Самое страшное, братья, – это время. Время. Мгновение, которое мы переживаем и которым все-таки никогда не владеем. <…> Адская машина! Тикает, неудержимо тикает, стремясь навстречу небытию! Ты можешь остановить лавину, горный обвал, но вот эту штуку не остановишь. Э.-М. Ремарк
В этот день они наткнулись на новую загадку искалеченной природы: под водой на совсем небольшой глубине словно вырос островок. Мелководье, совсем как на пляже, только со всех сторон круто обрывается на глубину, да местами топорщатся своими веточками, выставив их, как штыки, коралловые рифы. Волны кидали на светлый песок прозрачные тени. Алёна и Ира встали у бортика. — Красиво, — щурясь от солнца, протянула Ира. — Словно мы на каком-то курорте. Где-нибудь в Океании. — А ты там была? Ира фыркнула. — Ага, слетала уже раз десять. И вообще, я каждый год отправлялась в кругосветное путешествие. Она смеётся. — А давай представим, что никакого конца света не было, мы с тобой – туристки, а «Бегущая по волнам» – круизный лайнер? Ира странно на неё посмотрела, и Алёна поняла, что сболтнула лишнее. Но Зябликова тут же улыбнулась, и капитанская дочь с облегчение перевела дух. Странная она всё-таки, эта немного замкнутая девушка с невесёлой судьбой и сложным переменчивым характером. Да и все они здесь странные, каждый по-своему. — А ты можешь представить себе нашу Надежду в роли этакого иностранного шеф-повара себе на уме, а Орлушу – официантом? - смеясь, дурачилась Ира. Корабль чуть заметно качнуло, и он встал. К ним подбежал Петя. — Капитан бросил якорь, — сообщил он. — И разрешил нам сплавать на этот оазис, выросший посреди океана. Ира с безнадёжным видом закатила глаза. — Петя, оазисы бывают в пустыне. — Ну как ты не понимаешь, — возмутился он, — что это аллегория? — Тоже мне, поэт нашёлся. Петя с несчастным видом воззрился на Алёну. — Никто не понимает моей возвышенной натуры, — пожаловался он и тут же без перехода закончил: — Вы тут долго торчать будете? Все купаются давно!***
Жаркий солнечный полдень. Мелкий шелковистый морской песок. Смех, плескание, радужные искры брызг. Алёна провела рукой по шершавой ветке коралла. Посмотрела вокруг. Сначала веселье было какое-то нерешительное, судорожное, а теперь все хохочут как ненормальные. Плескаются, как дети. Громада корабля мрачным силуэтом вырисовывалась против солнца. На платформе для спуска в воду чернела фигура человека. Алёна знала, что это Герман. Её отец поставил инструктора по выживанию приглядывать за курсантами: мало ли какую шутку выкинет океан на этот раз. И ведь выкинул, так его растак. К ней подплыл Макс. — Любуешься кораллами, стукачка? — он коснулся одного полипа. — Хочешь, мы его сорвём? — Не надо. Они тоже живые. — Да ладно, море большое, ему не убудет. Сейчас найду самый красивый. Он осмотрелся и нырнул. Алёна с нежностью посмотрела ему вслед. Какой же он заботливый, родной, несмотря на многие недоразумения, непонимания, ссоры. Удивительно, насколько сблизить могут улыбка или взгляд и насколько они же могут оттолкнуть! Что-то холодное, скользкое коснулось её ноги. Она глянула вниз и завизжала, замолотила руками и ногами по воде. — Змея! Змея! Еще кто-то закричал, поддавшись панике. А она все пятилась, не переставая пронзительно вопить. Макс бросился к ней. — Что? Что случилось? Она не могла говорить. Содрогаясь от ужаса и отвращения, она прижалась к нему. Он успокоительно обнял её, пристально глядя себе под ноги. Прозрачная вода, песок. Больше никого