marriage

Когда Кёнсу и Чанёль встретились взглядами, всё стало ясно без слов. Омега провинился, и ему было безмерно страшно. Кёнсу вцепился тёмными большими глазами в Чанёля, пытаясь угадать, сколько неприязни образовалось в альфе. Пак глядел в упор. Он игнорировал Кима, который вёл себя чуть более расхлябано, чем того требовали обстоятельства. Чанёль прочёл в чертах лица Кёнсу помимо прочего то, чего опасался: «Я проиграл природе. Я взаправду подарил поцелуй Чонину, хотя у меня есть ты». Не имело смысла обвинять Чонина или бить ему морду: не он просунул в рот омеги язык. Хотя у Чанёля чесались кулаки слить чувства именно в удар, чтоб наглая физиономия довольного собой Чонина не искрилась победной улыбкой. Превратить желание в реальность ему не позволило воспитание: отец не разрешал маленькому Чанёлю ругаться с другими людьми без веской причины. Наставление стало частью характера альфы, который пронёс его через всю жизнь. Поэтому при Чонине Пак смял пальцы в кулаки, но не позволил себе большего. Чанёль не знал, куда себя деть. У него появилось смутное подозрение, что его загнали в тупик. Кёнсу тем временем виновато вдавился в несчастную подушку, будто пытался слиться с ней. Чанёлю не удалось достойно вынести очередную безропотность любимого. Он покинул палату, едва прошло оцепенение, охватившее тело. Наконец, Исин тоже вспомнил, как дышать, затем неловко размял плечи. Он бы продолжил стоять как вкопанный, если б беременный омега не вздрогнул на своей койке от резкого злого хлопка двери. Глаза До налились горькой отчаянной беспомощностью. Как будто жизнь оборвалась, и уже ничего не вернуть — так он выглядел. Вполне вероятно, Кёнсу разревелся бы прилюдно. От истерики его удерживало присутствие Чонина, который проявил себя ужасно: реветь перед ним было не комильфо. Вдобавок омега был шокирован своим поступком, что стало ещё одним объяснением того, почему До не дал волю слезам. Исин сразу подступился к Кёнсу, чтоб прижать к себе. Тот безропотно поддался и уткнулся лбом в живот китайца. Схватив руками полы не застёгнутого медицинского халата Исина, До натянул их к собственным ушам и полностью спрятал лицо. А затем Кёнсу затрясся всем телом, пытаясь скрыть горячие слёзы. Тогда-то Чжан попросил Чонина покинуть палату, кивнув в сторону выхода. Лицо китайца выглядело по-прежнему ласковым и спокойным (наверняка ради омеги), но глаза были такими эмоциональными... Ким не выдержал укора и последовал, куда было сказано, поджав хвост. «Это конец», — ныл Кёнсу. Почему-то часом позже и Чанёль сказал это. Он занимал одну из лавок на территории больницы. Поначалу рядом с ним Исин не заметил опустошенную банку из-под пива, лежавшую на округлом боку. Но приблизившись и всё-таки увидев её, нахмурился. Она вмещала в себя пол литра, а Чанёль сейчас цедил хмельной напиток уже из второй банки. То есть в сумме получался литр алкоголя. Качать головой с осуждением Исин не посмел. Но, несмотря на невысказанное порицание Чжана, Чанёль замедлился с поглощением пива. Нервно закинул ногу на ногу и упёр локоть в колено, положив голову на ладонь левой руки. Правую же, державшую банку, Пак иногда подносил ко рту для глотка, уже не получая прежнего удовольствия от спиртного. Пак не горел желанием слушать оправдания, с которыми к нему явился лучший друг Кёнсу. Поэтому-то и заговорил первым: — Я могу пойти навстречу и признать, что он жертва обстоятельств. Вот только знаешь, хён, одно дело, когда за тебя решили взрослые, а совсем другое, когда природа. Притяжение к альфе, обусловленное природой — это твоё собственное желание. Бессознательное, но желание. Еще с минуту Чанёль молчал, поскольку новая порция пива обожгла пустой желудок. — Я уверен, что Кёнсу ранее не думал о поцелуях с бывшим. Он не двуличный, его чувства ко мне всегда были искренними. Он любит меня сильнее, чем в юношеские годы, — альфа обиженно поднес банку к губам и случайно стукнул ее о зубы. Выругался, огладив пальцем нывший передний зуб. — Но он не сопротивлялся истинности, он последовал за ней, сдался, едва Чонин попал в зону досягаемости. Пак прервался. Исин сразу понял, что ему не хватило мужества, чтобы произнести: «Он желал близости мужа, вот они и