Наша собственная Америка

Первые две недели пребывания «новеньких» в тюряге ознаменовались травлей и издевательством над ними. Все проходят эти девять кругов ада. Мне тоже приходилось не сладко. Но эта история не касается никого кроме моего самолюбия, потому рассказывать не буду. Но, вернусь в тот день, когда я впервые узнал Роса. После прогулки все мы разошлись по цехам и я, как всегда, шатался между ними, избегая любой тяжёлой работы. Я тогда был как «принеси-подай». Вечером я увидел того, кого мне велено было хорошенько прижать к стенке. Я всё никак не мог подойти к нему и начать «знакомится». Когда же я решился, а это было для меня немного непривычно, я подошёл к нему. И сразу почувствовал прожигающий насквозь взгляд мужчины. -- Зачётная кепка, - проговорил я и протянул руку для рукопожатия. Он ничего не сказал, только хмыкнул. Я удивился, но сделал вид, что мне, ни капли не интересно его странное поведение. -- Джеймс Мюррей, - представился я, в надежде, что он скажет и свое имя. Я его знал, но не запомнил и теперь это немного тяготит меня. И на этот вопрос он тоже ничего мне не ответил. И вот прошло уже две недели, я больше не говорил с ним, даже не пытался этого сделать. По одному виду его было понятно, что мужчина не настроен ни к каким беседам. Я не торопился, исправно следовал инструкциям, которые мне давал Селмон. Под вечер я сидел и в сотый раз перечитывал написанное матерью письмо и, наверное, читал бы ещё и ещё раз, пока не заметил рядом стоящего «новенького». -- Ты это письмо уже в миллионный раз читаешь, - заметил он. -- И ещё миллион буду, - уточнил я, вновь начиная читать письмо. -- Ты… - задумчиво произнёс он, щёлкая пальцами, словно что-то вспоминая, - Ты, кажется, Джереми Мюррей? Я удивился, и в моей голове появилась гениальная идея. Пряча письмо под подушку с грязной наволочкой, я приподнимаюсь. -- Почти, - кивая головой, сказал я, - Но только я Джеймс. -- Точно, извини. -- Давай ещё раз, - выдавливаю я из себя, закатывая рукав на правой руке по локоть, протягиваю руку ему, - Джеймс Мюррей, а тебя? Он пожал мне руку, а потом нервно оглянулся по сторонам. -- Я - Рос Хенсен, но для всех просто Банкир. -- Странное погоняло, Рос. С чего бы это? -- Как – то потом расскажу. А у тебя, что ли нет прозвища? – удивленно спрашивает Хенсен. -- Нет. У меня никогда его не было. А за что тебя? – начинаю понемногу выпытывать я. -- Было дело. С деньжатами связано. – Тихо ответил и почему-то нервно взглотнул. Я засмеялся. Он тоже связан с деньгами и мне показалось, что это уж никак не совпадение. -- Именно потому ты Банкир? – шучу я. -- Ну, почти что из-за того. А ты что натворил? -- Ай, - отмахнулся я.- Та так, почти что ничего. Но уж точно не виноват. Виновен, и хорошо осознаю это. Будь я старше и умнее, никогда бы не попался на подобной мелочи. И вправду, я был виноват. Но, скажите на милость, один ли я виноват в этой бедности, в которой я рос? Скажите, один ли я виноват в том, что миром правят деньги? Большие деньги! Это эта чёртова нищета, расслоение людей на касты: кто выше, тот топит иных людей, тех, кто не может постоять за себя. Один ли я виноват в том, что мы не имеем права голоса? Не думаю. Мне просто нужны были ресурсы, мне просто нужна была чья-то рука, но рядом были точно такие же, как и я. -- И что такого сотворил Мюррей, что теперь сидит и греет нары? Сколько уже? -- Пять, - выдыхаю я, перебирая руку в руке и шурша сморщенными пальцами, - Уже тут пять. Ещё один год. А ты что так? Попался, да? -- Угу, - погрустнев, выдохнул Рос, а потом подошёл и прижался головой к стенке, - В самый неподходящий момент. -- Сколько тебе дали? – интересуюсь я. -- Два года, но я не уверен, что проживу тут даже месяц, - обречённо ответил Рос. -- Почему? -- Не забивай голову чужими проблемами, - резко прорычал Рос и плюхнулся на одну из свободных кроватей. Я замолчал и опять принялся перечитывать письмо. Вскоре я уснул, но даже сквозь сон слышал запах табака и сигарет, которые Хенсен курил одна за другой. Похоже, его дело не такое уже простое, как говорил Селмон, и я хочу знать все