и ничего. К ним приблизился Герман. — Что случилось? — отрывисто спросил он. — Змея, — пояснил Макс. — Алёна увидела змею. — Где? Алёна показала на группу нежно-розовых полипов. Герман внимательно их осмотрел. — Нет там никого. Он нагнулся и выдернул длинную темную водоросль. — Не это ли твоя змея? Алёна смутилась. — Ты уверена, что видела именно змею? — Нет… Он отбросил водоросль в сторону. — Обычно в открытом море змеи не водятся. Но всё же будьте внимательны. Алёна высвободилась из объятий Макса. Она чувствовала себя очень неловко. Он понимающе ей улыбнулся. — Всё-таки, я достану тебе коралл. Самый красивый и без водорослей, а уж тем более змей. Она слабо улыбнулась. Герман развернулся и побрёл в сторону корабля по неглубокой воде. Она рассеяно проводила его взглядом. «Интересно, почему он никогда не разделяет общего веселья? — подумала она. — Почему он всегда в одиночестве и держится подальше ото всех? Разве есть удовольствие постоянно быть наедине с самим собой? От этого можно сойти с ума». Герман вдруг пошатнулся и, выругавшись, схватился за ногу. Алёна хотела было подойти, но он прошипел: — Стой! — и она в растерянности замерла на месте. Но все же спросила: — Что случилось? Он внимательно вглядывался в помутневшую от взбитого песка воду. Полипы заволокло мутным потоком. Он попятился. — Ничего. — И крикнул остальным: — Быстро на корабль! Послышались недовольные возгласы: — Никакой змеи нет, почему мы должны возвращаться? Герман разозлился. — Быстро, я сказал! — рявкнул он. — И обходите кораллы! На этот раз никто не возразил ему. Курсанты нехотя повиновались. Он оглянулся, увидел её. — К тебе это тоже относится, — выплюнул с какой-то ожесточённой грубостью. Алёна поджала губы и поплыла нарочно медленно. Макс помог ей влезть на мостик. Герман, тяжело дыша, забрался на палубу последним. Сделал шаг, охнул и, скривившись, рухнул на палубу как подкошенный, словно его неожиданно и сильно ударили под колени. Макс склонился над ним. — Герман потерял сознание, — объявил он в некотором замешательстве и неловко попытался привести инструктора по выживанию в чувство. Кто-то догадался сбегать за Ксенией. Герман, кривясь и охая, попытался сесть, но было такое ощущение, словно у него темно в глазах и он не сознает, где находится. Ксения растолкала обступивших кружком курсантов и упала на колени перед Германом. Осторожно придерживая его голову, она не давала ему сесть. — Что произошло? — взволновано спросила она, когда убедилась, что он ее слышит, и стала проворно ощупывать его ногу. Герман сильнее морщился. — Рыба... в кораллах. Слилась окраской с камнем... замаскировалась, сволочь. От укуса – резкая сильная боль... Он говорил отрывисто, короткими фразами, словно ему не хватало воздуха. — Что? – побелела как полотно докторша. — Что слышала, — слабо огрызнулся Герман. — Ты врач и ученый, или я? Ксения кусала губы, что-то обдумывая. Это длилось лишь мгновение. Она решительно обратилась к стоящим неподалёку матросам: — Срочно нужно обезболивающие. Несите его в санчасть. Боль, видно, и впрямь была нешуточная. Герман ужасно корчился и крепко стискивал зубы, но все равно стонал. На него страшно было смотреть. Алёна невольно сжала руку Макса. Она не могла видеть страдания человека, пусть даже такого, как Герман. Его подняли, чтобы нести в санчасть. Он стал дергаться и извиваться в крепких руках матросов, и одному из них пришлось держать Герману руки. Ксения шла рядом и что-то шептала – видно, пыталась