Побочный эффект

      Прошло около недели, прежде чем Мария снова оказалась способна отвечать за свои поступки. Терапия, которую ей назначил врач, действительно помогала. Пациентка на время вынырнула из омута безграничной апатии и больше не пыталась убить себя. Она как раз думала об этом, когда в зал вкатили коляску с Эдди.       За это время Эдди изменился. Он не говорил (но взгляд, как отметил доктор Эйнон, стал более осмысленным), не желал ходить, не ел самостоятельно и ощутимо похудел. Мария не сразу узнала его. Ей помогли шрамы, которые теперь больше походили на коросту. Местами кожа отслаивалась и висела лоскутами. Однако, никто не спешил лечить его кожные заболевания. Это, как выразился дядюшка Эндрю, было задачей не первостепенной важности. Мария достала из кармана уже почти забытый тюбик с лекарством и подошла ближе.        — Привет, — она присела на краешек стула неподалёку. Глускин перевёл взгляд на неё. — Как дела?       Эдди встретил её вопрос молчанием. Вообще, в его голове крутились кое-какие мысли, но даже для него они были загадкой. Появление их связано с кошмарными снами, которые неотступно следовали за ним и днём, и ночью. Кондиционирование продолжалось, результаты были ощутимы: время от времени в мозгу Глускина фиксировались импульсы, которые определялись учёными как «непреодолимая тяга к убийствам». Это было особенно чётко видно, когда какой-нибудь участник инцидента в столовой проходил мимо, считая своим долгом немножко поиздеваться над положением Эдварда. Тогда он скалился, тихо утробно рычал и до крови сжимал кулаки. Но для дядюшки Эндрю оставалось загадкой, почему пациент не кидался с кулаками на обидчика, ведь ничто не стесняло его действий.        — Я нашла в халате этот крем, если хочешь, я могу обработать твои болячки. Они выглядят ужасно, — нотка обречённости в её голосе удивила Глускина.       Он не стал возражать. Мария подошла ближе, и её нисколько не смущал обезображенный вид старого знакомого. Ей даже не приходило в голову, что это всё могло быть результатом страшной болезни, которая незамедлительно перекинется на неё, если пальцы коснутся поражённых участков снова. Наклонившись и роняя тонкие пряди на здоровую часть его лица, она наносила слой за слоем и ни о чём другом не думала.       Эдди неимоверным усилием воли поднял руку и прикоснулся к бинту, которым была перевязана шея Марии. Затем последовал вопрос:        — Откуда это?       Мария опешила.        — Ты умеешь говорить? .. — она осеклась, потому что это прозвучало бестактно, а родители учили её совсем не этому.        — Откуда? — Эдди слегка улыбнулся. Его светлые глаза впились в собеседницу.        — Я воткнула себе ручку в шею, — медленно ответила она, понимая вдруг, как глупо это прозвучало. — Почему ты молчал?       Эдди прекратил улыбаться. Он провёл рукой по её волосам и хрипло вздохнул. Через несколько минут он задал вопрос, который мучил его сознание уже довольно долго, и на который он, к сожалению, не смог найти ответа. Ему показалось, что она сможет.        — Ты знаешь, кто я?

