marriage

Вслед за Рождеством Кёнсу отметил свой день рождения и Лунный Новый год, после чего время ускорилось. Дни перестали требовать к себе внимания и уступили место рутине. Кёнсу стало намного легче. Это если не считать постоянную изжогу, головокружение и гормональный взрыв — они изрядно его утомляли. Ему нравилось сожительствовать с Чанёлем, домохозяйничать для него и носить под сердцем своего ребёнка. Это приносило радость и покой. Он всегда грезил об этих вещах, но после свадьбы с Чонином они стали недостижимы, и омега часто оплакивал их. Родители Кёнсу наконец-то поставили на первое место его интересы. Согласились принять Чанёля, хотя считали сына едва ли не предателем Родины. Они не морщили носы, увидев его в объятиях другого альфы, и не напоминали о преемнике семьи Ким, но всё равно были недовольны переменами. Кёнсу был благодарен им за молчание. Он редко созванивался с бывшим, отчего количество стрессовых ситуаций уменьшилось. Однако общение они не оборвали. Чонин порой задавал омеге вопросы о собственном доме, о котором, как оказалось, мало что знал. Например, где висели его парадные костюмы или какая мазь в аптечке снимала покраснение. Кёнсу с трудом удержался от истеричного выкрика: «Что случилось? Ты цел?». Иногда Чонин спрашивался здоровьем Кёнсу или результатами последних анализов. Цифры были для него пустым звуком, так что альфа уточнял, что они значат и надо ли волноваться. На самом деле Чонин мог в излюбленной манере откатиться от ситуации, мол, свою роль в воспроизведении потомства я выполнил, а таскаться по больницам — не мой удел. Однако не стал. Он интересовался, волновался и подвозил на осмотры. Это было мило с его стороны. А ещё Чонин выходил на контакт первым; звонками или смс — неважно. Заодно чутко прислушивался к посторонним шумам в трубке. Он угадывал, чем Кёнсу занимался накануне: дремал, гулял или, прости Господи, был занят в постели с Чанёлем. У Кёнсу садится голос после секса, а сам Кёнсу этого не замечал, поэтому выдавал себя с потрохами. Чонин умудрялся расслышать даже дыхание Чанёля, хотя тот тихонько обнимал Кёнсу под одеялом, не вмешиваясь в разговор бывших супругов. Чонина нервировал сам факт его близости с омегой; он насупливался и обидчиво просил Кёнсу уединиться. Объяснить уникальный слух Чонина было невозможно. Даже Минсок так не мог — при тех же условиях он не различал, кто сопел в трубку: Чанёль или Кёнсу. А Чонину удавалось, да так, что страх брал. Процитированные Исином слова Бальзака не годились в качестве объяснения. Чонин не попадал в категорию тех, у кого «наблюдательность обострялась от страданий». Вряд ли Чонин страдал после развода; это попросту невозможно, у альфы для этого не было ни одной веской причины. Вот Кёнсу — да; ему хотелось удавиться, если упоминалось имя. Но у него и чувства к Чонину были… Чуть погодя звонки Кима прекратились. Чанёль сразу отреагировал на новость: артистично упал на колени и поблагодарил Высшие силы, воздев руки к потолку. Он выглядел настолько забавно, что Кёнсу тоже заулыбался, бережно держась за живот. К февралю тот слегка округлился, но омега тискал его так, словно не на четвёртом месяце был, а на седьмом. Ему нравилось своё положение. Вроде Чонин нечасто связывался с бывшим — раз или два за месяц. Но и этой малости не стало. Теперь появился реальный шанс порвать все ниточки с Кимом. Не заострять надежду на него. Попробовать забыть. Кёнсу изменился. Оттаял, стал добрее и проявлял симпатии открыто. Кёнсу не страшился заботливых прикосновений, от которых отвык в замужестве. Не съеживался, слыша бескорыстное признание в любви. Кёнсу каждый раз плакал от радости, жуя с соплями искреннее «я тоже… я т-тоже…». Сказать такое Чонину он не смог бы никогда. Исин не слукавил, когда сказал, что Чанёль вытеснит всё плохое. Так и получилось: Чанёль приучил омегу к комфорту, покорил его во второй раз, влюбил в себя. Несмотря на пережитое, они очень сблизились и были благодарны судьбе, что та