18. "Воспитание чувств"
14 апреля 2015 г. в 14:30
Пиво закончилось. После небольшого перерыва Альзес принес бокалы и вино.
- Еще чуть-чуть. Пока я не передумал.
- Оу, а у нас завтра голова болеть будет. И тебе будет стыдно за такие откровенные разговоры, - пробормотал Фан. - Буду снова я во всем виноват.
- До завтра еще далеко. И стыдно будет обоим, это я тебе гарантирую.
- Рыбка, да что это на тебя нашло?
- Вечер воспоминаний решил устроить, - Альзес наполнил бокалы по самые края и продолжил: - Я тогда учился на Лютехе...
*
...У меня были знатные друзья, старше меня, некоторые даже намного. Кое-кто - вообще не из Империи. Отец запрещал мне общаться с такими людьми, но я будто назло ходил с ними в закрытые клубы для дворян. Там я и познакомился с Эрвином.
Ему было тридцать шесть лет, прибыл он издалека по каким-то делам. Не буду говорить, откуда, скажу только, что вообще из другой галактики. Влияния моей семьи он нисколько не боялся, и слухи о нем ходили самые разные. Сильный мужчина. Глаза будто ледяные, вот только глянет, а человек уже замирает на месте и не знает, куда деваться.
Мы с ним познакомились, когда один мой друг пригласил меня пойти посмотреть гонки. Эрвин адреналиновый наркоман и азартный игрок, в своей стране он даже участвовал в автогонках, пока не получил травму. Вроде бы и незаметно было то, что он слегка хромал, но в большой спорт его почему-то не дали вернуться.
Не знаю, зачем ему я понадобился. Может, потому, что завести роман с одним из Титания - своего рода экстрим, не хуже трассы и скорости. Или просто захотелось совратить молоденького и неопытного. Как бы там ни было, Эрвин сразу намекнул, что я ему приглянулся, а я принял внимание. Мне льстило, что мной интересуется мужчина взрослый, умный, необычный... притом, чем-то похожий на Ариабарта, тот же тип внешности, только впечатление другое, более вызывающее и опасное.
Залиш догадывался, что у меня кто-то есть, но прикрывал, говорил родителям, что я посещаю женщин. Только я чувствовал, что его натуре вся эта история противна. Он не любил врать отцу, даже ради меня, и злился на меня...
Я охотно учился всему, что Эрвин был готов мне показать. Сам просил всё больше и больше, ему приходилось останавливать меня, следить самому за моим состоянием. Сначала я подчинялся ему... чтобы ты знал, действие всех игрушек, которые я применяю с тобой, я на себе испытывал. И даже больше. Тебе контроль дыхания нельзя, я сразу понял, - а мне нравилось, я знал, что у Эрвина опыт огромный и остановиться вовремя он сможет. Никому я так не доверял. Он научил меня всему, что знал сам, и тоже доверился мне, несмотря на вероятность, что я могу причинить слишком много боли по неопытности.
Только ему необходимо было уехать, и он сказал, что лучше эту связь прервать, чтобы никто не знал, с кем именно я развлекался. Убеждал меня, так лучше, чтобы мне не организовали "неприятную случайность". Все-таки к тому времени он ко мне привык, привязался.
Мы решили, что не оставим ни фото, ни подарков на память. У меня сохранилась только одна фотография - где вся тогдашняя компания вместе, еще до того, как мы стали парой. Мне было страшно от того, что я больше никогда его не увижу. Хотелось запомнить... всё помнить так, чтобы будто в первый день!
И тогда мне и пришло в голову попросить Эрвина оставить мне шрам. Фигурные шрамы тогда многие из золотой молодежи делали в тату-салонах, если бы даже кто увидел, моя метка сошла бы за такую прихоть.
Он покинул Лютех как раз в разгар светского сезона. Мне больше всего хотелось лежать в спальне, выключить свет, никого не видеть и не слышать... но приходилось идти на мероприятия, улыбаться всяким бездельникам, улыбаться всем, кто подозревал, что со мной что-то неладно.
Я посещал закрытые клубы, развлекался с парнями, которые готовы были подчиниться по склонностям или за деньги. Это затягивает, как наркотик. Даже хуже - зависимость от веществ лечится, а любовь к "игре" - вряд ли.
До смерти отца и где-то год после всё было более или менее спокойно. Кто-то что-то знал, кто-то о чем-то догадывался, но пока хватало более важных проблем, на мои развлечения смотрели сквозь пальцы.
Залиш исполнял обязанности главы клана. Когда возникла необходимость военных действий, он взял меня с собой, думая, что война "сделает из неженки настоящего мужчину". Но неженкой я не был. Тяготы службы я переносил спокойно, брезгливостью не страдал. Брат нарочно отправил меня в команду медиков - где побольше грязной и неквалифицированной работы. Показать, что даже для родни не делает различий, а заодно и посмеяться над "ненастоящим мужчиной". Размечтался! Мне было даже интересно. Человек на многое способен, когда хочет жить...
Скандал разразился позже. Уже под конец спецоперации, когда необходимо было допросить пленных ради информации. Я постарался! Не остановился ни перед чем. Заговорили все, рассказали то, что было необходимо, и даже больше.
Но потом даже бывалых мужчин, видевших не один бой, тошнило, когда они заглянули в камеру пыток. В семье решили, что мне не место в Уранибурге, и выслали на Эменталь.
*
- М-да, какая у вас "любящая и заботливая" семья, - проворчал Фан.
