Never mind

В его обществе принято улыбаться, не делать глупостей и не говорить гадостей друг другу в лицо. Принято присутствовать на банкетах и приёмах хотя бы раз в неделю и никогда не отказываться от приглашений, высылаемых на домашний адрес в красивых конвертах. Принято чётко следовать установленным когда-то давно правилам, когда ты находишься на виду у всех. Когда Сокджин заходит в лифт и нажимает на кнопку нужного ему этажа, он коротким кивком приветствует находящегося в кабине парня просто потому, что это тоже принято и считается элементарным проявлением вежливости. − Найдется минутка? − Звучит весьма двусмысленно, − тянет Сокджин, не поворачиваясь, и улыбается даже тогда, когда ему между лопаток упирается дуло пистолета. Улыбается, потому что привык это делать. − Так будет понятнее? − Более чем. Но если меня найдут в лифте, ты не успеешь уйти. − Мне стоит проводить тебя до номера? − Сокджин слышит в незнакомом голосе плохо прикрытую издёвку и думает, что ему, по сути, просто нечего терять. − Пожалуй. − Тогда нам на выход, − парень становится на шаг ближе, приобнимает одной рукой Сокджина за плечи и упирается пистолетом ему в бок. Глухой щелчок, с которым снимается предохранитель, раздаётся за секунду до того, как лифт тихо сигналит, и створки дверей расползаются в стороны. − Без глупостей. − Потому что ты вор, а не убийца? − Я совмещаю, − пистолет упирается под рёбра сильнее. − Веди. − Слева будет камера, так что постарайся не засветить пушку, окей? Сокджин идёт уверенно и спокойно, в то время как незнакомец с трудом сдерживает себя, чтобы не ускорить шаг, и это почему-то кажется Сокджину забавным. − Ты потенциальный самоубийца? − С какой стороны посмотреть, − Сокджин прислоняет к сенсору ключ-карту и чувствует толчок в спину, когда заходит в номер. Дверь с силой захлопывается, а Сокджин наконец оборачивается и медленно отходит на несколько шагов назад. − Чувствовать себя под прицелом довольно забавно, ты не находишь? − Не знаю, я пока что не пробовал. Сколько у тебя? У Сокджина на часах тридцать пять с небольшим лет, а в банке хранится в несколько десятков раз больше. Сокджину некуда спешить, и его главная проблема заключается в том, что на самом деле он этого хочет. − Можешь забирать всё, − Сокджин аккуратно скидывает на кровать пиджак, закатывает рукава рубашки и тянет вперед руку, и, когда чужие пальцы смыкаются на его запястье, наконец спрашивает. − Сколько у тебя оставалось? − Полторы минуты. − Может, всё же представишься? На часах Сокджина остаётся восемь лет, и цифры так быстро сменяют одна другую, что грабителю становится немного не по себе − Сокджин не видит точно, но угадывает в его глазах удивление. Сокджин не сопротивляется, напротив − отдаёт всё сам. − Ким Намджун. Намджун смотрит Сокджину в глаза и резко одёргивает руку тогда, когда на часах Сокджина остаётся сто двадцать минут. − Сколько тебе лет? − Я сказал, что ты можешь забрать всё. − Сколько. Тебе. Лет, − повторяет Намджун по словам, и будто даже не спрашивает. − Сто? Двести? Сокджин отстраненно думает, что Намджун очень красивый. У Намджуна высветленные почти до идеальной белизны волосы, жёсткий взгляд и ямочка на правой щеке, которая угадывается, даже если Намджун не улыбается. У Сокджина остаётся два часа, и Намджун последний, о ком или о чём ему сейчас следует думать, но Сокджин всё равно не может остановиться. Галстук-бабочка Намджуну идёт до безумия, и если Сокджину всё жё суждено умереть прямо сейчас, он будет чертовски рад, что перед смертью увидел хоть что-нибудь настоящее, потому что Намджун в его мир не вписывается даже в идеально отглаженном чёрном костюме. − Тридцать семь, − повторяет Сокджин. − Через две недели тридцать восемь. − Ты точно потенциальный самоубийца, − второй раз за их короткое знакомство говорит Намджун и хмурится. Между его бровей залегает едва заметная морщинка, а Сокджин оказывается под прицелом снова, и тишину между ними Сокджин почему-то расценивает как неловкую, а не как опасную. − Бам! − Намджун резко нажимает на спусковой крючок, а потом смеётся глухо, когда Сокджин всё же зажмуривается и вжимает голову в плечи. − У меня плохо получается совмещать. − Ты только что сам себя сдал, и я могу вызвать охрану. − Ты не вызовешь, − говорит Намджун, но почему-то всё равно отступает к двери. − Кто ты такой? − Я Ким Сокджин, который не отказался бы чего-нибудь сейчас выпить. И сходить в душ. С твоего позволения, разумеется. − Без глупостей? − Без глупостей. Намджун излишне демонстративно вытаскивает из кармана новую обойму − на этот раз полную − но у Сокджина нет никакого желания спорить. Сокджин слишком устал в свои почти тридцать восемь, и самое неловкое всё ещё то, что последние десять минут , и наверняка ещё час пятьдесят две после, он будет чувствовать, что