дала им шанс. Положительные эмоции помогли февралю побыстрее перетечь в яркий живой март. Солнечных дней стало больше, деревья красиво озеленились и зацвели. Теперь светало раньше и темнело позднее, поэтому Кёнсу постоянно таскался с Паком в скверики подышать свежим воздухом и поесть фруктовый лёд под закатным солнцем. У пары набралось много романтичных фотографий. Кёнсу частенько перебирал их на макбуке, пока Чанёль торчал на работе. Иногда прогуливался до фотостудии и печатал самые любимые снимки. Кёнсу учился жить заново, отгораживаясь от прошлого и пытаясь забыть человека, который сделал ему больно. Всё реже Кёнсу посещали мысли о нём, он уже не так остро реагировал на его имя или воспоминания, постепенно делал центром вселенной Пака - как было, когда он учился в средней школе. Кёнсу не мог избавиться от нескольких привычек из неприятного прошлого: во-первых, он боялся, что сказка кончится. Во-вторых, книги читал до позднего вечера — Кёнсу прятался за ними от обидных измен мужа. Сейчас не было надобности, но он глотал одну за другой. У него не получилось отучить себя от этого. Чанёль уже привык насильно заталкивать его под душ, угрожая книгам расправой. — Изымаю, — как правило, говорил он перед тем, как отнять её. Кёнсу постоянно бил пятками по дивану и цепко хватался за книгу, начинавшую уплывать из рук. Его не волновало, что за окном ночь. — Осталось всего сорок страничек! — заныл в этот раз Кёнсу, сопротивляясь сильнее. Пак с любопытством глянул на срез. Действительно немного осталось до конца, можно и подождать. Он снисходительно отпустил корешок бедняги и плюхнулся на пол около дивана. Поёрзал по жёсткой поверхности, чтоб найти позу поудобнее, после чего угомонился и положил тёплую шершавую ладонь на Кёнсу. Касаться непосредственно живота альфа панически боялся. Этот блок в голове встал после комментария доктора, что на ранних сроках поглаживаниями можно причинить вред плоду. С тех пор минуло пять недель, и рекомендация потеряла актуальность. Но разбить этот страх было трудно. Чанёлю очень хотелось преодолеть его. Он наблюдал за изменениями любимого омеги, замечал перемены в его нескладной фигурке и всё время тянулся пощупать. Он считал беременность высшим проявлением земного счастья. Его рвало на части от эмоций — такими сильными они были. — Обожаю огромные футболки из твоего нового «беременного» гардероба, потому что могу делать так,— Чанёль игриво повёл ладонь под ткань и коснулся кончиками пальцев соска, раззадорив горошинку. Кёнсу вздрогнул от удовольствия и быстро отложил рассказ на спинку дивана. Ему нравились прикосновения Пака, они были душевными, ласковыми и возбуждающими. В них ощущалась любовь Чанёля. Омега поймал его руку под футболкой и мягко, но уверенно подвёл к пупку. Задрал футболку до подмышек. Чанёль испуганно глянул сначала на свою огромную лапу, затем на Кёнсу. Тот проигнорировал его панику и помог определиться с силой касания. — Ну же, Чанни, сейчас уже можно. Попробуй погладить вот так, по часовой стрелке. Чанёль бросил на него ещё более несчастный взгляд, потом совладал с собой, сглотнул и под руководством Кёнсу погладил крепкий круглый животик, закусив губу от усердия. Ему не хватило воздуха, а потом и слов, чтоб описать пережитое. Хотя поделись он эмоциями, мало кто понял бы тот фейерверк, что взорвался у мужчины внутри. Его прошило несравнимое ощущение, совершенно новое. Потрясающее. Было даже жалко Чонина, что он по глупости лишил себя этого. Но вряд ли бы Чанёль уступил ему место, попроси Чонин об этом. Нет уж, обойдётся. Альфа с ювелирной осторожностью потрогал округлое пузо и поцеловал его несколько раз. Под губами ощущались приятное тепло, сладкий ветивер и неожиданная твёрдость. Чанёль аж улыбнулся. Вчера он носился по квартире как в жопу ужаленный, выкрикивал всякий бред и косил под подростка, а сейчас на полном серьёзе хотел побыстрее стать отцом. — На этом сроке ребёночек всё чувствует, — смешливо пояснил Кёнсу, наблюдая.