- Да всё в порядке вещей, - устало ответил Альзес. - Не я первый такой, и не я последний. Но мне стало легче, когда я тебе рассказал.
- Рыбка моя...
- Ой кто-то получит. И ты мне обещал, что про свою первую женщину расскажешь.
- Ты при желании можешь и сам выяснить обо мне всё. Даже то, чего и я о себе не знаю, - Фан засмеялся.
- Так сам процесс, ммм? если бы кто-то в готовом виде принес, было бы скуучно, - в голосе лорда прозвучали капризные нотки. - Ну скажии.
- Только если перестанешь меня щекотать!
Было что-то даже пикантное в том, чтобы рассказывать Альзесу ту историю. Будто жить в двух измерениях одновременно - видеть заинтересованный взгляд любовника здесь и сейчас, и в то же время вспоминать прошлое, те мелочи, которые хранились в памяти полузабытыми, как разноцветные бусинки на дне шкатулки.
*
...Фан часто помогал учительнице по биологии перенести из кабинета в кабинет тяжелые стопки книг или оборудование для лабораторных работ, иногда и после школы провожал ее до дома, если ей было необходимо помочь с сумками. К этому все привыкли - миссис Уивер выглядела такой хрупкой и изящной, как тростиночка. А над влюбленностью мальчишки посмеивались, не более. Шептались за спиной - "детдомовский, в любой доброй женщине видит мамочку".
В тот хмурый день поздней осени шел такой ливень, что даже под зонтиком можно было вымокнуть до нитки. Да и ветер то и дело выворачивал наизнанку довольно непрочный зонт, под которым прятались двое, тесно прижимаясь друг к другу.
Они шли молча, но мечтательная улыбка молодой женщины говорила больше всяких слов. Миссис Уивер улыбалась редко; ходили слухи, будто муж ее - тот еще тиран, будто она могла бы и не работать, но школа и ученики для нее - единственная отдушина, единственная возможность почувствовать себя для кого-то важной и нужной.
Парень провел ее до подъезда элитной новостройки - дом и в самом деле был впечатляющий, с огромными высокими окнами и причудливо украшенными балконами. Тут уже приходила пора расстаться, но миссис Уивер вдруг сказала:
- Фан, как ты будешь возвращаться по такой непогоде? Поднимись ко мне, переждешь час-другой. Выпьешь чаю, угощу тебя пирогом.
- Да может не надо?. я добегу как-то, - он отчего-то покраснел по уши. - И... ваши родные... им ни к чему лишний гость.
- Дома никого нет. Пойдем.
Что-то в ее голосе заставило его послушаться. Да и любопытно было побывать в гостях у женщины, которую он считал чуть ли не феей, место которой на небесах. И - он подумал, что если бы отказался и ушел, жалел бы об этом всю жизнь.
Фан чувствовал себя неловко в роскошной, идеально чистой квартире - и вдруг понял, что и миссис Уивер здесь как гостья, пусть и не один год замужем. Он не мог бы выразить словами это в тот момент, не мог и позже, просто возникало чувство, что для нее всё - временно.
- Как время летит, - говорила она, грея свои изящные ладони с тонкими пальцами о чашку с горячим чаем. - Ты уже летом поступишь в колледж или университет, я через две недели уеду...
- Миссис Уивер, но почему?..
Новость была для него шоком. Если даже учителя и знали (наверное же, ведь без замены не обойтись), то из всех учеников он это слышал первый.
- Глория. Можешь сегодня звать меня по имени.
- Глория, но... всё было так хорошо, и вдруг вы от нас уходите... все будут скучать, не только я!
- Я ухожу от мужа. Он приедет из командировки, я ему об этом скажу. Я всё решила. Знаешь, Фан, я даже родителям не говорила еще. Обидятся. Но я просто не могу по-другому. И... мне легче рассказать обо всем тебе, чем делиться с ними...
Он слушал рассказ об испытаниях, выпавших на долю молодой женщины, не так уж намного старше его самого. Глория плакала, изливая всю боль нелюбимой дочери и нелюбимой жены, и Фан обнимал ее, поглаживая дрожащие плечи, и в какой-то момент решился поцеловать.
Остановился бы на поцелуях, но Глория сама просила о большем. Просила, хоть он боялся прикоснуться к ее телу, такому бледному, с желтоватыми пятнами старых синяков...
*
- Я намного позже понял, почему Глория так поступила. Ей хотелось кому-то излить душу, хотелось ласки, и неважно было то, что я ничего не умел и ей самой приходилось направлять меня, подсказывать. Просто я был влюблен, я восхищался ею, и как бы я ни смущался и всё прочее - так было лучше... она вскоре того развелась с мужем и уволилась, я закончил школу и поступил в военный колледж, и больше ничего мы друг о друге не узнали.
Фан закончил свой рассказ. По телу пробежала дрожь.
- Ты не пересказал чужих секретов, хоть и пьян, только намекнул, - ухмыльнулся Альзес. - Ценное качество. Сколько дам этим воспользовались?
- Почему воспользовались? Мне не жалко послушать и посочувствовать.
- Фан, та женщина просто воспользовалась твоим юношеским восторгом и перспективой больше никогда тебя не увидеть, а ты поверил. И сколько таких было?
- Ой, честно, не помню! А ты ревнуешь?
- Любопытствую.
- Русалочка, я же тебя люблю. Люблю, - Фан потянулся поцеловать его.
- Ты просто пьян. Ну, я тоже, но это не повод тебе верить. И нам обоим пора спать!