поцеловались. Осознавал Кёнсу свои действия или нет — роли не играет». Совершенно синхронно Пак и Чжан вздохнули. Исину было искренне жаль его, потому что с этих пор альфа постепенно потеряет До, как песок сквозь пальцы. Они могли бы сопротивляться, но продержатся вместе года два-три. И всё-таки разойдутся, ибо шестерёнки процесса уже зашевелились, и их не вернуть в былое положение. Но омрачалась эта ситуация тем, что Чанёль совершенно не знал об истинности. Следовательно, не понимал внутренней борьбы Кёнсу. Кёнсу был не прав сегодня, это понимали все. И беременность, делавшая из него другую личность, не оправдывала его. Но китаец не изменил мнения о лучшем друге. Хотя, как любой человек, мог поставить на нём крест — в современном мире не уважали омег, которые не могли себя блюсти. Которым не было известно такое понятие, как «верность». Их называли плохими омегами. Кёнсу, бесспорно, относился к ним. Но заслуживал ли этот ярлык? По сути, ему просто не повезло встретить истинного альфу, обожая другого. Он не смог бы блюсти верность Чанёлю. Что бы ни делал. Связь истинных объективно крепче и важнее даже самой сильной любви. Поэтому бедняг сродни Кёнсу обзывали и осуждали. Если Пак присоединится к слепой толпе, не понимая тонкостей, то это уничтожит омегу. Исин потратил время впустую, позволив альфе допить пиво. Потом попытался обсудить Кёнсу, которого оставил в одиночестве из-за окончания приёмных часов. — Уверен, что сможешь поговорить с ним так, чтоб ему не стало хуже? — осведомился Исин, положив ладонь на плечо альфы. Для него и Чанёль был близким другом. — Постараюсь, — пообещал опьяневший альфа. Он бы и сам этого хотел. Альфа был свидетелем того, как здоровье Кёнсу испортилось из-за негативных эмоций. Всякое слово могло окончательно сломать Кёнсу. Чанёль не намеревался так поступать; он любил Кёнсу и ранить его не посмел бы. Чанёль попрощался с Исином, проводил его до остановки и посадил на нужный автобус. В больницу он вернулся на следующий день. Сразу после того, как Кёнсу закончил с утренними лечебными процедурами. Альфа словно караулил нужный момент. — Поговорим? — спросил Чанёль, стоя в дверях. Он выпивал, понял Кёнсу. Не только потому, что от альфы был слышен хмельной аромат. Всё в Чанёле выдавало его: двухдневная щетина, походка раненной лани, опухшее лицо, красные глаза, хриплый голос, желание посидеть. Алкоголь был Чанёлю врагом. До отследил, как альфа обосновался в кресле, охая при резких поворотах, а затем отвёл взгляд и уставился в другую сторону. Омега боялся дышать или двигаться в его присутствии, потому интересовался незатейливым рисунком на пододеяльнике. Едва выпала возможность объясниться, он отмолчался, съёжившись от страха. Такое поведение вышибло из Чанёля веру в лучшее. Ведь Кёнсу не защищался, а это говорило о том, что согрешил он осознанно. — Я не считаю поцелуй изменой, если ты не помышлял о нём до того, как все случилось, — начал Чанёль. Его голос звучал немного надтреснуто, впервые за время их знакомства, — но если ты всё-таки хотел его близости, а обходился мной, то лучше переосмыслить наши отношения. Ты же понимаешь? — Зачем ты так?.. — Кёнсу охнул и поражённо застыл, не глядя на мужчину. Рисунок пододеяльника стал размываться за пеленой слёз. Было сложно сглотнуть. И дышать. — Как «так»? — Сурово. — В прошлый раз тебя отобрали, потому что я был мягок и не послал твоих родителей к чёрту с их требованием. Кёнсу не нашёл в себе достаточной смелости, чтобы хоть что-то сказать. Да и имел ли он право? — Четыре года назад, — Чанёль набрал побольше воздуха в лёгкие, чтобы признаться, — я готовился сделать тебе предложение; приобрел кольцо, спланировал с Минсоком обстановку и сюжет: где и как опуститься на колено. Сколько шаров собрать в воздушный букет, каких оттенков. Как вручить букет тебе… — Я не знал… — Кёнсу отчаянно смял в ладошках одеяло. — Я был счастлив, что могу предложить тебе выйти за меня. Внутри я весь бурлил от восторга и радости. В день «Х» я проснулся ни свет ни заря, чтобы твоё колечко пощупать. Но со мной связался твой отец. Объявил про договорной брак с сыном компаньона. Сказал выметаться побыстрее и сообщил, что ты уступил. Уступил, понимаешь? Мне будто