marriage

— Вы чего? — сощурившись, спросил Кёнсу, когда альфы вернулись. Он заметил, как эти двое что-то не поделили около регистратуры, однако Чонин пожал плечами. Чанёль тоже ничего не объяснил и заботливо протянул Кёнсу ладонь, чтоб тот, опершись, смог встать со скамейки, не напрягая спину. Кёнсу старался не кряхтеть, пока поднимался. Он внимательно вгляделся в черты лица Пака, потому что его читать было легче, чем Чонина. Чанёль — искренний. После недавней стычки он не был расстроен или разозлен, но и улыбки не показал, встретив взгляд Кёнсу. Именно это помогло ощутить присутствие в воздухе едва уловимого напряжения — между альфами действительно что-то случилось. Не зря Кёнсу вчера беспокоился. Он напрягся и долго смотрел сначала на Пака, а потом и на Чонина, но не добился от них признания. Они как ни в чем не бывало сопроводили его до нужного кабинета и заняли очередь, встав по обе стороны от омеги точно охранники. Партизаны чертовы, фыркнул Кёнсу. С другой стороны, почему они должны были рассказать? Он мог и сам сообразить, что случилось; если бы не рефлексировал по другому поводу. Чувствуя панику омеги, Чанёль то и дело брал его за руку, щекотливо перебирая пальчики. Иногда он бережно оглаживал тыльную сторону, чтобы Кёнсу не нервничал перед визитом к врачу. Однако у Кёнсу всё равно не получалось совладать с собой полностью. И не то чтобы так надо было. Это была его первая беременность, он паниковал. Любое изменение в организме или реальной жизни — хорошее или неприятное — выбивало из колеи, и в бурной реакции на это не было ничего предосудительного. А Кёнсу всегда казалось, что это неправильно. Что надо быть спокойным как танк. Чего не получалось. Он был убежден, что как омега неправильно себя вел. Да и врач усугублял ситуацию своим: «Вам до безумия везет, что беременность протекает так легко в вашем-то возрасте». Ведь везение — вещь непостоянная и в любой момент может оставить омегу наедине со всеми рисками и опасностями, коих было вагон и маленькая тележка. Чонин мало что понимал в этом. Ему не довелось за прошедшие пять месяцев хоть раз услышать, чего Кёнсу боялся. Поэтому он расценил действия Чанёля как флирт, призванный позлить истинного. Чонин отвернулся от парочки в противоположную сторону, громко хмыкнув. Он даже не пытался скрыть своё недовольство: хмурился, периодически цокал языком, а его запах стал ярче и агрессивнее. Видимо, с целью отпугнуть от бывшего мужа нового альфу. Из-за этого троица привлекла к себе внимание молодых беременных омежек. Не прошло и десяти минут, а коридор заволокло шумной трескотней голосов. Само собой на долю Кёнсу выпало много осуждения и скверноты. Четверо омег погано шептались, что Кёнсу до сих пор крутил шашни сразу с двумя альфами, хотя брюхатый давно. По их мнению, это было вопиющее безобразие. — Уж сейчас-то мог и не сталкивать их лбами. Небось, тешит себе самолюбие, — зацепил случайно Кёнсу, когда подошла его очередь попасть в кабинет. Он, ничем не выдав обиды (а слышать такое от незнакомцев, которые не знали, сколько он вынес, было реально обидно), отдал Чанёлю снятый весенний пиджак, взял у Чонина медкарту с результатами последних анализов и зашёл к врачу. — Сам-то ни ростом, ни красотой не блещет, — отозвался второй омега во весь голос, не таясь. — Как думаешь, который из двух его обрюхатил? Я ставлю на смуглого богатенького красавца. По пьяни в темноте в клубе присунул, не разобравшись. А тот ушастый наверняка любит шлюху до безумия и прощает ему измены. Смугляш на миниатюрность повелся, как все альфы. Им бы чего-то хрупкого и безвольного. Мой как раз из-за этого на меня глаз положил на первом курсе университета, — горделиво похвастался он. Чонин с минуту пялился на свою обувь, точно бы ботинки занимали его больше прочего, а затем вдруг оттолкнулся от стенки, около которой стоял с Паком, и тихо направился к тем омегам. Поначалу они опешили от его смелости и прекратили обсуждать своих бойфрендов, к которым плавно перешла речь. Смутились внезапного внимания. А выслушав Чонина, оскорбились его честностью. Чанёль аж заинтересовался, что они такого услышали в свой адрес, чтоб первоначальные искорки сменились кислыми минами. Однако Чонин молча вернулся на место. В коридоре стало относительно тихо; на альф никто не смотрел уже из