Night Meets

Мой беспокойный сон прерывают крики с первого этажа. Опять меня зовут. Они ведут себя так, будто я им слуга. А хотя, я уже давно к этому привык. Потягиваюсь на кровати и протяжно зеваю, перед тем как всунуть ноги в тапочки и встать с кровати. Быстро смотрю на себя в разбитое зеркало, висящее на серой стене. Кудри раскиданы как попало, старая грязная и растянутая белая футболка висит на худом теле точно так же, как и серые спортивные штаны, под глазами синяки от недосыпа и вечного стресса, а нижняя губа обкусана до крови. Вот до чего меня довела эта семейка. Лучше бы я остался в детдоме. Крики снизу стали еще громче, и я выхожу из своей старой уродливой комнаты и бегу вниз по ступеням. Хорошо они мне хоть комнату дали, пусть и такую ужасную, а то они вполне могли бы расположить меня на ковре в прихожей. Только я спускаюсь на первый этаж, как на меня тут же налетает моя приемная мать : - Где тебя носило, Стайлс?! Мы не могли дозваться до тебя целых пять минут! - женщина забрызгала своей слюной все мое лицо, от чего сразу же захотелось блевануть, но я тут же подавляю рвотный рефлекс. Я даже не отвечаю на ее вопросы, все равно знаю, скажу хоть слово - боли не избежать. - Чего вылупился, а? Иди и помой нашу посуду, оболтус! Объедки можешь съесть сам. Мы с Оливером идем в парк, а ты приберись тут хорошенько, а то не видеть тебе карманных денег, понял? - Понял, стерва, - последнее я сказал очень тихо себе под нос, но она, похоже, расслышала. - Что ты сказал?! - ее крик становится все громче и громче, а мои барабанные перепонки уже готовы лопнуть от ее противного голоса. - Я понял, - повторяю я еще громче и без "стервы". Она расправляет плечи и смотрит на меня высокомерным взглядом, и тут неожиданно дает мне пощечину, да такую, что у меня чуть челюсть не вылетела. Я тут же охаю и берусь за щеку. Она просто горит. Где-то возле двери раздается громкий смех Оливера. Ненавижу ее! Ненавижу его! Ненавижу их всех! - Это тебе за стерву, гаденыш, - сквозь зубы процеживает она, гордо разворачивается и уходит вместе со своей свитой. Все это время я сдерживал слезы, я не мог расплакаться при них, но сейчас, когда я уже слышу звук мотора их машины, я даю волю чувствам. Я падаю на колени, все еще держась за щеку, а мое тело дрожит так сильно, что я заваливаюсь на бок. Убираю руки от щеки и обхватываю ими свои колени. За что мне это? Господи, за что? Неужели я достоин жить с ними, как в рабстве? Неужели я заслуживаю этого? Что такого я сделал, чтобы терпеть такие мучения? Слезы сами льются рекой, а частые всхлипы отдаются острой болью в груди. Я так одинок... У меня ведь никого нет. Ни друзей, ни семьи... Даже питомца нет. Нет, был один. Хомячок. Маленький такой, рыжий, с пушистой и мягкой шерсткой. Он был такой ласковый. Я так любил его и, наверное, поэтому Оливер решил, что было бы неплохо смыть его в унитазе. Он такой жестокий... После этого случая я так и не смог завести животное еще раз. Слезы уже прекращаются, всхлипы тоже, но щека до сих пор жутко болит, даже сильнее прежнего. Легонько прикасаюсь к ней пальцем, и на месте прикосновения тут же появляется жуткая боль. Медленно встаю, пытаясь разогнуть затекшие ноги, и хромаю к зеркалу. Мое отражение просто ужасно. Заплаканные красные опухшие глаза, спутанные кудри и уже посиневшее пятно во всю щеку. Только сейчас замечаю, что у меня немного сместилась челюсть. И что мне теперь делать? Мне так страшно. Это же нельзя оставлять так. Из моей "семейки" мне челюсть никто обратно вправлять не будет, поэтому попробую вправить ее сам. Так, надо вспомнить все, чему нас учили на ОБЖ. Нам точно рассказывали, как вправлять кости. Это вроде легко, но когда это касается тебя, то это очень страшно, независимо от того, знаешь ты что делать, или нет. Еще минуту стою перед зеркалом и все-таки решаюсь. Обхватываю челюсть двумя руками с двух сторон. И так, у меня челюсть смещена в левую сторону, значит сначала резко опускаем вниз, а потом так же резко в право. Должно получиться. Смотрю на себя в зеркале и начинаю отсчет : - Три... Два... Один! - резко опускаю челюсть вниз и двигаю в право. Твою мать! Это так больно! Ау! Черт! Похоже я что-то сделал не так, идиот! Надо было позвонить в травмпункт, или, в крайнем случае, дойти до него, но нет, я же сам все умею! Черт. Надо посмотреть, что там. Снова смотрю на себя в зеркало, но руки с щеки убирать не спешу. Мне страшно, что там. Боже. Так, все. Хватит бояться. И хуже вещи со мной происходили. Смотрю прямо на руки на челюсти