вырвали сердце. Лицо альфы перекосило нещадно. Воспоминаний о сломанном в одночасье счастье хватило, чтоб Чанёль изменился за секунду. Кёнсу был в шоке. Ему не доводилось видеть Пака таким сокрушенным, беспомощным и убитым горем. Наверное, потому что никогда не обсуждал с Чанёлем то расставание, боясь разбередить раны. — Мы с тобой уже полгода вместе, — продолжил альфа, справившись с эмоциями, — я каждую ночь засыпаю, радуясь второму шансу. Я по-настоящему влюбился впервые именно в тебя и до сих пор люблю, как дурачина. Мои страдания, длившиеся в армии, закончились. Я снова могу прикасаться к тебе, дышать твоим запахом, заниматься любовью. Едва я перестал опасаться повторения, и всё покатилось в тартарары. Вижу, что Чонин мчится в твою палату. Как он вообще узнал, где ты и что с тобой? — Он позвонил. Искал в подвале что-то и обратил внимание на объявление по громкоговорителю. Я сказал, что в больнице. Кто ж знал, что он примчится за двадцать минут. Но вопрос Чанёля был риторическим. Когда альфа скорчил гримасу, Кёнсу вспыхнул как факел, зажжённый виной, и затараторил, едва не плача: — Чанни, прости, умоляю тебя. Я во всём виноват. Я ошибся, когда представлял будущее. Уходя от Чонина и разрешая общаться с ребёнком, я уже представил малыша десятилетним мальчуганом, которого мы отдаем ему на выходные. Понимаешь? Я видел, что мы через десять лет будем в браке. Что в отсутствие сына займёмся друг другом, а Киму будет без разницы. Но я ошибся. Забыл, что эти десять лет надо преодолеть. Не учёл, что Чонин внезапно заявит на меня права... — Он — что? Какие ещё права? Чонин ведь собирался оставить тебя в покое... Кенсу захлопал глазами. Проболтался и не заметил даже, что выдал свои тайны. И это-то порушило треснутое стекло розовых очков до конца. Чанёль покинул палату по-английски. После ухода Пака Кёнсу закрыл руками бледное лицо и сидел так до тех пор, пока не явился медбрат, который оказался вполне доволен показателями приборов. После рядовых процедур Кёнсу был предоставлен самому себе, но сам себе он был абсолютно не нужен. Он лежал днями напролёт, читал книги бездумно, смотрел в окно, редко выходил в коридор пообщаться с другими пациентами. Омега не понимал, почему один поцелуй стоил так дорого. Почему кусочек удовольствия, несравнимо маленький, гревший нутро, и (будем честны) во многом постыдный, обошёлся ему такой ценой. Трудно было сказать, насколько он разбит. Кёнсу до сих пор чувствовал вкус губ Чонина, их мягкую упругость и в глубине души трепетал, вспоминая наслаждение, подаренное ими. Но платить за это отношениями с Чанёлем? Вполне справедливо, однако... — Больно... Почему мне опять так больно? — Кёнсу заложило нос — верный признак подступивших рыданий. Омега смял на груди больничную сорочку в кулак и надавил им на грудную клетку. — Почему мне... Пос-постоянно так больно... Я не... Я уста-а-ал... аыыы... Доведённый до нечеловеческого состояния, Кёнсу выпустил через слёзы боль. Он в браке так привык к страданиям, что избавлялся от них таким нехитрым способом. Жаль, что с идеальным Чанёлем пришлось прибегнуть к этому вновь. Даже ребёнок притаился на время, перестав пинать мочевой пузырь. Казалось, он только что понял эмоции папы и прекратил своенравничать. В конце концов, было бы неправильно отнимать у родителя остатки сил. Через несколько дней здоровье Кёнсу улучшилось. Наблюдавший его врач сказал, что всё вернулось в пределы нормы. Ну, хотя бы физически омега был здоров. * Чонин бродил по дому, не находя себе места. Он замер на входе в необжитую комнату, внутри которой не было ничего — четыре голые стены и запыленное окно. Здесь могла бы расположиться спальня первенца — она совсем рядом с родительской — очень удобно. — Надо бы вызвать бригаду, — задним умом решил Чонин. — И безопасную мебель поискать. Ему не давало покоя то, что произошло в больнице. Ровно посередине перебранки бывших супругов малыш лягнул омегу под рёбра. Кёнсу прекратил ругаться с Чонином, сцепил зубы, медленно выдохнул то, что могло стать криком, и коснулся живота. Он мысленно умолял ребёнка не бузить в такой момент. — Что такое? Он делает тебе плохо? Такое часто бывает? Чонин искренне испугался и подскочил поближе. Он