Eins. Hier kommt die Sonne.

— Итак, ты просто рыбачил на берегу Брекстада... — Да. — Затем ты глянул в море... — Да. — И увидел этого робота. — Именно. — Никос, тебе не кажется, что все это напоминает дешевый фильм, где все складывается слишком хорошо, чтобы мы могли в него поверить? Понимаешь, жизнь всё-таки отличается от Голливуда, и это явно чей-то робот, таких просто так не выбрасывают. Сделанный на заказ, быть может, для богача какого-нибудь... — Агни, вместо того, чтобы снова пытаться меня опекать, просто возьми и почини ему спину. Вот не верю я, что тебе это не интересно. — Да у него схемы какие-то через жопу... Данный диалог, наполненный, разумеется, смыслом философской беседы как минимум Канта, происходил под жестяной крышей ангара, находившегося чуть поодаль от старого небольшого аэропорта, куда время от времени приходила работать Агни Купер. Живая, покрытая веснушками с ног до головы молодая цветущая женщина в зеленом свитере и шапкой густых, кудрявых, огненно-рыжих волос (сказывались ирландские корни), она занималась тем, что чинила и реставрировала списанные самолеты, превращая проржавевшие насквозь, ни на что не годные развалины в блестящие, лакированные, выставочные экспонаты, которые прекрасно смотрелись, прикрепленные к потолкам музеев крепкими тросами. Именно за эту безумную ее любовь к авиатехнике Никос и обратился к женщине, когда увидел два крыла за спиной свежевыловленного стального гиганта. Коварный план удался — как только она вышла из своего трейлера, звеневшего по тропинкам так, словно все гайки в нем держались на честном слове, она влюбилась в это творение человеческого разума окончательно и бесповоротно. Крылья были ощупаны от алых кончиков до широкого основания и закрылков, элероны осмотрены, а при виде проводки Агни издала долгий восхищённый вздох, уйдя, похоже, в глубокий экстаз. Однако, когда они всё же довезли робота до ангара, закрепили его там и вновь хорошенько осмотрели, женщина поняла, что радоваться рано, и в ней проснулась интуитивная подозрительность, которая всегда по-змеиному поднимала голову прежде, чем ирландка ввязывалась в очередную авантюру. — М-да, он всё-таки ну очень смахивает на человека, — стоя на плоском сикерском животе, произнесла Агни, весело скашивая карие глаза на мужчину, что оставался внизу, глядя на то, как она расхаживает по алой броне, устроив робота на полу на небольших рычагах, типа домкратов, чтобы иметь возможность чинить его спину, при этом не переворачивая эту махину рожей вниз. — Слушай, пока ты там менял батарейки у коляски, я пыталась снять с него листы металла, Ник, — поведала Агни, забирая волосы в пышный хвост и осторожно тыкая носком тяжелого армейского сапога в темный подбородок роботу. — Использовала наш стандартный резак, а потом сварку. И знаешь, что? — М? — Вот тебе и «му», Ник. Нифига не вышло, не осталось даже следа. Я не знаю, это какой-то дурацкий, очень крепкий материал. Не никель, но похоже... Интерес в ее взгляде обнаружил бы и ребенок... Впрочем, Агни сейчас сама была похожа на ребенка, на ребенка, получившего на Рождество долгожданный и желанный подарок в красивой обертке, перевязанный лентой. Однако подарок этот все еще находился внутри упаковки, и его следовало открыть как можно скорее... Или наоборот, как можно медленнее, ведь, как известно, ожидание подарка бывает куда слаще, чем сам подарок. Агни уже практически слышала этот интригующий перестук чего-то весомого внутри упаковки, однако никак не могла понять, что это такое... По крыше ангара дробно застучали жирные как слизни дождевые капли, знаменующие собой все более увядающую осень, которая уже готовило природу к приходу стервы-зимы. Никос ее ненавидел, эту вечно больную бабу с сосульками под носом и седыми спутанными волосами, в копне которых застряли ледышки. В Норвегии она всегда была особенно сурова, а у мужчины безумно болела спина во время особенно сильных холодов. Появлялись фантомные боли — безумно противная вещь, когда болела та часть тела, которой либо нет, либо ее давно не чувствуешь, потому что нервы, ведущие от позвоночника к ним, уже вечность, как умерли. У врачей не было лекарства от этой боли, а значит, для Никоса не было спасения. И все, что ему оставалось — лежать в своем одноэтажном доме в Тронхейме и рыдать в трубку Агни, что его ноги заживо горят на огромном жестяном противне. Поэтому он так ненавидел дождь, снег и все, что предвещало холода. — Ладно, в любом случае, все платы на его спине снаружи, — махнула рукой механик и лихо спрыгнула вниз, пройдясь по руке робота и с огромным интересом рассмотрев его пальцы. — Ник, подъедь сюда, пожалуйста. Взгляни на это. Мужчина с тихим ворчанием развернул коляску и подкатил к Агни, присевшей рядом с ладонью механического громилы, с пыхтением приподняв ее и показав