Вернуть утраченного

– Я мало что помню, – Аллен остановился за спиной Канды, и тот медленно повернулся к нему. – О том дне. Я не понимал где я, не помнил, кто я. Я чувствовал только боль. Левую руку жгло ужасно, я и пошевелить ей не мог. Лицо чем-то залило — теплым и липким. Это я потом узнал, что кровью, – Уолкер смотрел куда-то в сторону. – Мне на глаза упала белая прядь волос, и я почему-то знал, что они не такого цвета должны быть. То есть, я не знал ничего, но вот белые волосы казались мне неправильными. Потом я почувствовал, что теряю сознание, – послышался полувздох-полувсхлип. – А меня разбудил Мана. То есть, я тогда еще не знал, что это он. Он спросил, живой ли я, и я его понял и кивнул. Странно было — я ведь ничего тогда не помнил, а речь понимал, – дождь немного усилился, а Аллен не поворачивал головы, глядя куда-то в море. – Потом меня везли куда-то, я лежал на больничной койке, но это все уже не те воспоминания. А тогда... я помню обгоревшую перевернутую машину и руку в крови и саже, что выпала из разбившегося окна. И снег. В то Рождество шел снег... Канда бросил на песок все, что держал в руках, и в два больших шага подошел к Аллену. Шум прибоя и шелест дождя заглушали тихое шмыгание парня, который явно не мог сдержать слез. Юу не смог удержать себя и порывисто обнял Уолкера, прижав его голову к своему плечу. Аллен не сопротивлялся — он и сам плотнее прижался к Канде, утыкаясь носом в мокрый плащ на ключице. Юу хотел как-то успокоить парня, но слов не находил, и только молча гладил его по голове, перебирая мокрые волосы. – Прости, – прошептал Уолкер и отстранился. – Развел здесь нюни, как девчонка какая-то... Юу молчал. Он не знал, что сказать — ведь только что он не сдержался, и было совершенно непонятно, как воспримет это Аллен. Он чувствовал, что капли стали крупнее, и теперь они пробираются сквозь волосы до самой кожи, отчего делалось неприятное ощущение, будто его знобило. Канду передернуло, и он не нашел ничего умнее, как развернуться и направиться к машине. Он подобрал брошенные на песок вещи, сокрушенно вздохнул и пошел к багажнику. – Спасибо, – Аллен догнал его. – Что успокоил. – Не за что, – пробурчал Юу. – Знаешь, мне было так тепло... Такое странное чувство... – тихо говорил Уолкер, будто боялся, что его услышат. У Юу дернулась бровь. Ему кое-как хватило самообладания, чтобы не обнять Аллена снова. Он молчал, чтобы голос предательски не выдал того, что он выведен из состояния душевного равновесия. Канда едва слышно судорожно вздохнул, уминая, наконец, вещи в багажнике, и, стараясь не смотреть на Уолкера, прошел к водительскому сидению. Он долго и нарочито медленно снимал мокрый плащ перед тем, как сесть в машину. Аллен последовал его примеру, стащив френч. – А почему ты попросил меня не вмешиваться? – спросил он, чтобы перевести тему. – Тч, разве не очевидно? – фыркнул Юу, включая печку. – Ты белый, они два негра и два мексиканца. Тебя могли засудить. – А тебя нет? – вскинул брови Уолкер. – А давно я белым стал? – с сарказмом отозвался Канда. – Суды даже не берут такие дела — как бы они не решили, могут получить иск о расовой дискриминации. – Только по этой причине? – изумился Аллен. – Что только по этой причине? – не понял Юу. – Ты не дал мне помочь. – Считай, что да, – в машине уже стало тепло, и Канда стянул свитер, оставшись в одной рубашке. – В нем неудобно водить, – пояснил он и тронулся с места. Дождь становился все более и более неприятным, и хотя он не переходил в град или грозу, что могли доставить хлопот, но прошли бы быстро, он все же сильно раздражал. По большей части Канде не нравилась мокрая дорога, пусть и пустая, но и мельтешащие перед глазами дворники удовольствия ему не доставляли. Он не торопился добраться до дома — в какой-то степени Юу вообще не хотелось возвращаться к роману Кэмпбла, но дорога упрямо вела его в город. Канда только сокрушенно вздохнул, когда въехал на серые от дождя улицы. Нью-Йорк встретил их угрюмой серостью и какой-то непривычной опустошенностью. По тротуарам почти не проходили люди, машины невзрачных оттенков в небольшом количестве лениво перемещались по асфальту. И только яркие пятна желтых такси