Иллюзия выбора

You know I will rise, like a phoenix, But you are my flame. (1) Фан не хотел давать интервью и ездить на фотосессии для журналов, но выбора особого не было. И так основной груз лег на плечи матери... даже то, что пресса должна была вещать только одобренную и приукрашенную версию событий, делало испытание проще лишь частично. Пусть ни в Союзе, ни в Империи на конфликт с влиятельными семьями никто не пойдет, в самой перспективе говорить о прошлом публично приятного было мало. - Если уж садист в тебе дремлет, а стилист не успокаивается и ищет применение талантам, изобрази мне счастливый и довольный вид, - Фан по привычке старался найти в неизбежном что-то смешное. - Кто-то так уверенно говорил мне, что не захочет краситься, даже чуть-чуть, - Альзес хитро улыбнулся. - Для того, чтобы превратить сонное измученное существо в звезду экрана, хороши все средства. - Я слышу речь истинного титанийца, пусть пока в мелочах... - лорд принялся выбирать подходящие карандаши и тени. - Ой, рыбка, с кем живу. "Мыслить как Титания". Название будто для сериала! - Так, не вертись и не смейся. Смотри на меня... ну, ну не вертись же, я знаю, что щекотно. И я же обещал, что всего чуть-чуть, так только, почти незаметно глаза подкрасим и ресницы. А ты представляешь, на что идут дамы, чтобы выглядеть "естественно"? - Догадываюсь, потому что утро - это момент истины. Далеко не факт, что проснешься с тем же человеком, с которым засыпал. Хотя, это касается не только макияжа... мама меня всё расспрашивала про Марианну, а что я скажу, если по сути, не так уж я ее и знал. - И почему глаза такие грустные? Ох уж эти мамы... - Альзес вздохнул. - Волнуются, волнуются, хотят, чтобы нам было легче, а потом напомнят что-то, от чего только грустнее становится. * Привычные соревнования в остроте языка помогали держаться. Да и шли на пользу, ведь, не осмеливаясь по-настоящему задеть Эжени, искатели сенсаций попробовали отыграться на ее первенце. Как же это раздражало! Все эти намеки на то, что настоящая мать - та, которая вырастила... избитые, но оттого не менее раздражающие и болезненные вопросы о наличии "травмы детства"... предположения, что знакомство с родной матерью в зрелом возрасте ничего хорошего не предвещает. И даже - "скажите, если бы вы выросли в полной семье, вы бы и сами создали традиционный союз?" и "вы согласны, что парни, которым не хватало отцовской заботы, становятся геями?". - Наоборот, я считаю, что мне в жизни повезло, - Фан улыбался, даже когда особо раздражающим типам хотелось дать по морде. - Можно сказать, у меня три семьи... воспитательницы и друзья по приюту, мама и ее родные, и любимый человек. И спрашивать, кто из них важнее, это все равно, что спрашивать у капитана корабля, что самое главное в полете. Или все равно, что интересоваться, без какой части тела человек может обойтись! - Но трудно вырасти настоящим мужчиной, не видя образца в семье. Ох уж эти представители консервативных кругов... никуда от них не деться. - Отсутствие образца, в некотором роде, тоже повод для размышлений... - он играл словами так, будто это был обычный домашний разговор "ни о чем", и стремился забыть, что интервью будет транслироваться во всех средствах информации. - Я не согласен с мнением, что ребенку нужен отец любой ценой. В конце концов, даже самое необходимое качество без любви превращается в свою противоположность. Не согретая любовью забота переростает в сухое исполнение долга или чрезмерный контроль, а справедливость - в жестокость. Уже не говоря о многих прочих обстоятельствах. Ни одна попытка смутить или вывести из себя не достигла цели. Фан знал, что друзья во всем его поймут. Что маме станет легче если не сейчас, то позже. Что Альзес в этом деле на его стороне... О поддержке любовника напоминали не только действия, не только участие в решении самой ситуации. Приятные мелочи отчего-то согревали душу: и то, что для интервью и фотосессии Альзес предложил одеть костюм в цветах своей ветви семьи, и серебряное кольцо - то самое, первый подарок, и скрытый одеждой талисман, кулон с двумя рыбами ("я его одеваю на удачу, а тебе везение и терпение понадобится"). Казалось, можно почувствовать себя деревом на новой почве - еще непривычно, еще трудно привыкнуть к тому, что уже не один... но это незнакомое ощущение хотелось прочувствовать до конца. * * * Альзес понимал, что любовник еще не всё ему говорит, не показывает, как устает слышать каверзные вопросы, насмешки, шепотки, пошлости и непристойности. После исполнения всех светских обязанностей Фан разве что чуть-чуть ядовитее шутил, а на более серьезные расспросы ответил так же мягко, но уверенно, как и про плен: "я ни с кем не хочу это обсуждать". Тонкая, но очень явная грань. "А я сам!" - думал лорд, успокаивая его массажем и нежностями. - "Я до сих пор не могу сказать ему о своих чувствах так, чтобы он поверил, а не видел в поступках или воспринимал слова как игру на публику. Я еще не дал ту уверенность... а может, должно пройти время...". В этой мысли убеждала даже их ночь любви. Фан сам захотел перейти от объятий к чему-то большему, и сам настаивал на игре, двигался так, будто нарочно хотел почувствовать боль, власть над собой, сбросить тяжесть ответственности и отдать контроль над всем, что происходит. Вместе со страстью, которая была естественна после долгого ожидания, их ночь была полна горечи и желания забыться. Не думать ни о ком, ни о чьих ожиданиях. Пить поцелуи, будто крепкий алкоголь. И из огня наслаждения возродиться, будто птица-феникс из пламени и пепла. - Еще немного... - в полусне шептал любимому Альзес, когда после любви они лежали, привычно обнявшись. - Еще всё будет... - М? - У нас всё будет. Даже больше, чем ты можешь себе представить.