ему. Он присвистнул. Каждый палец, коих у робота, кстати, было пять, оканчивался... Нет, он был заточен изнутри так, сверху выглядел обычным пальцем, но вот снизу имел несколько острейших зазубрин, настолько острых, что Агни сейчас тыкала в лицо Кристенсену порезанный палец. Учитывая размеры робота, это говорило о многом. Никос сглотнул. Что это, чёрт возьми, были за бои, в которых этот парень участвовал, а он участвовал, если учесть все маленькие сколы и царапины на его броне. Один удар такой ладошкой... — Ник, подай мне гаечный ключ, — попросила Агни, ложась под робота на спину и упираясь в один застрявший между его проводки кусок морского валуна ногой. — Тут кое-что бы отбить надо... Послышался звук ритмичных ударов металла о камень, и Никос, потеряв интерес, отъехал в сторону, раздумывая над тем, какой шанс подкинула ему судьба. Да, робота придется долго и муторно чинить, однако какие это потом принесет плюшки? За его спиной посыпались на пол крошащиеся осколки валуна: если уж Агни и бралась за какое-то дело, она бралась за него с таким остервенением, что, приди ей в голову блажь...ну, например, убить всех тех людей, которые пишут стишки на праздники, типа Дня Рождения, она бы не остановилась, пока последний из горе-рифмоплетов не пал под ее топором. У Агни был маленький пунктик на хорошую поэзию. Для нее это было подобно самому настоящему вызову. Схемы, которые она видела прямо перед собой, проводка, кабели, через которые лениво бежала странная лиловая жидкость — ничего из этого она никогда ранее не видела. Нигде. Ни под обшивкой ее любимых самолетов, ни по телеку — нигде. Несмотря на первоначальный ступор, Агни смогла оценить общий масштаб повреждений. Оборванные топливопроводы можно было заменить: отрезав кусочек из тех, что были уже негодны, женщина поняла, что они по своей сути схожи с теми, что есть у нее в закромах. Конечно, изоляционный материал немного другой, однако на первых порах сойдет и такой. А вот с форсунками вышла проблема: разъемы для кабелей было не те, что она привыкла видеть. Другая форма, совершенно другой размер, другие наконечники. — Черт тебя дери, Никос, — она вылезла из-под робота, вытирая покрытые малом и красноватые от холода руки, похожие на руки реднека, а не женщины-европейки. — Ты не расплатишься за эту услугу. — Селедка за мой счет каждый третий четверг. — Знаешь, как подкупить, чертяга. Ладно, помоги снять брезент со станка. Буду вырезать этому красавцу новые форсунки, у него топливопроводы в мочалку. *** Когда на полу затухла последняя рыжая искорка из тех, что дождем сыпались с новых деталей, пока Купер их резала, она стащила с себя заляпанный фартук и сняла маску сварщика, держа щипцами немного раскаленные здоровенные форсунки — по два в каждом. Она вырезала основы из куска металла, а все более мелкие детали у нее уже были, оставалось лишь собрать то, что получилось. — Красота, скажи, а? — весело произнесла она и глянула на часы. — Ого. Четыре часа мы уже с тобой возимся, я пропустила обед. Словно в подтверждение ее слов, живот Агни издал такой горестный звук, что Никос сразу же почувствовал себя дерьмом. — Слушай, ты можешь сходить и поесть, — виновато произнес он, забирая у нее форсунки. — А я пока поставлю их на место, иначе твои руки будут трястись от голода. — Ну спасибо, — рассмеялась она и стянула перчатки, взяв с заваленного всяким нужным хламом стола свою сумку и широким шагом подходя к дверям. — Я и тебе принесу корейской жратвы, рыцарь двадцать первого века. Еще не забыл, как держать палочки? — Иди уже, — рассмеялся Никос, стаскивая с себя куртку и оставаясь в одной лишь футболке. Агни с уважением посмотрела на его мускулатуру и исчезла, хлопнув дверью, а мужчина оглядел возвышавшуюся над ним громаду. — Ну ладно, — вздохнул он и покатился под него с пучком толстых кабелей, задрав лицо наверх и разглядывая искрящую начинку. — Давай, будем тебя оживлять, мой будущий Рог Изобилия. После этих слов Никос принялся за работу, вооружившись паяльником. Взяв за пример изначальную конструкцию робота, он искал, где была утечка топлива, природу которого он так и не понял — возможно, новая разработка? — и крепил туда форунки наконечником внутрь, от них проводя каждый кабель. Наконец, когда топливо без проблем побежало по новым проводам, Никос утер пот со лба и откатился в сторону, дотянувшись до пластиковой бутылки с водой и опрокинув в себя сразу половину. Отставив незакрытую бутылку в сторону, он отправился в сторону выключателя основного света, не заметив, как широкое колесо его кресла наехало на провод, наполовину выдернув его из начавшей искрить розетки, и потянулся к рычажку, проматерившись сквозь зубы: он не доставал рукой до этой штуки. У него дома все выключатели были расположены так, чтобы он мог дотянуться безо всяких проблем, однако