и медленно опускаю их. Господи, у меня вышло! Челюсть снова встала на место! Улыбка сама появляется на моем лице, и хоть мне пока и больно улыбаться, я не могу перестать делать это. Я молодец, я сделал это! Я не пропаду, так и знайте! Краем глаза замечаю в зеркале отражение раковины, до верха наполненной посудой. Черт, она же сказала помыть посуду. И вот улыбка исчезает с моего лица так же быстро, как она появилась минуту назад. Эта стерва выбивает мне челюсть, а я ей еще и посуду должен за это мыть, да?! Замечательно! Однако я знаю, что если не помою, будет хуже, намного хуже, чем было сейчас, поэтому нехотя плетусь к раковине и включаю воду, а в голову сами собой забираются не самые лучшие воспоминания из моей жизни. К примеру о том, какие издевательства придумывал мне Оливер. Однажды, пока я спал, он привязал меня к кровати и засунул мне в рот кляп, а сам принялся царапать ножницами у меня на руке. Я проснулся сразу же, как он начал делать это. Я пытался кричать, но кляп не давал звуку вырваться наружу. Пытался выдернуть руку, но я был слишком крепко привязан. А Оливер все время лишь противно смеялся и повторял раз за разом : неудачник, неудачник, неудачник... Он хотел, чтобы мне было больно еще долго, и у него получилось. Когда я проснулся, я был уже развязан, а на руке было кое-как выцарапано "неудачник". Шрамы от этой его выходки до сих пор заставляют меня чувствовать себя ужасно. Иногда именно они становятся причиной моей депрессии. Но это далеко не самая ужасная из всех его выходок. Даже выходка с хомяком не причинила мне столько боли, как то, что он сделал год назад. Я был в школе, а Оливер болел. Стерва и Жирный(так я называю приемного отца) уехали на работу, оставив его одного дома. И зря. Когда я пришел домой и поднялся в свою комнату, я чуть не потерял сознание от ужаса. Я просто замер на пороге, когда увидел, как моя комната полностью разгромлена, все мои таблетки, которые я принимаю до сих пор, даже самые дорогостоящие, на которые я копил месяцами, были разбросаны по полу, все вещи были порваны и разрезаны, но это не самое ужасное. Самым ужасным было ведро с разорванными фотографиями моих матери и отца, возле которого стоял Оливер с горящей спичкой в руке. Я не знаю своих родителей, знаю только то, что мама умерла при родах, а папа после этого спился и позже попал в автокатастрофу. Они оставили меня, но я не виню их за это. Это просто случайности. Я знал их только по фотографиям, а Оливер порвал их на части, а потом поджег прямо у меня на глазах. После этого я даже не смог стоять на ногах. Я упал прямо в проходе. Помню, какую пустоту я почувствовал в тот момент. Будто внутри меня образовался вакуум. Смутно помню все тот же противный смех Оливера, когда он пнул меня в солнечное сплетение перед тем как выйти из комнаты и оставить меня наедине с ведром со сгоревшими фотографиями моей семьи. Моей настоящей семьи. Позже, когда я отошел от этого состояния, я начал метаться по всей комнате в поисках хотя бы одной уцелевшей фотографии, но не нашел ни одной. Оливер сжег даже ту, что была под моим матрасом. Мою самую любимую фотографию. Потом я так хотел покончить с собой, что начал без разбору поднимать с пола все таблетки и есть их. Я принял около десяти таблеток антидепрессантов подряд и около пятнадцати таблеток снотворного до того, как окончательно обессилел. Я почти умер, но меня откачали. Когда я начал умирать, я понял, что так не хочу этого. Ледяной ужас поселился в моей груди, а страх заполнил все тело. Я хотел жить. Суицид был слишком поспешным решением. Просто я был слишком подавлен. Я рад, что меня откачали, я рад, что я жив, но после этого случая моя комната превратилась в комнату тайников, на двери появился замок, а сам я стал самой не разгадываемой загадкой в мире. Только сейчас замечаю, что по моему лицу в три ручья текут слезы. Я ведь уже не помню их лица. Ни матери, ни отца. Когда я пытаюсь их представить, в голове возникают лишь из затуманенные образы, но четкой картинки уже нет. А ведь если бы этот ублюдок не сжег фотографии, я бы помнил тех, кто подарил мне жизнь. Я быстро вытираю слезы и выключаю воду. Хожу по всей квартире, собираю вещи моей "семьи", раскладываю их по шкафам, пылесошу, вытираю пыль, и только потом заваливаюсь в комнату совершенно без сил. Сбрасываю тапочки и падаю на кровать. Краем глаза замечаю из окна, что в соседнем доме горят, хоть там никто и не живет. Новые соседи? Решаю, что узнаю все завтра, и проваливаюсь в такой долгожданный и глубокий сон.