придавали некой оживленности дождливому субботнему дню. Однако, они тоже раздражали Юу: водители такси не считали чем-то необыкновенным подрезать, нагло перестроиться, не показать поворотника... Канда остановился напротив своего подъезда, где всегда и оставлял свою машину. Выходить ему не хотелось — по крыше по-прежнему молотили капли дождя. Он нащупал рукой мокрый плащ и скривился. Одевать его у Юу не было ни малейшего желания. Аллен тем временем уже в застегнутом френче стоял снаружи, подставляя лицо дождю. Канда только фыркнул, вынул ключи из замка зажигания и накинул плащ на плечи. Они быстро прошли в здание, почти не намочив лишь слегка подсохшие волосы, и поднялись на четвертый этаж. Канда влетел в прихожую и скинул плащ. Мокрая ткань шлепнулась на пол кулем. Юу разулся и поднял его, бросив на вешалку, чтобы тот просох. Аллен раздевался медленнее, и Канда уже прошел в комнату, оставив его одного. Когда Уолкер прошел внутрь вслед за Юу, он тут же получил сложенным мягким полотенцем в лицо. Аллен поймал его и нахмурился — такого он никак не ожидал. – Не удержался, – пробурчал Юу. – У тебя была такая мина, что так и просила полотенца. Вытри голову. Чай будешь? – Угу, – отозвался Уолкер, растирая волосы. Канда прошел на кухню и загремел там посудой. Аллен слышал, как японец ворчит что-то не по-английски недовольным тоном. Хотя, наверняка о настроении Канды сказать было нельзя — возможно, он пребывал в хорошем расположении духа. Но Юу не был бы собой, если бы позволил себе радостно улыбаться. Потому он бурчал и делал кислое выражение лица. Канда протянул Аллену чашку без ручки, довольно грубой выделки. Эти чашки были едва ли не единственными японскими предметами в его доме. Юу не особенно любил американские подделки «под восток», а эту посуду он привез с собой из дома. Уолкер держал чашку в руках и внимательно на нее смотрел. Сама по себе она была холодной, но от чая поднимался пар, что явственно говорило о том, что он горячий. Но куда больше Аллена занимало то, что он определенно видел эти чашки прежде. Он не был уверен, где, когда и при каких обстоятельствах, но был убежден, что когда-то уже пил зеленый чай из зеленой чашки. Горячий чай из холодной чашки. Он удивленно уставился на Канду, севшего напротив, который сразу же уткнулся в рукопись. – Юу, у тебя... Скажи, что мне делать? – обратился Уолкер. – Канда, – спокойно отозвался тот. – Вот эти главы перечитай, – он подвинул стопку бумаги. – Хотел чего-то? – Н-нет, ничего... – смутился седой. Аллен соврал. Он хотел заговорить с Юу о том, что было на пляже, но почему-то не смог. Те объятия вызывали странные чувства: они явно не были дружескими, скорее, родными. И это было совсем не похоже на объятия Маны, и все же ощущение казалось таким знакомым. От них будто бы растекалось по всему телу тепло и умиротворение. Довольно странные чувства рядом с Кандой, и насколько Уолкер успел узнать его, почти невероятные. Однако даже сейчас, когда Юу просто сидел напротив с мокрыми волосами под полотенцем, уткнувшись в работу, у Аллена было чувство, будто от него расходится это же тепло и спокойствие. За окном по-прежнему все было серым и мрачным, но для Уолкера рядом с Кандой было на удивление солнечно. Ему уже совсем не хотелось уезжать так скоро, больше хотелось остаться здесь, с ним. – Что-то не так? – Канда оторвал взгляд от рукописи и посмотрел Аллену в глаза. – Все в порядке, – смутился Уолкер. – Просто мне... Не важно... – Как знаешь, – равнодушно ответил Юу. – Который час? – Почти два, – глянув на часы, отозвался Аллен. – Ясно. Пора готовить обед, – пробурчал Канда. Аллена Юу оставил читать. Но тот уже через несколько минут вместе с романом пришел на кухню. Канда попросил его не мешаться, но Аллен отказался уходить, разобрав стол и усевшись за него. Он делал сосредоточенное лицо, иногда даже хмурился, разбирая почерк Юу. Он был мелкий с длинными верхними и нижними петлями, больше похожий на арабскую вязь, чем на английский. Но он почему-то казался на удивление знакомым Аллену, и чтение почти не осложнялось. И только иногда Уолкер всматривался в слова, немного щурясь. Канда готовил обед. Но пришедший Уолкер одним своим