здесь все было хуже. — Ну давай! — прошипел Никос и дернулся вперед... Не поставив коляску на тормоз. — Твою мать! Он потерял равновесие, когда она резко откатилась назад, и грохнулся на пол, крепко ударившись локтем и подбородком о твердую поверхность. В глазах резко расцвели огненные букеты, но Никос лишь застонал, растирая ладонью локоть, сквозь который словно разряд пропустили. Он обернулся, красный от невольного стыда, и увидел, как его коляска врезалась в стол, ударившись в его ножку, отчего наполовину полная бутылка с водой опрокинулась прямиком на неисправную розетку и провода, кое-где оголенные. Что-то оглушительно хлопнуло, заставив мужчину накрыть голову руками, и он без брезгливости вжал лицо в пол, прекрасно зная, что бывает, когда вода попадает на оголенные контакты и розетки. Внезапно танцующие по полу и луже электрические молнии перекинулись на длинные ноги робота, и его изогнуло в яркой судороге, освещенного миллионами разрядов... *** Когда он ударился о воду с огромной высоты, это было сродни тому, как если бы он врезался в бетонный пол как минимум, да еще и плашмя. Именно поэтому Старскрим ушел в офф-лайн моментально, лишь только успев почувствовать, как мертвенный холод распространяется по всему его корпусу, а мерзкое ощущение соленой воды внутри затмевает все остальное... Ко дну он пошел камнем, не имея возможности даже шевельнуться из-за чудовищного давления толщи океана прямо над ним, и лишь глядел потухшей оптикой на мерцавшую так далеко поверхность, которая, словно издеваясь, сверкала выглядывающим из-за туч солнцем, жизнью, воздухом...и небом. Наверное, хорошо, что он ушел в стазис, потому что оставаться онлайн в таком положении было бы куда мучительнее, чем просто погрузиться в темное забытье. Думать над своим положением, не будучи в силах что-нибудь изменить подобно смерти, даже хуже. Старскрим коснулся дна, буквально и фигурально, он изгой, он уже даже не десептикон — его выгнали из рядов родной фракции... Обидно и больно, больно как никогда. Мегатрон мог бить его, мог издеваться, запирая вольнолюбивого сикера в четырех стенах с таким низким потолком, что Старскриму казалось, что он уже обрушился на него сверху, и теперь давит, давит, сминая крылья в рваную гармошку, ломая манипуляторы и серво, уничтожая в зародыше последний отчаянный вопль, который всё равно никто бы не услышал. Десептикон тогда переставал с ругательствами колотить в дверь и невольно сжимался в трясущийся комок, где его в такой позе и находило серое чудовище орн через пять-шесть. Надо сказать, психологизм в этом наказании был наичистейший и самый правильный: когда распахивались переборки, ведущие в это темное помещение, в проеме возникала очерченная ярким светом коридора широкоплечая фигура, и сикер, заметив ее, буквально бросался к ней, цепляясь за серую броню и на коленях умоляя о прощении. Мегатрон прощал, снисходительно положив ладонь на шлем десептикона, поскольку видел, что дрожащий после эпилептичного приступа клаустрофобии сикер готов пойти на все, лишь бы не возвращаться туда. Нет, лишь бы не возвращаться... Некоторое время он вел себя идеально. Однако проходили орны, Старскрим приходил в себя и снова превращался в напыщенную, самовлюбленную, язвительную и эгоистичную сволочь, и все начиналось заново. И вот теперь все зашло слишком, чересчур далеко. И Старскрим снова был там — в этой комнате. Он сидел на холодном полу, замерев, словно кот перед огромной собакой, вжимаясь крыльями в угол, под защитой двух крепких стен. Он раз за разом повторял себе, что потолок не упадет — с чего бы ему падать? — что это просто его больное воображение разыгралось, и теперь злобно подшучивает над ним, постоянно вбивая в его процессор этот пьяный страх. Безрезультатно. Мысли путались. Он начал мерзнуть. Он пытался кричать — безрезультатно. Пытался выбить дверь — безрезультатно. На один из особенно мощных ударов эта дверь, наконец, распахнулась, и внутрь пролился белый свет, согревая покрытый наледью алый корпус. Старскрим не контролировал улыбку и рванулся было к возникшему там темному силуэту, готовый уже упасть на колени, однако силуэт внезапно шевельнулся, поднял правый манипулятор... И спустил курок. Старскрим даже не успел поднять руки в защитном жесте, он не успел вскрикнуть или откатиться в сторону... Яркий малиновый отсвет — вспышка — боль в груди и почему-то сервоприводах облила весь корпус изнутри и снаружи, и сикер увидел, как резко приближается пол... Уровень энергии: оптимальный. Уровень топлива: оптимальный. Повреждения: ... Система навигации: отсутствует. Система связи: отсутствует. Нуль-луч: отсутствует. Состояние Искры: оптимальное. Калибровка систем завершена. Подача энергона в процессор... Загрузка данных... Загрузка... Загрузка... Загрузка завершена. Статус: онлайн.