подробности. Утром за завтраком Хенсен подсел ко мне, но мы перекинулись лишь несколькими словами, желая доброго утра. И больше ничего. Наверное, он меня в чём-то подозревает. Да я и сам бы не поверил совершенно чужому человеку. Когда все отправились по цехам, я немного покрутился в котельной, а потом, найдя предлог, что, мол, уголь плохой, потребовал встречи с начальником тюрьмы. Селмон, и сам не глупый, наверное, подумал, что я уже всё узнал, потому через полчаса меня провели к дверям с красочной табличкой «Мистер Смит Селмон». Войдя в кабинет, я увидел довольного мистера «надзирателя надзирателей», что уже был довольно пьян от своего дешевого виски. -- Так быстро, Мюррей? – с улыбкой спросил Селмон и икнул. -- Не всё так просто, - ответил я и искривился. От этого человека разило так, словно он сутки спал в канаве и на него лили помои. Перегар, смешанный с вонью от потной рубашки и пиджака, просто выедал глаза. -- Так что тогда проперся? – рявкнул Селмон и резко вскочил с кресла, но не смог устоять, потому быстро опёрся на столешницу покоробленного письменного стола. -- Узнать, кто такой Рос Хенсен, - сухо и спокойно ответил я. -- Мюррей, это я хочу узнать, кто такой Рос Хенсен! – так же закричал Селмон и вновь принялся за бутылку. -- Меня интересует – зачем? За что он тут и почему его персона так волнует всех, Вас в том числе? -- Мюррей, если он нужен мне, значит - нужен, и не твоего это ума дело! Хм, странный этот Селмон. Хочет, чтобы я всё рассказал о Хенсене и при этом молчит. Тут точно какое-то мутное дело. Не очень мне нравится эта настойчивость и эта секретность. -- Просто скажите, что он сделал, - более настойчиво процеживаю сквозь зубы я, и со всех сил сжимаю кулаки до той степени, пока пальцы не начинают хрустеть, а плоть не становится бледно – белой. -- Его спроси, - пьяный смешок Селмона меня уже выводит из себя. -- Тогда ищите иного информатора! – не выдержав, сказал я. -- Щенок! – сдвинув брови, прошипел начальник и ударил кулаком по столу. – Дженкинс, Шервуд! Уведите этого урода, покажите ему кто тут правит законом! Немедленно! В этот момент в кабинет ворвались два верных пса Селмона, что были готовы ради подачки перегрызть глотку даже друг другу. Дженкинсу было лет пятьдесят, и на его макушке красовалась большая плешь! Так же его особенной чертой были глубоко посаженные глаза, потому из-за этого он больше казался гончим хортом. Шервуд был немного моложе, лет сорок – сорок два, но у него ещё были кудрявые густые волосы и аккуратно выбритые усики. Меня резко схватили, заломив обе руки за спину. Далее я вижу только поцарапанные плитки на полу коридора, которым эти два человека волокут меня в карцер. Резкий толчок и я оказался на полу с какими-то бордовыми разводами в тёмной комнате. Когда поднимаю голову, надо мной стоят эти два и уже потирают дубинки в неком сладостном предвкушении. Я почувствовал первые четыре удара. В груди что-то сжалось, воздух как змея начал шипеть, закипая в моих лёгких. Потом ещё удар и ещё. Я даже не понял, сколько их было, но алая кровь выступила с избитой плоти. Во рту почувствовался какой-то горьким металлический привкус соли. Из носа пошла кровь, и я уже мало помню следующее. Чувствую, как кто-то из двух схватил меня за воротник, подтягивая к себе со всей той силой, которою имеет. -- Ты понял, как нужно себя вести, маменькин выродок?! При этом оттолкнув меня на пол, он начинает метелить меня ногами. Я чувствую резкие и болезненные удары где-то под рёбрами, там что-то ноет и сворачивается, словно во мне живёт клубок ядовитых змей, которые при каждом движении жалят меня снова и снова. Кислая оскома образуется во рту. Ощущение, словно кишки меняются местами, как будто бы печень вталкивают куда-то под дых. Я больше ничего не помню, помню только несуразные вопросы этих крыс и то, что отключился. Во мне мерцало что-то такое, наименьше похожее на жизнь. Наверно, моя душа хотела уходить, но я никак не хотел отпускать её. Лежа на сыром мокром полу в полной темноте в луже собственной крови, я цеплялся за жизнь руками, впивался в неё ногтями, вгрызался