Девушка-флюгер, непрочитанное

             Как правило, на самые простые вопросы существует, как минимум, два ответа, и вопрос: «Почему гордая и чистая Джен Эйр сбежала от обманувшего её глупые девичьи мечты и чаяния Эдварда Рочестера» вовсе не исключение из этого правила, а как раз наоборот, и ответов на него напрашивается, по моему скромному разумению, аж четыре штуки сразу. И один смешнее другого.       Во-первых, классический ответ даёт читателю сама Шарлотта Бронте, и ты, дорогой читатель, несомненно его прекрасно помнишь: «Если я уступлю сейчас, то скоро окажусь в том же положении, что и эти несчастные женщины, бла-бла-бла». Говоря проще, Джен считала своего женишка редкостным дерьмом и, следуя логике собственных рассуждений – сбежала.       Во-вторых, гувернантка сбежала потому, что дерьмом своего жениха она считала не сразу, а имела поначалу на его счёт очень яркие девичьи иллюзии, вроде: «Былые прегрешения… сейчас он как будто исправился» или «Буду держать мужа в ежовых рукавицах посредством свидетельства о браке», но сверхнаивные, самонадеянные рассуждения этой, надо сказать, не очень умной девицы рассыпались в прах.       Сама виновата, нужно заметить, ибо кто рассуждает о человеке в примитивной подаче: «Был плохим-исправился» – глуп, а тот, кто рассуждает в таком ключе о человеке мало знакомом, каким, собственно, был для гувернантки её хозяин, тот просто феерически туп.       Но, как бы там ни было, утраченные иллюзии для Джен Эйр дороже живого человека, и поэтому она сверкает пятками в полях.       В-третьих, такова конструкция самого сюжета, и без расставания в этой истории, впрочем, как и в любой другой, обойтись совершенно невозможно.       А в-четвёртых, и это примечательно, дорогой читатель, гувернантка сбежала вовсе не от Эдварда Рочестера. В первую очередь не от него, и не от позорного статуса любовницы, которого ей было не избежать.       Чистое и гордое создание, сверкая пятками, сбежало от глупой, недалёкой старушки, да-да, читатель, от Алисы Фейрфакс.       Это ей Джен боялась посмотреть в глаза настолько, что заперлась на целый день и дриснула в поля под утро, с чёрного хода, в потёмках.       И всё потому, что глупая, никчёмная старуха оказалась в итоге права, а высокоорганизованная, духовно развитая, гордая, чистая, образованная умница – нет.       Ох, как же мисс Эйр боялась увидеть экономку после своей с треском провалившейся свадьбы и услышать от неё сочувственное: «Я же предупреждала вас, что джентльмены его уровня не женятся на гувернантках», – сэй Рочестер со всем его эротическим обаянием и регулярной эрекцией нервно дымит сигарой в сторонке.       Глупая, никчёмная девица. После такого «фиаско» для неё была непереносима сама мысль оставаться под одной крышей с Алисой-победительницей.       Джен, отсиживаясь за запертой дверью, облыжно поливает Алису грязью – мол, не пришла, не проявила сочувствия, забыла тех, кто несчастен, – и на этом успокаивается. Ну и драпает, соответственно, огородами, потому как признать собственную недоделанность – кишка тонка.       Очень показателен, кстати, эпизод общения нашей гувернантки с милашкой Грэйс – гувернантка, встретив женщину откровенно некрасивую, старую, почувствовала прилив воодушевления и попёрла пыром. А почему нет, ведь эта уродина, от которой лошади шарахаются, определённо «хуже», и поэтому – ату её!       Но Грэйс смотрела на неё, как дипломат на какашку, и атака захлебнулась. Получив в лоб, скуля и возмущённо повизгивая, гувернантка отползла в сторону, и в дальнейшем тщательно обходила тему присутствия в доме Грэйс Пул стороной. И не потому, что Эдвард Рочестер насупил брови, а потому, что обломала зубы о твердокаменную швею.       В целом, картину мы имеем малоутешительную: девица Бронте прикрывает разговорами о нравственности и грехе, как правило, собственную недоделанность и преподносит это читателю как величайшее достижение добродетели.