присутствием отвлекал его. Юу не мог удержаться, чтобы не следить за тем, как Аллен сводит брови в задумчивости. Он едва не сжег все, что собирался съесть, и все же вовремя опомнился, чтобы этого не произошло, так что пообедать им вполне удалось. Юу находил этот день таким же скучным, как и погода за окном. А она не менялась: все также шел мелкий, неприятный дождь, небо равномерно затянуло серыми тучами и выходить туда не было ровно никакого желания. Все это нагоняло на Канду тоску и сонливость. Аллен молчал, внимательно читая, и тишину в комнате разбавлял только скрип карандаша. – Юу, – позвал Аллен, – здесь некрасиво звучит, – он протянул лист, показывая пальцем в одно из предложений без правки. – Да? Я, наверное, пропустил, – Канда даже не поднял глаз, забирая бумагу. – А, это. Это его стиль. Читателям нравятся такие его выверты. – Вот как, – изогнул бровь Уолкер, принимая лист обратно. – Странно, но тебе виднее, наверное. Начинало темнеть. Канда чувствовал себя уставшим. Ему совершенно не хотелось снова идти на кухню и что-то делать. Отредактировать оставалось около четверти романа, и он отложил работу, задумываясь о том, как бы им поесть. Аллен не сразу обратил внимание, что Юу откинулся на спинку стула и смотрит в потолок с задумчивым выражением. – Эй, ты чего? – осторожно спросил Уолкер. – Думаю... – отозвался Канда. – Я что-то так устал, что не хочу ничего готовить. И идти мне тоже никуда не хочется. И пиццу я уже видеть не могу. – Да, это проблема, – со скепсисом изрек Уолкер. – Но ведь сейчас отовсюду привозят еду. – Ну да, – меланхолично ответил Юу. – Но я сам не знаю, чего хочу. Раз уж ты у меня в гостях, тебе и выбирать. – Юу, ты ведешь себя странно, – нахмурился Аллен. – Разве? – лениво отозвался тот. – А ты не заметил? – Уолкер вскинул брови. – Ты не поправляешь меня, когда я зову тебя Юу, ты не фыркаешь каждые пять минут, не пытаешься казаться суровым. – Тч... Наверное, я просто расслабился, – Канда снова приобрел мрачное выражение. – Мне даже думать лень. Пойду кофе сварю. А ты поищи в сети, что мы будем есть. Уолкеру идей в голову тоже не приходило. Однако он нашел компанию, которая доставляла самую разную еду. Аллен долго всматривался в меню, пытаясь выбрать, но ничто не привлекало его. Что было странно, ведь поесть он всегда любил. Но похоже, что этот день вымотал не только Юу, но и его самого. Уолкер вздохнул, переходя на следующий лист. Там предлагался полный обед с морепродуктами, который на вид был довольно привлекательным. Аллен снова вздохнул и решил, что больше пытать уставшую голову не стоит. Кофе, сваренный Кандой, бодрил, но все равно двигаться было лениво. Парни изъяснялись практически жестами, когда договаривались об ужине, после чего Юу сделал заказ. Время, пока его везли, еще предстояло как-то скоротать, а на обоих навалилась такая апатия, что Канда сомневался даже, сможет ли подняться и открыть дверь курьеру. – Слушай, у тебя телевизор в таком странном месте стоит, – Аллен блуждал глазами по комнате. – Как ты его смотришь? – Лежа, – отозвался Юу. – Ложусь по диагонали на кровать и смотрю. – О, удобно... – Ага... Он неплохо меня убаюкивает. Люблю засыпать под сказки, – насмешливо ответил Канда. – В смысле? – не понял Аллен. – Новости. Посмеялся, поплакал и уснул, – пояснил Юу. – Но там ведь и ужастики показывают! – у Уолкера, казалось, еще остались силы на эмоции. – Тч, я не впечатлительный. Мне кошмары не снятся. – Везет, – вздохнул Аллен. – А мне часто снятся мои воспоминания. Правда, я не помню, чтобы они мучили последние года полтора, но теперь они снова со мной. У Канды дернулась бровь. Аллен всегда звонил ему, когда видел этот сон, и Юу всегда успокаивал его — говорил что-то ласковое, отвлекал, а если был рядом, то неизменно прижимал к себе и слушал, как сердце Уолкера успокаивается. Как бьется оно поначалу сумасшедшей птицей, потом все ровнее и ровнее, пока, наконец, не начинает отбивать ритм в унисон с его. Это вызывало смешанные чувства: с одной стороны Канда был рад, что Аллен убежден в отсутствии кошмаров в последнее время, с другой — ему все же было больно от того, что Уолкер не помнил о нем совсем ничего. Даже этого.