зубами. Но, играющая в зенице надежда не оставляла меня ни на секунду. На секунду я открыл глаза и глубоко вдохнул, но где-то там, под сердцем, что-то неистово сжалось и я начал надрывно кашлять. В этот момент я не понимал ни кто я, ни где я, ни сколько времени куском живого мяса валяюсь в карцере. Минутное помутнение, веки налились чем-то тяжелым, как свинец. Чей-то светлый образ стоит надо мной. Присев и обняв меня за плечи, мой белый ангел усмехается мне, целует в висок и начинает нежно поглаживать по влажным липким волосам, полностью окровавленным моей собственной кровью. Так приятно, словно я обратно стал маленький и мать, лучезарно улыбаясь, целует меня в лоб. Её голубые глаза светятся радостью, изогнутые тонкие брови словно жалеют меня, и пухлые алые уста тихонечко поют. Этот голос, чистый и бархатный, словно тысячи маленьких колокольчиков отбиваются в моих ушах. Кэт, моя милая Кэт, ангел мой падший или бес во плоти? Нежная моя роза, тихая пристань моего одиночества. -- Кэт, - бормочу я и пытаюсь протянуть к ней ладони, дабы как всегда закрутить её светло-русый, почти белый, локон на палец. Но не могу. Я только вижу её, чувствую, что она рядом. -- Кэт… – выдыхаю я. Она лишь только гладит меня по лбу, нежно касается щетины. И смеется. Я вижу её такой счастливой во второй раз в жизни, и мне так хочется, дабы она простила меня за всё. Я так виноват пред ней. Я виноват и если мне суждено тут умереть, то пусть я знаю, что умираю с чистой совестью. Что умираю прощенным. -- Кэт, прости меня, - с трудом выговаривая слова, я отключаюсь. Кэт. Это имя застыло у меня на губах. Кэт, оно как моя молитва, я готов повторять его снова и снова, готов молиться ей, как святыне, чтобы она покрывала меня своими крыльями. Она – моё совершенство и уже не знаю, откуда я такой взялся на пути моей нимфы. Кэт. Я полностью ослеплён ею, мне кроме её блаженства ничего не нужно, но я этого не видел, пока однажды не потерял. И в тот день померк свет, и вечная зима настала на щедро цветущем лугу, темная ночь окутала город, мгла и хаос сокрушили все дома, оставив меня ни с чем. Я никогда не забуду её тихих песен. Когда она тихонько мурлыкала их мне на ухо, тогда заливалась милым детским румянцем. Кэт. И только Кэт. Я впервые за пять лет говорю это имя вслух. До сегодня ни один кирпич тюрьмы не слышал о ней. Никто, кроме меня. Я даже сейчас ревную её к этому имени. Кэт, Кэт, Кэт! Останься со мной! Где ты сейчас? Ты лишь Ангел Смерти, пришедший ко мне, чтобы я пред кончиной больше мучился, вспоминая о тебе. Я бы хотел сказать тебе, что ты была единственной причиной моего бытия, что ты была единственной причиной моих безумий, что мне бы не хватило вечности сулить о тебе. -- Кэт, - вновь вырывается с моей глотки, когда понимаю, что пальцы цепляются за что-то скользкое и холодное, но сухое. Пытаясь пересилить себя и открыть глаза, я ещё несколько раз повторяю святое имя моей богини. Наконец-то я распахиваю глаза и смотрю вверх – надо мной больничный потолок с несколькими отвалившимися плитками, и ещё рядом таких же, что любой минуты может обвалиться. Во рту пересохло, в голове что-то бухтело и шумело, словно стадо диких бизонов по мне потопталось. И не один раз. -- Где я? – в полубреду спрашиваю. Надо мной появилась медсестра. Молли была в целом очень неплохой женщиной и выглядела на лет сорок с хвостиком. Она всегда носила высокую причёску под белым чепчиком. Она была огромной, даже жирной, дамой, но в ней был какой-то лучик доброты. Единственная особа, которую мне искренне жаль – работа для неё всё, потому у неё нет семьи. -- Доигрался? – щебечет Молли. -- Немного, - отвечаю я и начинаю немного посмеиваться, но резко перестаю – что-то тугое и глухое сковывает мои внутренности. -- Говорю, - строго произнесла Молли и омочила вату в зелёнку, начиная замазывать мне раны, - Говорю всем вместе и каждому отдельно – не нарывайтесь на неприятности! А кто слушает Молли? Никто не слушает! А потом Молли спасай их! -- Мисс Молли всегда права, - сжавшись от острой боли, проговорил я. -- Мисс Молли права, но мисс Молли никто не