впервые был таким, поэтому Кёнсу невольно сдал оборону. — Н-нет, — медленно отозвался он. — Обижается на меня за что-то. — А он понимает, кто я? Может, малыш дает понять, что против нашей ругани? Глянув бывшему в глаза, Кёнсу впервые на своей памяти приятно удивился. Ведь альфа мыслил в верном направлении. Не то чтобы правильно, однако имелось зерно истины в вопросах Кима. — Я могу попробовать? — Чонин поднёс исцарапанную ладонь к пузу омеги, но не прикоснулся. Рука зависла в воздухе сантиметрах в двадцати. Кёнсу с замершим сердцем кивнул и приготовился. Ладонь Чонина была горячей, ласковой и посылала приятные импульсы по телу омежки. Чонин действовал увереннее, чем Чанёль в своё время, хотя они были одинаково неопытными в плане отцовства. Между тем истинный на интуитивном уровне понимал, как касаться омеги. Ким притронулся к животу сбоку, где-то чуть ниже рёбер. И в ту же секунду туда толкнулся малыш. Правда, безболезненно. Кенсу разинул рот от удивления. Малыш не причинил ему вреда впервые. Вряд ли он был настолько сознательным, чтобы обрадоваться присутствию отца, но прекратил показывать свой вредный характер и бойцовский нрав. А это что-то, да значило. Живот просто плавно поднимался, отчего у Кёнсу слёзы полились ручьём. Это была первая радость за неделю. Чонин одернул руку, словно ошпарил теплую кожу Кёнсу. — Прости, прости, прости, я не хотел, я... — замельтешил альфа. А уже потом заметил, что его вины не было. Чонин отлично помнил, что в прошлом Кёнсу было нечем поддеть или обидеть. Зато теперь фонтанировал эмоциями из-за всякой мелочи. Омегу будто подменили. Он совсем по-другому реагировал; стал эмоционально восприимчивым, потерял строгость и дисциплинированную последовательность действий. — Я тут понял, что беременность не простая штука, — ляпнул Чонин. И очень удачно: Кёнсу отвлёкся. — Еще бы, — фыркнул Кёнсу. — Омега превращается в огромный пыхтящий паровоз, устает уже на второй ступеньке и ревёт без повода. Его тело отекает, потеет, болит. Особенно бесит, что одновременно хочется десять вещей, которые противоречат друг другу. Кёнсу закусил губу, удивившись. Зачем он поддержал разговор? Если Чонин попал в точку, то это не повод подтвердить свою беспомощность и зависимость от других. — Например? — полюбопытствовал Ким. Его глаза заискрились. Кёнсу воздержался. Глубоко в душе он хотел поспать с ним в одной постели, как раньше: чтоб тяжесть альфы давила сверху и, словно черепаший панцирь, берегла сон омеги. Кёнсу обожал то, как Ким его придавливал и грел, зажимал в руках. Чанёль в этом плане тоже не был плох. Он уважал личное пространство омеги и не бросал на него свои длинные конечности. Ночью лежал солдатиком, чтоб не навредить животу. Это показывало, насколько сильно Чанёль уважал его и ценил. Но при этом Пак не давал то, что было нужно Кёнсу. Не ощущалось присутствие альфы — его тепло и надёжность. Омега всегда говорил, что Чанёля и Чонина нельзя сравнивать. Они не хуже и не лучше друг друга. Просто разные. А в итоге сам сравнивал альф во всем. Кёнсу согнул ноги в коленях, притянув их к груди. Схватился за нечёсаные сальные волосы и выпучил глаза. Он-то думал, что за полгода без истинного остыл к нему. Так и было в общем-то. Любовь к Чонину стала слабее и прозрачнее. Но всё изменилось. Взамен былой любви, которая приносила лишь жгучую боль в груди и принижала омегу, пришло понимание того, что ему нигде не будет так хорошо физически, как с Чонином. Да, Кима необязательно обожать, как в прошлом. Но рядом с ним будет так, как надо. — Эй, ты чего? Позвать врача? — напомнил о себе Чонин. Альфа наклонился к До, приобняв за плечи и перед тем самым поцелуем разгадал эмоциональное состояние Кёнсу, которое можно было услышать в запахе. Почему этого не чувствовал Чанёль? Он же всё время вокруг Кёнсу вертелся, мог бы и заметить его слабость. Или ему не по силам? «А способен ли омегу утешить Ким Чонин?». После чего всё и случилось — сладкий, долгожданный поцелуй дрожавшими губами. Поцарапав ногтями деревянный косяк пустой комнаты, Чонин бездумно облизался и спустился на первый этаж. Сейчас и он, и Чанёль, и Кёнсу понимали, что грядут перемены. Правда, они не могли себе представить будущий сценарий.