***

      Дни тянулись медленно, а распорядок дня оставался прежним, Они виделись только раз в сутки — в комнате отдыха, и очень скоро Мария узнала от сестры Джордон, что её друг нуждается в помощи. С разрешения доктора Эйнона она, в свободное от процедур и исследований время, помогала ему заново узнавать мир: читала ему, учила играм (которые не забыла ещё сама) и иногда пела. Где-то через месяц он встал с коляски. Тогда и возникла идея играть в прятки.       Во время одной из игр Эдвард первый раз сорвался. Доктор Эйнон сделал поблажку этим двум, разрешил играть в соседнем закрытом крыле, естественно, не спроста и, конечно, под чутким присмотром Марка. Правда, когда это случилось, он спал. Как всегда.       В этот раз выпало водить ему. Несомненно, Мария была экспертом в этой игре, и Глускин всегда подолгу не мог отыскать её гибкое тело, способное уместиться, кажется, даже в спичечном коробке. Эдди шёл по заброшенному крылу, заглядывая под ржавые кровати и разгребая завалы всяких разных штук, назначения которых не знал. Он насвистывал песенку, которую Мария пела прошлым вечером, и был уже порядком недоволен тем, что она так хорошо спряталась. Пройдя коридор, он свернул в крайнюю палату и заглянул под стол. Пусто, Шлёпнув рукой по крышке, заглянул за штору. Потом под койку, вернулся в коридор. Прошёлся по комнатке и присел на пыльную тумбочку, чтобы прислушаться. Отлично, из другой части крыла донёсся топот босых ног. Эдвард сорвался с места и быстрым шагом направился к месту предполагаемого обитания Марии.        — Эдди, не делай этого.       Он резко остановился и замер. Это был чужой голос. Не Марии.        — Кто здесь? — сказал он и оглянулся. Тишина ответила ему укоризненным молчанием.        — Зачем ты делаешь это снова? — лёгкий шёпот, казалось, был совсем рядом, над ухом, стоит только повернуться! Но позади никого не было. И спереди, и по бокам.        — Мария! — позвал он. — Я хочу вернуться в зал.       Призыв так же был встречен тишиной.        — Мария! — повторил он, уже не на шутку разозлившись.        — Я здесь. Правда, это очень красивый цвет: красный. Мне безумно нравится.       Мария стояла в дверном проёме, но было слишком темно, чтобы увидеть её лицо. Через мгновение она скрылась в комнате. Глускин бросился следом. Когда он вошёл, девушка уже стояла на табуретке, напротив окна, и её белые одежды светились в полумраке.       «Мы должны уйти...» — хотел сказать Эдвард, но слова застряли в горле. На табуретке стояла не Мария. Кажется, её звали Эми, хотя, в этом не было никакой уверенности, очертания её тонули в темноте и расплывались, но были знакомы. Кажется… С ней что-то происходило.        — Зачем… ты убил меня, Эдвард? Разве я была плохой женой? — привидение схватилось за горло, силясь остановить потоки тёмной жидкости, хлынувшие вдруг из рваного пореза. Глускин хотел сделать шаг вперед, но прирос к полу.        — Я не знаю тебя, — прошептал он. — Не знаю, тебя не было в моей жизни.        — Ложь, — прохрипел призрак. Кровь всё лилась и не собиралась прекращаться. Под табуреткой собралась приличная лужа и медленно потекла по направлению к Эдди.       — Нет, я не…        — Ты убийца, дорогой. Ты не в себе. Изрезал меня, верно? Как лоскут ткани.       — Нет! — вскричал он. Злость снова взяла над ним верх. — Я не знаю тебя, и не хочу знать! Ты… ты всего лишь моё воображение, сбежала… из моих снов!        — Спроси себя, — голос шептал так громко, словно бы у него в голове, — спроси, откуда эти кошмары?        — Это терапия, — неуверенный ответ только рассмешил Эми.        — Терапия? Неужели. Ты врёшь себе, Эдвард Глускин, ты убьёшь и её. Я ТЕБЕ ЭТО ОБЕЩАЮ.        — Эдвард? — маленькая, почти детская ладонь робко опустилась на плечо. Он сидел, облокотившись на табурет, и, закрыв лицо руками, рыдал. Мария присела рядом. — Что происходит, Эдвард?        — Ты настоящая? — испуганно прошептал он, опуская руки.       — Настоящая. Я слышала твой голос, но решила, что это хитрая уловка…       — Я никогда не обижу тебя, — горячо зашептал Глускин, сжав её плечи. — Слышишь? Никогда.       — Слышу, — испуганно ответила Мария.       Они смотрели друг на друга ещё целую вечность, прежде чем она обхватила холодными пальцами его лицо. Прошептав снова: «Слышу», — она поцеловала его. Несколько раз, коротко, неумело, чувствуя на губах горький привкус лекарств. Потом снова, дольше. Они так и остались сидеть на грязном холодном полу, пока не пришло время возвращаться.       Марк, как всегда, спал.