страха. — Чонин, чего ты пытаешься добиться? — Прости? — переспросил Чонин, не расслышав. — Чего ты добиваешься? Думаешь, если сыграть в благородного, что-то изменится? Мы ведь не состязаемся ради призовых баллов. — А я и не состязаюсь с тобой, — округлив глаза, ответил Чонин. Кажется, он здорово удивился. — Я тебе не доверяю и беру инициативу в свои руки. Согласись, это немного другое. Для меня не будет убедительным даже то, что Кёнсу отдал тебе девственность много лет назад. У меня насчет тебя свои соображения, я имею право тебе не верить. Чанёлю было нечего на это ответить. Звучало вполне нейтрально, если проигнорировать невежественно выраженную мысль о доверии До Кёнсу к Паку. Как и говорил омега, Чонин — не мастер слова и не умел правильно формулировать то, что у него на уме. Пришлось приложить усилия, чтобы понять его верно. Сейчас Чонин был такой, будто кроме ребенка ни на что не претендовал. Ишь какой умелый актер! Чонина было тяжело разгадать. То ли потому, что он отлично скрывался ото всех, то ли потому, что сам в себе не разобрался и действовал двойственно. Эта неопределенность заставляла Кёнсу думать, что Чонин равнодушен, Исина — верить в лучшее, а Чанёля рвать на себе волосы. Кёнсу не было достаточно долго по меркам альф. Когда покинул кабинет, то придерживал живот с толикой страха. Те юные омеги не удостоили его взглядом. То ли боясь Чонина, то ли брезгуя. Да и Кёнсу про них и думать забыл, если честно. Его мысли крутились вокруг своей собственной оси. Чонин в мгновение ока отреагировал и подскочил к нему, опередив Чанёля. — Доктор не сказал ничего плохого, но и хорошего в его словах было мало, — пространно объяснил До и протянул квадратные записки Чонину, обратив на него внимание. Вид истинного помог собраться. — Надо заехать в аптеку, тут новые комплексы и они немного, эм, дорогие. Нам с Чанёлем по карману лишь часть, а занимать деньги у родителей мы не посмеем. — Не вопрос, я оплачу остальное, — Чонин перенял бумажки и утешительно погладил его по спине, но Кёнсу вскинул навстречу Чанёлю свою несчастную лапку, а Чанёль тотчас ее стиснул в своей и притянул Кёнсу к себе. Чонин перестал водить по омежьей пояснице. Истинных сразу прошило разочарованием и тоской насчет разорванного контакта, но ни один не подал вида. — Куда теперь вас отвести? В лабораторию? Надо какие-то анализы сдать? Или вас домой доставить? — Завтра анализы, так доктор сказал. Чанёль накинул на плечи омеги отданный ранее пиджак и приобнял. Чонин фыркнул: разница в росте у этих двоих, конечно… — Как-то слишком быстро и легко, — шепнул Чанёль. — Так всегда осмотры проходят, что ли? — Нет, только в этот раз, — кратко обозначил Чонин, услышав каким-то чудом. Чанёль, не отлипая губами от щеки Кёнсу, посмотрел на второго альфу, как на монстра. В представлении Чанёля беременные папочки должны были пройти в стенах поликлиники семь кругов ада, чтобы узнать, как там малыш. Например, дать медбрату высосать из своего организма литры крови, а потом идти по стеночке сродни выжатому лимону, чтобы отдать в другом кабинете душу. Приблизительно так же в своё время думал Чонин, но со временем смекнул, что всё проще: этот ужас беременные омеги действительно проходили, но не за раз, а по частям. Сегодня кровушка, завтра обследование, послезавтра еще что-нибудь. Поэтому Чонин и Кёнсу особо не напрягались — самым сложным для них было выстоять утреннюю очередь за дальнейшими инструкциями врача, не поцапавшись между собой. К счастью, никто не рассорился, инструкции Кёнсу получил, всё круто. За одним «но». Кёнсу долго подбирал правильные слова и только на обратном пути (до дома оставалось два перекрестка) осторожно предупредил обоих мужчин о том, что вскоре начнется чёрная полоса. — В смысле? — переспросил Чанёль, придвинувшись к нему поближе. Чонин кинул короткий взгляд в зеркало заднего вида — омега снова прикрывал живот. — Прогнозы неутешительные? — догадался он. — Будь оно так, меня б оставили в больнице. Нет, пока всё нормально. Просто есть большая вероятность, что начнутся трудности через пару недель. Не у ребенка, а у меня. Их не может не быть в моем возрасте. Доктор Ли считает, надо было раньше рожать, а сейчас обострятся мои хронические болезни. Все те рецепты — чтобы предотвратить это или хотя бы удержать в рамках. Если