Иф-Дейв или История о девятом законе

– О мой бог, сколько перьев... – Ты!..       Серафим не успел сказать, как в его рот воткнули сверток бинта. Бес прошёлся пальцами по вертящейся белой голове и со спины обнял его. – Ну и ну, какие нежные перья...       Все крылья ангела были крепко связаны. Не верёвками, но жгут для буйных пациентов ничуть не хуже. – Мне нравятся твои крылья.       Бес прошёлся руками в перчатках по плечевым костям всех многочисленных пар могучих белоснежных достояний. Они действительно восхищали его. – Жаль, но их придётся отрезать.       На замычавшего и завертевшегося невольника опустили ироничный наслаждающийся взгляд. – Ты настолько свободолюбив, что лучше не подвергать тебя искушению.       Пустив прелое дыхание пленнику в лицо бес взял его за подбородок и, проведя склизким языком по нижней губе оставил отвратительный влажный след на щеке белокрыла. – Я не хочу быть маньяком-насильником. Ты ведь понимаешь, что всё будет по-хорошему?       Глаза ангела не отражали ничего разумного. Наверное, даже если вытащить из него кляп, ни одного вразумительного слова он не скажет. Отрицание – вот всё, что было написано на бледном лице. – Давай"те" я вытащу бинт.       От беса могло бы пахнуть сладким дымом, смесью курительных зелий, но это просто следы чужих сигарет из врачебной курилки. Сам бес немного был не в себе, иначе бы сто раз подумал, как удобней с психологической точки зрения победить военного предводителя. Он взял бинт ртом, попутно облизывая сжавшиеся губы сопротивляющегося, сжал зубами и потянул, всё пытаясь и пытаясь облизать. (Видимо, Серафим понял, что будет его ждать, если бес вытащит бинт). В конце концов ему это не удалось, и бинт остался на месте. – Тву, не хочешь, – отплёвываясь Уфир. – Ну ладно, будем знакомить с методом кнута и пряника.       Встав, слегка пошатываясь он подошёл к склянкам. Делая вид, что выбирает, бес краем глаза смотрел на бездвижного протестанта. Тот, в свою очередь, тоже повернул голову: как зачарованный он не отводил взгляд от хвоста. Фир скривился. Мышца на его лице замкнулась, выдав гримассой неприязнь к тем, кто обращает на его анатомию такое внимание. Он взял графин и подошёл, встав сзади. – Смотри на меня, – запрокинув его голову с помощью захвата шеи, он сдавил коленями в его талию по бокам. – Смотри на меня.       Глаза ангела продолжали противостоять. Взгляд, который он направлял, словно лазер проходил Уфиру глубоко под череп. Но совести там не лежало. Зубами вытащив хрустальную крышку в виде алмазного черепа, врач со звоном отправил её катится по ковру. Он начал выливать душистый спирт жертве в лицо. Вначале у области носа были пузыри, но скоро вынужденный спазм заставил сделать вдох. Все дыхательные пути небожителя обожгло до невозможного. В ярости открыв глаза ангел взвыл ещё сильнее: спирт пролился ему под веки. Вливая молодильную настойку в своего раба Уфир грел свои глаза, уши и сердце. Вспоминай, мир! Когда-то он был подкидышем в провинциальном госпитале с красной ниточкой-пуповиной из живота и телячьим охвостком из жопы. Вот теперь он показывает свою власть Шестикрылому Серафиму! У жертвы раскраснелись лицо – глаза, нос, уши, щёки: небожитель никогда за свою жизнь не пил ничего такого. На его лице уже оставалась только мольба. Боль заполнила всё его туловище. Он ждал преисподней, лавы, но даже Это он вытерпеть не в силах. Доктор отпустил пережатую почти до опасных последствий шею. Вдох скрючившейся фигуры звучал сильным ветром в ржавой трубе. С его лица продолжало капать и капать: кроме вымытой водки с глаз лились, непрекращая, слёзы. Фир разжал колени и сделал два шага опять к столу. На этого старика он потратил почти половину графина. Поставив остаток обратно и поискав глазами пробку, он услышал всхлипы ужаса. Так хнычут только новобранцы после первого боя, где якобы "умерли все" и это – "невосполнимая утрата". – Ты ведь не собрался рыдать?       Тот вскинул голову. Разъярённые глаза печатали "ты за это заплатишь, восклицательный знак". Уфир нагнулся и втянулся, затем похлопал его по щеке. – Это было по плану. Ты слишком стар. Тысячи лет, это не те годы, в которые роды будут лёгкими.       В это время ангел, оказывается, продолжал выдавливать языком кляп. – То, что внутри тебя – не яд, а лекарство. Глаза скоро пройдут, да и остальное тоже. Теперь ты... –...Никохда! – наконец выкрикнул он, отхаркиваясь. – Я никохда не рошу тепе! Буть прохлять! Ты, навсехда и… Ахр ребёнок... Это прохсто не возмохно!       Горло ему раздирали, по ощущениям – стая собак.       Уфир подошёл, нагнулся. Как это ни странно, ему хотелось спать. – Ха... Родишь. – Да откута у вас такая тяга?! – скривил он рот. – Почему вы, отрицающие любовь, требуете сатанят? – Для армии.       Голос невозмутимо весёлого врача вдруг дал ответ на казалось бы риторический вопрос. – Тебя, наверно, интересует, почему мы так яро хотим детей. Я объясню. Это не забавы ради, не от того, что нам их хочется. Я, к примеру, считаю "семью" пережитком прошлого. "Сатанята" требуются в качестве рабочей силы. Мы не мечтаем их воспитывать и любить. Мы мечтаем их воспитать, выдрессировать и продать на невольничьем рынке. – Невозможно...       Сказанные слова были самым циничным ядом, что Серафим когда-либо слышал. – Так не бывает. Вы и ваши дети – единая плоть, я знаю! – Ну вот так.       Светловолосый с лёгкостью пожал плечами. – Захэм? Вы и тахк богаты. Ты живёшь, и ты сам сказал, лучше, чем мог бы себе представить. – Какой толк жить в золотой клетке? – присев на корточки он начал разглаживать мокрые волосы белого цвета. – Строго говоря, это не золотая клетка, это отполированный и позолоченный беличий шар. Я раб системы. Моя душа состоит на службе у правительства. Нас загоняют в долги налогами и кредитами, свободные граждане Дорого, дорого платят за независимость от воли правителя. А для гос.рабов льготы, низкие ставки кредитования и остальное... Вы всегда утверждали, что мы бездушные твари. Но просто наши души нам не принадлежат, находятся не в наших телах. Ну вот, ты теперь знаешь, как обстоят дела.       Оставив гладкие белые полоски в покое, доктор опустил глаза на внимательную маску. – Есть, разумеется, способ заполучить свободу... Себя можно выкупить, предоставив кого-то другого, равного тебе по силе, в плату. Но кто согласился бы? А ребенок... – Вы продаете родную кровь... – Мы продаём самих себя. Просто в другом сосуде, – и вновь однотонная усмешка. – Свободы хочется всем, не только тебе одному. …       Весь мир состоял из предательства Господа Бога (когда Серафиму оторвали последние крылья.). – Аааааа!!! Ненави!!!... (ему было больно, даже от слов, которые он произносит, и ему не становится легче, а только ещё хуже.). …………………       Уфир угрожает его оскопить и Серафим начинает тереться и ласкаться, обнаруживает это, и начинает дёргаться. Уфир исполняет.