Беглый взгляд

      Битва на Хоте должна была стать величайшей победой Вирса. Она вот-вот станет его гибелью.       В отличие от большинства людей, генерал знает, что за лицо скрыто под маской: он сотни раз глядел в эти пылающие звериные глаза. Но от этого знания легче совсем не становится.       — Очень интересно, Вирс. Я заинтригован. И давно это с вами?       Генералу охота провалиться в гиперпространство, но приходится отвечать:       — Мой Лорд, я полагаю, это ошибка. Неверная расшифровка информации. Мой сын не мог предать Империю. Он не может быть повстанцем.       На слове «предать» голос ломается, кажется, будто невидимые беспощадные пальцы уже касаются горла. В определенном смысле, так оно и есть.       Перед Вейдером медленно вращается голограмма в натуральную величину: юное лицо под шлемом лётчика. Лётчика Восстания.       Много офицеров было убито и за меньшее.       К счастью, Вирс знает, что делать.       Он опускается перед Тёмным Лордом на одно колено, прекрасно понимая, как униженно выглядит в этой позе. Это иллюзия. Здесь и сейчас он — главный. Под кожей сапога дюрасталь протеза смыкается с синтекожей и живой плотью, и Вирс может точно указать, где именно.       Слаще всего это в те минуты, когда они одни в барокамере, протезы отстёгнуты, маска снята, и всемогущий Повелитель Тьмы бессилен в нежащих его руках. Генерал никогда не предполагал, что ему в голову может прийти нечто подобное. Не предполагал, что он без этого жизни себе представлять не будет. И уж в самом страшном сне ему не грезилось, что Вейдер этого сам хочет.       Эта часть его души — настолько тёмная, настолько извращенная, что Вирс даже называть её никак не желает, дает ему такое удовольствие, о каком он и не подозревал. Удовольствие безграничной власти над беспомощным. И бесконечную, непостижимую нежность.       Вейдер резко встаёт, так, что теперь генерал почти утыкается носом ему в пах, и холодно сообщает:       — Жду вас в комнате для медитации через полчаса. Ваш проступок требует более детального обсуждения.