слушает. Вот скажи, зачем тебе оно надо? Зачем ты полез с своими советами в чужой огород? Я только пожал плечи. Ну не стану же я рассказывать всё Молли! Последние две недели я не вставал с больничной койки, потому что не мог. Молли сказала, что у меня было сломано несколько ребер, ссадины с кровоподтеками и прочее. Меня держали в лечебнице из-за сотрясения мозга, потому я чувствовал себя дурно. Единственное, что я обошёлся без разрывов внутренних органов. И это странно, ведь били меня так, что я больше думал, что это конец. Иногда меня интересовало, что такого в этом Росе такого, что я должен узнать всё и молчать. Либо же, после выполнения задания меня добьют. Это точнее всего. Однажды, когда уже было поздно, в лечебницу заглянул какой-то человек. Он волок с собой швабру и ведро, потому я не предал никакого значения. Я сразу не узнал его, но когда он подошёл ближе и снял кепку, я увидел знакомые черты лица Роса Хенсена. Он, сначала, делал вид, что моет полы, а когда Молли выбежала по перевязочные материалы, Рос отодвинул швабру и присел на стул возле меня. Единственное, что я думал в тот момент, чего ему нужно от меня? -- Ну, здравствуй, - послышался голос Хенсена. -- Угу, тоже мне сказал, - отрезал я, а потом потёр виски из-за резкого припадка боли. -- Да, точнее не скажешь. – Подметил Хенсен. -- А что ты так соскучился по Мюррею, что решил навестить его? – с неким подвохом спросил я, а потом с- под лба посмотрел на Роса. -- Можно и так сказать, - задумчиво отпаял Рос, перебирая в руках кепку. -- А если по - правде? - изгибая бровь, поинтересовался я. Рос немного побледнел. Его глаза бегали о полу, словно искали там пристанища, и мне показалось это довольно странным. -- Банкир? – настаиваю я, не сводя взгляд. -- Я думал свои своих не трогают, - процедил Рос. -- Свои своих? – в недоумении переспросил я. -- Да ты всё понял. Я раскусил тебя ещё в первый день. Ты пытался всё расспросить меня и разузнать кто я. Что они тебе за это пообещали? -- Пообещали? – выдыхая, переспрашиваю я, - Тут никто и ничего не обещает, Хенсен. А как ты понял? -- Это не важно. -- Мне важно. -- Ну, просто моё дело пахнет миллиардами, потому, каждый пёс кидается на кости. Вот почему Селмон так норовил узнать о Хенсене всего и больше, не говоря, какая статья у него. То есть, начальник мог использовать шантаж в обмен на информацию, где Рос спрятал деньги. Я взглотнул, а потом меня из раздумий вновь вытащил голос приятеля. -- Но, вижу, почему-то тебя отстранили от «моего дела» и хорошенько поощрили дубинками и пинками. -- Почему-то? Я просто хотел знать, чем ты так интересуешь Селмона.- Честно ответил я и опустил голову. -- Я потом тебе, как –то, расскажу эту историю, - высказался Рос, - Ты нормальный парень, ты не такой, как эти уроды. Я вижу. Хенсен привстал, ширясь по карманах рабочего комбинезона. Тут он вытянул замшелый кусок серой бумаги с рядом слов, с улыбкой Рос протянул его мне -- Вот. Это твоё письмо. Я видел, как оно тебе дорого, потому спрятал его, чтобы не попало в чужие руки. Я дрожащей рукой взял письмо от матери. -- Я больше не работаю на них, - уточнил я, а потом развернул письмо, чтобы удостоверится в идентичности письма. Это было оно, и я был рад, что оно вновь вернулось ко мне. Хенсен только поджал губы, а потом принялся мыть пол. Я больше не работаю на них. Я больше не работаю на них. Я твердил это себе почти до утра. Я понял, какой бывает благодарность за добрые дела и, пусть этот год будет для меня адом, но я больше не работаю на них. Теперь мне нечего боятся, как и раньше. Я больше никогда не стану информировать Селмона и его пособников, пусть даже каждый день буду получать под дых. Я и только я. И это моё решение. Я даже во сне твердил себе, что я сам себе указ. Теперь, одинокий волк не будет бегать на две стороны, не будет служить и скулить там, где больше дают. Мюррей, почему ты так поздно проснулся от этого сна? Где раньше были твои мозги? Наверное, после сотрясения мозга они стали на место. И я уверен – я вернусь, вернусь, потому что меня ждёт моя Кэт, сестра Гейл, мать, брат Питер.