случится что-то похуже, то… — Не случится, — встрял Чанёль, и все замолкли. Всем претило даже предположения озвучивать: не дай Бог осуществятся. Если Чонин и заметил укор Кёнсу касаемо позднего зачатия в свой адрес, то притворился, что это не так. Он даже автомобилем управлял ровно, хотя частенько в унисон своим эмоциям дергал сцеплением и терял гладкость хода. Он высадил ребят на автобусной остановке по их просьбе и окликнул, когда те направились в нужную им сторону. — Я оставлю их себе, — Чонин наклонился к окну с пассажирской стороны, потрясывая выписанными рецептами. — Сегодня после работы постараюсь привезти всё, что найду в аптеках. Так что не игнорируйте мои звонки. — Но там и наши рецепты тоже, — вспомнил Кёнсу, обшарив пустые карманы. — Да? Ну и ладно, куплю всё, значит. — Ты специально? — Как знать, — широко улыбнулся Чонин и сел в кресле как положено, обозначив конец разговора. На работе он высидел строго до шести, не оставшись с Чунмёном и заместителем на внеурочные часы. — Сегодня воскресенье, не жгите казенный свет зазря, — пошутил он в дверях и исчез из виду. В последнее время он редко задерживался и давал больше свободы подчиненным. Мало кто догадывался, почему Ким Чонин перестал впахивать как лошадь. Даже Чунмён не был в курсе. За чашечкой послеобеденного кофе секретарь честно признавался коллегам, что тут одно из двух: либо у Чонина после повышения осуществилась главная мечта и он из-за этого утих, либо у Чонина появилось что-то важнее любимой работы. Вечером альфа привез обещанные лекарства, найдя все до единого. Чанёль ради этого спустился к автопарковке, шаркая огромными резиновыми сланцами по асфальту. Длинный и тощий, как уличный фонарь, и одетый в растянутую старую одежду. Ну прям красавец от Бога. Он заглянул в пакет, порыскал там рукой, пересчитывая коробочки и ища что-то. — А чеки? — наконец, басовито спросил он и тут же сообразил. — Ладно, я понял, что ты упрямый и денег не возьмешь, езжай уже. Чонин вновь улыбнулся и завел двигатель. У него было необычайно хорошее настроение. Наверное, всему виной слова Кёнсу. Оказывается, омега хотел от него ребенка и нормальной семьи. Но из-за унижений и измен супруга замкнулся. Возможно, Кёнсу был бы не против выстроить с Чонином семью. Нормальную, крепкую, с детьми, уютным домом и регулярным сладким сексом по выходным. Если б только Чонин изменил своё мнение и перестал болванчиком повторять «принудили» и «сватовство». Если б разглядел в омеге человека, то Кёнсу не страдал бы и родил бы не в двадцать восемь лет, боясь лишний раз вдохнуть, а как продиктовано обществом. С момента возвращения Чонина домой соседская собака, не прекращая, заунывно лаяла в ночной темноте, стараясь перепрыгнуть деревянное ограждение участка, чтоб цапнуть за мясистый бок досаждавших детишек. Создаваемый ими шум просачивался во все ближайшие дома через открытые окна. И мало кто заперся бы, когда на улице так красиво цвели весенние деревья и стоял такой вкусный запах. Чонин, не замечая невыносимого шума, сидел тем временем на диване перед телевизором и дивился, почему же потребовалось так много времени, чтоб осознать свою любовь к Кёнсу. Некоторые близкие друзья спорили, что это не любовь, и звучали настолько убедительно и правдоподобно, что в какой-то миг Чонин тоже засомневался в природе чувств, которые в нём теснились. — Я думаю, тебе стоит быть честным с собой, — сказал на следующей неделе Чондэ, изрядно подвыпивши. На трезвую голову он никогда не давал советов и не комментировал чужие отношения, потому что был слишком умен и не лез в чужие дела. Так что Чонин схитрил и заволок его в бар. — Твой поезд ушел. — Но Кёнсу не любит Чанёля. Ему с ним просто комфортно и спокойно, а чувства у них старые, шестилетней давности. — Это только твои фантазии, — возразил Чондэ, отставив от пивной бутылки указательный палец и глянув исподлобья. — Невозможно знать, что происходит на сердце другого человека. Ребята вместе полгода, хотя куда там! С детства они вместе. Я вот вообще сомневаюсь, что Кёнсу в супружестве перестал его любить. — То есть мне не напрашиваться к Кёнсу со своей фигнёй? Чондэ растревожил фисташки в плоской прозрачной плошке, потом подцепил небольшую горстку и стал выковыривать из скорлупы ядрышки. — Бог его знает, что тебе делать… — Чондэ по доброте душевной положил рядом с рукой Чонина пару очищенных фисташек. Прям сама щедрость, когда пьяный. — Я поддержу чуваков во мнении, что это аддикция и ты просто лишился привычного комфорта, который создавал для вас обоих Кёнсу. Ветивер, да? Ты говорил, он ветивером пахнет? Ну, вот и смекни, что ты хочешь бедняжку вернуть, потому что не в силах воссоздать тот комфорт сам. И в самом деле Чонин не знал своего счастья до развода. Зато теперь ему не хватало той безвозмездной заботы Кёнсу по утрам; вкусной еды, которую сейчас заменяли покупные готовые блюда из службы доставки; его самого, в конце концов, ибо Чонин сквозь сон понимал, что некого прижать к себе. Чонин скучал по человеческому теплу. — Это не любовь, — повторил Чондэ и беспардонно заказал у бармена еще бутылку. — Раз ты вызвался угостить, было бы грешно этим не воспользоваться. Из бара выведешь меня ровно в полночь, мне завтра рано вставать. Чонин долго решал для себя, просить ли помощи еще у кого-нибудь. Советы Чондэ ему не нравились. Маленький обидчивый ребенок внутри все время голосил: «Они неправы!!! Это не аддикция». Поэтому альфа позвонил папе, когда выносить это больше не представлялось возможным. — Алло, милый? — шокировано произнес старый омега, дрожа голосом. — Неужели ты позвонил! Столько времени прошло, я думал, ты после ссоры не хочешь нас видеть... — Нет, пап, это не так, — Чонин вперил виноватый взгляд в паркет, как делал это в детстве, если осознавал, что ранил родителей. — Пап, всё не так. Омега понял по интонации, что речь о чем-то другом. — Что такое? Может, ты приедешь? Или по телефону обсудим? — Мне нужна твоя помощь. Помоги разобраться. Все как один говорят, что я должен оставить Кёнсу в покое, но я не понимаю, почему не могу послушаться. Сердце гулко колотилось в его груди, будто не в силах удержать внутри огромной смеси переживаний. — Как мне его вернуть? Мне вообще его вернуть или нет? — Ох, мой мальчик, — сочувственно произнес папа, сжав в тонкой ладони ткань домашней футболки, — боюсь, твои шансы ничтожны. Я так понимаю, тот юноша знает Кёнсу много лет и ни разу его ничем не расстроил? А ты делал много гадостей осознанно и вел себя плохо. Ну вот, подумал Чонин, никакой надежды. — Мне кажется, у тебя есть только один шанс, он очень крошечный, но всё же. Ты сможешь попытаться, если Кёнсу тебе позволит это и пойдет навстречу. Понимаешь меня? Кроме его собственного желания быть с тобой тебе ничто не поможет. — Я не… — растерялся Чонин. — Милый, когда-то Кёнсу тебя очень любил. Ты не представляешь, как сильно он хотел твоей любви в ответ, ведь ты никогда не замечал ни его взглядов, ни его необоснованной готовности защитить тебя. Я уверен, что если в Кёнсу осталась хоть капля былой любви к тебе, то это может тебе помочь. Это твоя соломинка. Но если он не даст тебе такого шанса, если испугается заступать на те же грабли, то вашей паре ни за что не быть. Кёнсу его любил? Чонина? Это нужно обдумать попозже. Обязательно! — Ему было больно, Чонин. Больно тебя любить, а омеги — не альфы и не приспособлены выдерживать сильные страдания. После вашего развода у Кёнсу наверняка осталась глубокая рана. Ни один человек не захочет пережить такое снова, поэтому я умоляю тебя, сынок, не живи слепой верой, включи голову перед тем, как действовать. Может, лучше не лезть к человеку? — Отцовские слова после твоего мягкого "умоляю" похожи на пощечину, — горько усмехнулся Чонин и с чувством безмерной благодарности пообещал не делать глупостей. Из разговора он вынес еще кое-что, чего не осознавал прежде. Родители не были настолько слепы, как он думал. Они никогда не заблуждались, никогда не надевали розовых очков. Та любовь, которую они себе рисовали о Чонине и Кёнсу, была ничем иным как правдой. Единственный, кто не видел дальше своего носа — Ким Чонин. Он включил идиота еще на той семейной встрече в ресторане. И из-за своего идиотизма лишил Кёнсу стольких вещей, в которых омега нуждался, когда потерял Чанёля по принуждению и разочаровался в родительской любви. В самом деле шансы у Чонина были нулевые, поэтому он всерьез испугался, что не вернет истинного омегу себе, потому что Кёнсу откажет. — Пожалуйста, — взмолился Чонин, прикрыв от усталости глаза, — пожалуйста, До Кёнсу, подари мне возможность побороться за тебя.