успокоить его и себя. Лицо у Германа было красным. — Весело поплавали, — хмуро заметил кто-то. — Да… — отозвался другой. — Такого и Ворожцову не пожелаешь. Алёна посмотрела в сторону стоящих кучкой курсантов. «Даже Ворожцову не пожелаешь». Что это – человечность или наоборот? Сострадание или скрытое, неосознанное злорадство? Макс вдруг спохватился: — Надо капитану сообщить. На этом и разошлись. Палуба опустела. Алёна тоже ушла в каюту. Вроде бы и ничего, но гадкий осадок в душе остался – не испугайся она этой водоросли–змеи, не полез бы Герман в воду и не пострадал бы.***
— Отчего такая кислая мина? — поинтересовался, перегородив ей проход, Макс. Он беспечно улыбался, словно ничего и не случилось, словно он обо всём уже забыл. Да так, видно, и было. Она улыбнулась уголками губ, глядя в его светлые глаза. Сейчас, на солнце, они казались почти прозрачными. Она видела в них своё маленькое отражение. — Так-то лучше. Люблю, когда ты улыбаешься, стукачка. Особенно, если мне. — А я, может, и не тебе улыбаюсь. Я, может, своим мыслям улыбаюсь, так что не обольщайся. Он весело осклабился. — Ну, если при взгляде на меня тебя посещают такие мысли, что… — Прекрати! С наигранным возмущением она исподлобья глянула на него и не удержалась, рассмеялась. Нет, на него положительно невозможно сердиться! Он тихонько посмеивался. Он знает, что она не может по-настоящему на него рассердиться. С моря пахнуло солёным жарким воздухом. Алёна посмотрела туда. Море сверкало так, что слепило глаза. Что-то нашло на неё, и она с ненавистью процедила сквозь зубы: — Какое красивое, и сколько гадости водится там, в глубине, ждёт, затаившись, своей добычи! Противно. Макс уставился на неё, как на ненормальную. Он ужасно удивился, он не мог понять причины такого резкого перепада настроения. — Стукачка, ты чего? Она продолжала смотреть на океан. — И нам предстоит всю жизнь плыть, плыть в бесконечность. Пока не приплывём в вечность. Максу показалось, что он уловил её настроение. — Даже если бы мы были на земле, нам предстояло бы то же самое, — заявил он. — Ах, нет! Я не про то. Я ненавижу уже это море. — Но ведь мы обязательно найдём землю! — Скажи еще скоро, — грустно возразила она. — Будь реалистом, Макс. Мы ничего не найдем. Почему если все материки исчезли, один островок должен был остаться? — Все люди умерли, а мы остались. Алёна попыталась улыбнуться. — Может, ты и прав. Иногда становится просто невыносимо видеть эту воду. Вода, везде вода и больше ничего. — Тогда иди вниз, в каюты. Там нет воды. Она покачала головой. — Ну посмотри на это с другой стороны. Макс говорил терпеливо, осторожно, как с ребёнком. «Он всё для меня делает, — подумала Алёна. — Стоит здесь и слушает тот бред, который я несу. Заботится обо мне. Только он не всегда понимает меня. Герман бы сейчас понял». Но она любила Макса и, не противореча ему, кивала головой. — В море живет много удивительные существ. Красивые яркие рыбы, много ракушек, всевозможных животных и растений... — Он понимал, что всё это звучит глупо, но не мог придумать ничего другого; он просто хотел успокоить Алёну. — Да, — согласилась Алёна. — Много красивых, ярких и опасных рыб. — Ты думаешь о Германе? — тут же спросил Макс. Тень улыбки скользнула по её губам. — Не в том смысле. — Тогда в каком? — все еще недоверчиво спросил он. — Если бы я по-глупому не перепугалась до смерти этой злосчастной водоросли, ему не пришлось бы лезть в воду. Макс с облегчением вздохнул. — Ты всегда принимаешь всё слишком близко к сердцу. Ты тут не причём. Об этом ты ведь думала? Он приобнял её за талию, совсем легко, осторожно, боясь, что она вырвется. Алёна не шелохнулась. — Забудь о нём, стукачка. Поваляется в санчасти и опять будет делать всякие гадости. Забудь.***
— Наконец-то ты вспомнила про нас с Леркой, — сказал отец. Он, кажется, сильно обрадовался тому, что она сегодня села за его столик. — Вроде и плывём на одном корабле, и видимся часто, а просто поговорить времени нет. Всегда что-то мешает. «Мешает не нехватка времени, — подумала Алёна, — а то, что мы привыкли к такому общению. Мы всегда виделись недолгими урывками, и нам хватало, мне, по крайней мере. И теперь хватает». Привычка держит крепче, чем иные узы. — Или, может быть, что-то случилось? — отец бросил взгляд на тот столик, за которым она обычно сидела. Алёна не могла удержать улыбку. — Всё хорошо, пап. — Ну, раз хорошо, я спокоен. Орлуша поставил перед ними тарелки с ужином. Снова рыба. Алёна чуть заметно поморщилась. Рыбу она всегда не особо жаловала, а теперь её приходится есть почти каждый день. Лера тоже сморщила носишко: — Опять одно и тоже! Я не буду, папа. Капитан устало вздохнул. — Лерочка, не капризничай. — Не буду! — захныкала она и посмотрела, ища поддержки, с надеждой на Алёну, потом на Орлушу. Алёна покачала головой. Орлуша сочувственно развел руками: — Лерочка, в-ведь у нас нет ничего дру-другого. — Я не буду, — насупилась Лера. — Так, а ну-ка быстренько взяла ложку и умяла все за пять минут! — вмешался Ракита. — Это ещё что такое, едрит-ангидрид? Папу надо слушать. Лера исподлобья глянула на него, но ложку взяла и тарелку с неохотой к себе пододвинула: покапризничать можно с отцом, но не с дядей Юрой. — Так-то, — удовлетворенно заметил старпом. — Повезло мне, что я уже взрослый, — ухмыльнувшись, подсел за стол Макс. Он сел рядом с Алёной. — Щенок ты еще, — беззлобно заявил Ракита. Макс предпочёл это проигнорировать. Он повернулся к Алёне. — Ты чего пересела, стукачка? — глаза его озорно блеснули. — Соскучилась? — Вот еще, — фыркнула она. Подошла Ксения и смущенно улыбнулась: — Простите, я опоздала. Приятного всем аппетита. — Тогда отчего же? — вкрадчиво настаивал Макс. — А что, я не могу сесть за стол с отцом и сестрой? И вообще, там все слишком шумят. — Любишь интеллигентное общество? Вот расскажу ребятам – обидятся, — пригрозил он. Алёна не ответила. Она прислушивалась к разговору, который велся напротив неё. — «Состояние стабильное» ни о чём не говорит, — возражал её отец Ксении. — Вы скажите конкретно. Докторша помедлила с ответом. — Еще нельзя сказать что-то наверняка. Это известная ядовитая рыба, только вот ума не приложу, как она там оказалась. Обычно они водятся в тропиках. Говорят о Германе, догадалась Алёна. — Ну, дальше, — поторопил капитан. — С Ворожцовым-то что? Жить будет? — Конечно, — быстро ответила Ксения. — Куда он денется… — А я думал, они своих не трогают, — сострил Макс, тоже прислушавшись к их разговору. — Да ну тебя, — почему-то обиделась за Германа Алёна. Макс ничего не ответил. Алена выскользнула из-за стола и украдкой взглянула на него. Нахмурился. Глупый. Проходя мимо санчасти, она приостановилась. Она ни разу больше не вспоминала о Германе, и ей стало немного совестно. Никто ведь не придёт навестить его. Алёна заглянула через стекло внутрь. Герман спал. Его правая щиколотка была туго забинтована. Он спал неспокойно. Боль всё еще мучила его, и он был бледен.