по-настоящему живёт. − Что ты пьёшь? − Джин. − С тоником? − Просто джин. Намджун следует за ним в ванную и почему-то даже не думает уходить (Сокджин считает, что сейчас самое время), а потом действительно заказывает в номер алкоголь и какое-то подобие ужина. − Чем расплатишься, Сокджини? Намджун находится на расстоянии вытянутой руки − их разделяет только тонкая занавеска − и совершенно точно издевается. − Тобой. − Что?.. − Ты забрал моё время, забыл? − Я хочу лично свернуть голову таким, как ты, − цедит Намджун и вроде бы на самом деле злится, но соскальзывает с тумбочки и действительно идёт открывать дверь номера. У Намджуна за спиной пистолет, и ему, наверное, ничего не стоит пристрелить Сокджина прямо через эту чёртову занавеску, но Сокджин впервые понимает, что хочет дотянуть до самого конца. У него остаётся час и двадцать четыре минуты, а Намджун возвращается с бутылкой джина, аккуратно нарезанным лаймом на фарфоровой тарелке и бутербродами. − Кто предлагает лайм к джину? − Твоё общество? − На которое я плевал, веришь? − Нет. − И ты пялишься на меня, − Сокджин заматывается в халат, а Намджун снова направляет на него пистолет, но всё же отворачивается. − Я всё ещё хочу свернуть голову таким, как ты. − Тогда почему ты ещё этого не сделал? − Сокджин разливает по стаканам джин, зачем-то бросает в каждый по дольке лайма и тянет один Намджуну. − Или почему не ушёл. − Ты не такой, как все, − говорит Намджун и выпивает предложенный стакан залпом, а потом морщится и шумно выдыхает в рукав. − Эта дрянь на вкус, как ёлка. Намджун фыркает, и его поведение ни черта не вписывается в рамки разумного, потому что у Сокджина остаётся только час, и ему ничего не стоит вызвать охрану, но Намджун всё ещё считает Сокджина потенциальным самоубийцей, и его мнение не то, чтобы сильно расходится с представлениями Сокджина о собственном будущем. − Расскажи мне о настоящей жизни? − Последнее желание? − Похоже на то. Сокджин закатывает рукав халата и показывает Намджуну оставшееся время, обозначенное на предплечье цифрами, а Намджун медлит с минуту, но затем почему-то рассказывает. Рассказывает о нескольких работах и о маленькой сестре, о том, что самый максимум, который был у него в запасе − три с половиной дня, и о том, что это невероятно много, когда обычно есть только около двенадцати часов. Рассказывает о том, выделенный ему год, отсчёт которого начинается после того, когда исполняется двадцать пять, ушёл буквально за пару дней на счета по квартире. − Я не буду спрашивать, как ты попал в центр. − Так заметно, что я с окраин? − Ты постоянно куда-то торопишься, а здесь так не принято. Но у тебя всё ещё есть время, чтобы уйти. Намджун хмыкает, заказывает вторую бутылку и прислоняет к сенсору запястье, а Сокджин наблюдает за ним с противоположного конца комнаты и думает, что это жутко, но в какой-то степени очень здорово − жить только одним днём. − В этом нет ничего хорошего, − говорит Намджун, будто бы читая его мысли. − Потому что однажды ты просто поймёшь, что можешь не успеть. Это очень страшно − осознавать, что умрешь минут через десять. Сокджин смотрит на свою руку, и цифры показывают четыре оставшихся ему минуты. − Неужели? − Если тебе так хотелось умереть, мог просто заглянуть к нам, − Намджун тянет бутылку Сокджину, хотя им обоим уже давно пора перестать. − За лишний день тебя там раздерут на клочья. − А что, если я просто ждал кого-нибудь вроде тебя? Три минуты. − А что, если ты ждал именно меня? − Уходи, ладно? − Ты действительно от остальных отличаешься, − Намджун улыбается почему-то грустно, и эта его улыбка впечатывается в сознании Сокджина так прочно, что за то время, что у него осталось, он просто не сможет её забыть. − Уходи. Я сам себя убил, ты понимаешь? Две минуты. − Я хотел бы поменяться с тобой местами, если бы только мог, − Сокджин чувствует бесконечную усталость, которая постепенно опускается на его плечи. − Потому что я не могу здесь больше. Реальность вокруг Сокджина закручивается и оплавляется по краям, когда он закрывает глаза, и Намджун гладит его по волосам, а потом жмёт на прощание руку, но это, скорее всего, Сокджину просто кажется. − Увидимся, − почему-то говорит Намджун, убирает свою ладонь, и последнее, что успевает понять Сокджин − что он уже давно не чувствовал себя настолько спокойно. Но первое, о чём он думает, когда открывает глаза − какого чёрта. Какого чёрта он вообще просыпается. Какого чёрта у него в запасе ещё двое суток. Какого чёрта у него на тумбочке сложенная вчетверо салфетка с наспех нацарапанным номером телефона. Какого чёрта он всё ещё думает о Намджуне, и какого чёрта вместо того, чтобы сдать его хранителям и заявить о краже, он просто ему звонит. Какого чёрта Намджун улыбается ему в трубку после двух гудков и говорит "привет".