— Он реагирует на мои эмоции и вроде понимает, кто ты. Он в курсе, что с тобой хорошо. Поэтому прекращает таиться и шевелится. Не знаю, чувствуешь ли ты это так, как я. Чанёль внимательнее прислушался к ощущениям на поверхности ладони. Действительно, пока ничего. Но это пока. В скором времени можно считать пинки малыша. Чанёль с нетерпением ждал этого. Весь его внутренний мир дрожал в предвкушении. Этот вечер стал особенным. Чанёль не знал, куда себя деть от восторга; в порыве нежности он любовно целовался с омегой около часа, но Кёнсу пожаловался, что у него болят губы, и наотрез отказался продолжать. Тогда Чанёль придумал сделать кучу фотографий на смартфон и страдал этим ещё час. В выходной день Чанёль не отобрал книгу, как это было обычно. Наоборот, присел на подлокотник дивана и долго-долго гладил живот, осмелев. — Новое любимое занятие? — съязвил Кёнсу тихонько, закончив главу и отложив историю. — Теперь не меня в нежностях топишь, а бедолагу, которая не может отказать? Чанёль хмыкнул и потянулся к его лицу. Кёнсу напрашивался на поцелуй так очевидно, что проигнорировать было бы грешно. Однако омега не позволил исполнить задуманное и предостерегающе упёр в Чанёля руку. «Мы вернулись в начало? Неужто ему противно, неужто чертит границу, за которую не пустит?», — испугался альфа. Однако ни суровости, ни возражений в Кёнсу не увидел. Кёнсу такой же, как всегда: милый и открытый, более того — жаждавший поцелуя. Но его что-то тормозило. — Что такое? — Давай не здесь. — Почему? Что-то не так? — Это же гостиная, проходная комната. Тут всё равно что в зале ожидания аэропорта, нет? Чанель промолчал. Не то чтобы ассоциация была лишена логики, если учесть, что холодок из гостиной так и не делся никуда. Просто как-то... странно. В гостиной не было угрозы. Что такого нехорошего в ней? И почему Кёнсу поволок Чанёля в заставленную небольшую спальню? Там же тесно. Кёнсу тянулся в комнату, похожую на картонную коробку брошенного всеми котёнка. Он словно бы прятался. А Пака звал, чтобы остаться под защитой даже там? Чанёля совсем не радовали такие выводы. Он тяжело вздохнул и позволил себя увести, помог пузатому Кёнсу улечься на кровать, уселся с той же стороны и ласково дотронулся до его спутанных волос. — Тебя что-то беспокоит? В голосе Пака слышались тепло, забота, желание выслушать. Весь его вид говорил: я не мозгоправ, осуждать тоже не буду, но я рядом, поделись. Кёнсу удивленно моргал. Как Чанёль узнал, если с лица Кёнсу улыбка не сходила? — Есть такое, — не утаил он и погрустнел. — На душе неспокойно. Не знаю, чем объяснить. Слишком много всего навалилось, наверное. — Мы ведь справляемся. Шаг за шагом, — напомнил Чанёль, проведя пальцем от виска к щечке. Следующая цель наверняка губы. — Ребеночек здоров, — он навис, задев кончиком своего носа кончик омежьего, — а врач считает, что второй триместр для тебя самый спокойный. Он рад, что ты набираешь вес. У нас есть крыша над головой, мы не берём у твоих родителей денег, меня повысили... — Верно. Но всё равно не покидает чувство, что опасность выжидает удобного момента, чтоб всё разрушить. Чанёль не видел опасности. Вот вообще нигде. Беременность протекала идеально, хотя у Кёнсу она была поздняя и предполагала сложности. Даже Чонин пропал с дистанции и не представлял особой опасности (а если и представлял, то не такую, чтоб омега прятал голову в песок). — Это пройдёт. — Ты всегда так говоришь, — смешливо отозвался Кёнсу. — Потому что и правда все пройдёт. Альфа влюблённо коснулся чужих пухлых губ. Жадно проник в рот и пощекотал нёбо кончиком языка. Кёнсу ответил на сочный поцелуй, выгибаясь от возбуждавших прикосновений. Он был такой отзывчивый, хрупкий и изящный... В какой-то момент он потерял голову и прильнул к задыхавшемуся мужчине. Ему было мало. Но Чанёль разорвал глубокий поцелуй. Кёнсу молниеносно запустил ладонь в рыжие волосы, чтобы Чанёль не отстранился от его лица далеко. — Поехали завтра со мной на осмотр? Пожалуйста? У