Ни осталось и следа того, что он вообще был там, только Фил в одиночестве глядит в ночное небо, глядя сквозь свет фонарей на звёзды, едва заметно мерцающие вдали. Он не знает, зачем Дэн сказал ему это, не знает, что заставило Дэна поделиться этим с ним, не знает, почему Дэн решил помочь ему, и даже не знает наверняка, что, по его мнению, Фил должен был сделать с этой информацией, но вдруг он понимает, что должен сделать. Он возвращается в дом, оставив дверь открытой (он полагает, что никто не вломится к нему в такое позднее время в этом тихом районе) и тут же бежит вверх по лестнице в свою комнату. Вик всё ещё сидит на полу, но теперь Тони и Леон лежат и тихо посапывают. Вик оборачивается, когда Фил открывает дверь, и тот безмолвно манит его к себе и ведёт вниз, на улицу, на то же самое место, куда привёл его Дэн. — Посмотри наверх, — велит он, и Вик подчиняется. — Что ты видишь? — Не так уж и много, — говорит Вик. — Оранжевый и жёлтый свет фонарей. Луну, вроде бы. Небо. — Ты видишь звёзды? Вик медленно качает головой. — Фонари слишком ярко светят, чтобы видеть. — Вот именно. Фонари их заглушают. Фонари ярче, ближе, доступнее, и за ними не видно звёзд, которые находятся дальше, но они намного прекраснее, они горят ярче и дольше. Иногда то, что мы выбираем, похоже на фонари и звёзды, Вик. Иногда то, что может показаться проще, и горит ярче, заслоняет вид на что-то прекрасное, что будет продолжаться дольше и гореть ярче. — Фил делает паузу. — Теперь ты видишь звёзды? Вик медленно кивает и переводит взгляд на Фила. — Ты понимаешь, о чём я говорю, правда? — спрашивает Фил, и Вик снова кивает. — Я знаю. Но это не значит, что фонари бесполезны. Они ведут тебя домой лучше, чем звёзды, и светят ярче каждый день. — Я не говорю, что ты не можешь получить и то, и другое, — говорит Фил. — Просто тебе стоит выбрать то, чего ты заслуживаешь. — Прости, — шепчет Вик, и Фил качает головой. — Всё в порядке, — говорит он, и Вик делает неуверенный шаг вперёд и прижимается к нему губами, второй и последний раз. Фил принимает поцелуй, отвечает на него, позволяет своему языку переплестись с языком Вика, обвивает руками его шею, пока тот обнимает Фила за пояс. И там, под светом уличных фонарей и звёзд, Фил впервые чувствует, что его сердце разбивается.