драбблики с Advent Calendar's Fest'а

В степи жарко и постоянно хочется пить. Киредори облизывает губы и щурится. От пыли спасает вуаль форменной шляпы. От косых взглядов не спасает и она. Киредори устал и нервничает. По-хорошему, он впервые оказался один среди чужих людей. Нет, когда-то давно он тоже был один. Неделю. Или две, пока его не нашла на той свалке Тэвак. Но он не помнит, как это было, просто открыл глаза – а в них заглядывает она. Девчонке стало его жалко, почему – он тоже не помнит. Было бы что помнить. Он старается пореже прикладываться к фляге, потому что экзорцисты не станут делиться с ним водой. Проводник-искатель, при взгляде на него каждый раз хватающийся за догалык, не поделится тоже. Но покажет колодец – и на том спасибо. В степи жарко даже вечером и далеко разносятся голоса. Киредори – городская крыса, и в степи, на открытых пространствах ему неуютно. Зато драться легко. Но пить хочется постоянно. Переделанный организм – как будто верблюд – постоянно пытается напиться воды и наесться акум про запас. Когда он смотрит в набранное ведро колодезной воды, желтой, как глаза друзей теперь, он не вспоминает цвет их глаз прежде. Он ждет, пока осядет муть. Он легко вызывается отсиживать «собачью» вахту. Сидит в стороне от костра с прямой спиной, вырезает перья. Ему немного смешно, что генерал никогда не спит, когда Киредори дежурит. Не доверяет. Киредори им тоже не доверяет. Все экзорцисты внутри – предатели. Оттого Киредори не любит, когда его называют Третьим Экзорцистом. Он не из тех, кто завидует Апостолам Бога. Нет, не из тех. Они идут по развалинам древней крепости, и в сумерках Киредори ощущает какое-то смутное, темное беспокойство. Не от акум, что он, акум не видел? От предчувствия чего-то более страшного. – Алма! – радостно кричит проводник, и Киредори вздрагивает всем телом. Смотрит. Дичка, цепляющаяся кривыми корнями за фундаментный камень старого, заброшенного, всеми забытого Джикалджана, напоминает Киредори его самого. Напоминает о мятой, раскрошившейся шарлотке, которую Линк когда-то пронес к ним в кельи. Напоминает о чем-то, назойливом, упрямом, оно стучится внутри и мешает думать о задании. – Алма, – поясняет проводник. – Яблоня! Можно набрать с собой. «У любого пути есть конец, – говорит внутри него кто-то голосом Мадарао. – В конце пути мы встретимся». «Каждый имеет право выбрать свою смерть», – говорит отчего-то Токуса. Киредори соглашается с ними. С теми, кто внутри тебя, всегда проще согласиться. Но что-то стучится и стучится. «Яблоко, – говорит Киредори сам себе. – Все мы только семечки от яблока. Но мы прорастем». – Первая звезда, – говорит экзорцистка, задирая голову к небу. Киредори тоже смотрит. Он знает: звезды подсказывают путь. Но прореха в небе никак не похожа на звезду Она похожа на конец его пути. «А шарлотка была вкусная», – невпопад вспоминает Киредори и тут же забывает опять. Не до того.