меня на душе кошки скребут, — взмолился омега. Он в кои-то веки попросил о помощи вслух, но лучше б этого не делал. Столько отчаяния и беспомощности Кёнсу давно не показывал. Значит, взаправду перепуган. — Да не вопрос, когда выезжаем? — Чанёль коснулся ладошки Кёнсу на своем затылке и мягко отвёл от волос. Не удержавшись, чмокнул линию сердца. — Чонин заберёт нас утром. В семь. Так вот в чём дело. Решил-таки появиться на горизонте после полутора месяцев молчания. Чанёль не показал Кёнсу, что его это разозлило. Просто пообещал не оставлять омегу одного. Кёнсу немного успокоился и прятаться в спальной прекратил. Впрочем, полностью его не отпустило. Чанёлю пришлось полночи убаюкивать песнями из детства. Чонин явился вовремя, кинул дозвон и пару минут простоял в ожидании с включенным мотором. Когда заднюю дверцу открыли, он никак не отреагировал — кроме Кёнсу некому же. Да и запах выдал. Пока омега забирался в салон, Чонин поглубже вдохнул. Ким скучал по ветиверу, который нёс в себе равновесие и мужественность, сдержанность и внутреннее спокойствие. Чонин не понимал тонкостей аромата, пока не узнал, что без ветивера он не мог существовать. Омега проигнорировал поведение бывшего, нервно поправил подол своего длинного черного пальто, который распластался по всему сиденью. И зачем-то отодвинулся к противоположному краю сиденья. Чонин заметил, что Кёнсу был растрёпанный, смущённый. Будто преодолел олимпийскую дистанцию, а не с четвёртого этажа спустился. Затем в машину сел Пак Чанёль и улыбнулся так, что Чонина передернуло. Чанёль и Кёнсу смачно целовались перед тем, как сесть в его машину. Потому Кёнсу взлохмаченный, а у Чанёля губы будто перемазаны ягодным соком. Это было отвратительно Чонину. — А он тут зачем? — Он мой мужчина, он едет с нами, — отрезал Кёнсу властно. Чонин сцепил зубы и снял автомобиль со стояночного тормоза. Он затылком видел, что сейчас Чанёль что-то шептал Кёнсу, плотно прижавшись. А Кёнсу шептал ему в ответ, ласково улыбнувшись. Но если Чонин отреагирует, то быть беде. В стенах больницы ситуация накалилась. Пока Кёнсу отсиживался вдалеке, Чанёль порвался забрать из рук Чонина больничную карту До. И замер на секунду, заметив на пальце второго альфы кольцо, которое стоило снять ещё в прошлом году. За этот миг Чонин успел крепче обхватить медкарту. Ей богу, он бы влепил Паку по роже, если бы карту отняли. — Чонин, я уверен, ты бы справился лучше меня, ведь не впервые Кёнсу сопровождаешь, — Чанёль улыбнулся и вновь потянул её к себе, — но позволь в этот раз мне? — А если мне не хочется? — Чонин не то чтобы противостоял. Он бы назвал это «зондированием почвы», на основе которого можно определиться с поведением. — Боюсь, придётся. Чанёль держался вежливее, чем ожидалось. Он негрубо выталкивал Чонина с его позиций, не давая повода для смачной драки. Холодная война, не иначе. Оба альфы по-взрослому избегали открытой борьбы. Чонин осклабился. По какой-то причине за живое задело то, что его, преисполненного благородной целью и искренними эмоциями, гнали. Бедное сердечко непривычно прошило нитью тупой боли. Теперь было неважно разгадывать, какие чувства он испытывал к омеге. Потеряв его, Чонин осознал. Зря он пару месяцев избегал общения и думал, влюблён или нет. Достаточно было взять Пака с собой в клинику. Чонин теперь знает, что разрушил всё. — А вот не отдам, — заупрямился Чонин. — Не пойми меня неправильно, Чанёль-щи, но этот ребенок мой, а не твой, и носит его мой истинный, а не твой. Я тебя недостаточно знаю и не доверю беременного от меня омегу. Поэтому, пожалуйста, подожди в комнате ожидания. Чанёль нахмурился, но отпустил медицинскую карту. Ему говорили, что Чонин в отношении малыша вёл себя достойно, а значит, не было повода Чонина лишать этого. Однако глаза Чонина искрились ревностью и желанием бороться за Кёнсу. Это плохо, это очень плохо. Интересно, а Кёнсу в дальнем углу помещения заметит это? Как отреагирует? Позабытые чувства всколыхнутся?