Чтобы ни о чём не жалеть

      Обито зло сверкнул глазами и запрыгнул на голову Десятихвостого. В голове нукенина царил полный бардак, возмущение вперемешку с яростным негодованием осталось единственно-различимым чувством, словно оскорблённое достоинство антагониста так и рвалось наружу. Ну почему эта упрямая джинчуурики никак не сдастся?.. Будто в подтверждение его мыслям, оправившись от короткой иллюзии, Узумаки, пошатываясь, поднялась. В который раз за эту кровавую ночь, уже начавшую казаться бесконечной. Мужчина фыркнул: вот уже полчаса девушка пыталась справиться с ним своими силами, предварительно обеспечив союзников щитом из чакры. Безумная. Хоть бы помог ей кто... Он замер, пропуская через себя энный по счёту удар светловолосой. Неужели она действительно собралась победить его?       Послышался взрыв. Очередная Бомба Хвостатого авторства Хачиби. Ну хоть он-то не стоит в стороне. Бесформенная толпа людей колебалась, вздрагивала, то собиралась вместе, то рассеивалась, как единый живой организм. Если другие шиноби не вступали с ним в схватку из-за банального страха, то Какаши-кун стоял в прострации, смотря на свою ученицу совершенно пустыми глазами, и уже три с лишним минуты пытался осознать всю пропасть своей беспомощности. Учиха мысленно ухмыльнулся: где же тот надменный мальчишка, возомнивший себя царём горы? Видно, смерть лучшего-вроде-как-друга сильно его поломала. Ничего, и не такое переживёт... Всё же не зря, думал Обито, он столько лет потратил на тренировки. Ну и пускай по-новой выстроит вокруг себя бетонную стену предрассудков, предубеждений и поспешных выводов, оградится от мира светлыми воспоминаниями и уйдёт в себя, как рак-отшельник. Пф-ф, всего-то! Если, конечно, выживет.       Это ещё что такое? Он увернулся от взявшейся неизвестно откуда молнии. Неужели Саске-чан, парень Я-всем-отомщу? Забавный малый, сначала мстил брату, теперь мстит за брата. Его тоже можно понять, слишком рано закончившееся детство и кроваво-красный взгляд родного человека надолго отпечатались в памяти. А какой был экземпляр, м-м, жаль только, Змей нашёл его первым, Мадаре он бы точно понравился. — С-саске-кун... — ахнула Харуно. Действительно, неожиданно встретить уже успевшего нашуметь сокомандника, по совместительству являвшегося первой и пока что единственной любовью несчастной куноичи, на бранном поле.       Наруко недовольно оглянулась: — Сакура! Не отвлекайся! — нет, ну надо же, сам пришёл! Где же крутая поза, брызги моря, солнце, катящееся за горизонт и на коленях молящие вернуться в деревню друзья? Одиночество даёт время изменить решение. — Д-да, Наруко. Я сейчас... — розоволосая поспешно отвернулась, лишь тайком робко посматривая на Учиху-младшего. Увереный взгляд, но теперь без надменности: кажется, кто-то наконец осознал всю плачевность их положения. Шутки в сторону, здесь и сейчас надеяться можно было разве что на его холодный ум и силу. И адекватность. Но это уже был вопрос второстепенной важности.       Саске хищно ухмыльнулся, вскинул бровь и скрестил руки на груди: — Скучали без меня, неудачницы? — Хорош дурака валять, теме, лучше помоги мне! — джинчуурики, кажется, не разделяла тихой радости боевой подруги. Пришёл — работай, нечего штаны просиживать и рожи довольные корчить. Потомок великого клана на то и есть: помогать, а не мешать, и по возможности исправлять осечки ближних — аристократам доверяли, когда дело касалось опыта. О себе куноичи такого сказать не могла — родовое древо, внезапно так красочно разрисованное отцом на пару с Кьюби и пестрящее красноволосыми демонами, стало для неё слишком неожиданным откровением. — Тоже мне, хоть бы удивилась! — парень хотел было надуться, но передумал, встретившись с выжидательным взглядом блондинки, мол, покажи, чему научился. Фиолетовые потоки энергии взвились в небо, скручиваясь, переплетаясь, сливаясь в яркий силуэт призрачного скелета в доспехах. Что ж, похвально.       По карьеру, некогда бывшему лесом, прокатилась разрушительная волна чакры. Обито перешёл в нападение, и теперь хвостатая тварь крушила всё в радиусе ста - ста пятидесяти метров вокруг себя. Саске очертил барьер, не давая Джуби разойтись во всю силу, и шиноби вновь понеслись в атаку, в глубине души лелея надежду, что в этот раз ветреный брюнет не выкинет очередной фокус. Он же взял на себя «придурка в маске».       Узумаки мгновенно взъелась: — Так не честно, даттебаё! Тебе всегда самое интересное! — приходит, когда не ждут, заявляет, что станет Хокаге, да ещё и забирает себе её противника! Просто невероятная наглость! Её, её врага, её идеалистического оппонента, её почти предшественника, в конце концов... Но он был по-своему прав, она валилась с ног от усталости, упрямыми ругательствами отрицая недельные синяки под глазами, пару раздробленных костей и глубоких порезов.       Парень пожал плечами, мол, ему-то какое дело, пытаясь на глаз прикинуть возможные способности родственника: — Ты подлечись лучше, добе, я что, по кусочкам тебя потом собирать буду? — Тоже мне. Будто тебе дело до меня есть, — наигранно-обидчиво протянула она, картинно поднося ладонь ко лбу. Харуно нервно заёрзала: та задела пару подвижных ран на спине, от чего до этого не видная глазу кровь пропиталась сквозь грязную ткань кофты. Золотые искры, всё реже и реже попыхивающие неровным дыханием хвостатого, только слепили глаза, хотя эффективность отрицать тоже нельзя. Сакура хотела бы хоть раз сделать всё самостоятельно. — Добе, ты должна быть крёстной моих детей, мы же договорились! — Учиха чуть раздражённо прикрикнул. Девчонка откровенно бесила: и кем она себя считает? Думала, перекинулась парой слов с Рикудо, и уже мессия? Да черта с два, эта идиотка быстрее убьётся, чём он успеет сделать шаг вперёд.       Совершенно невинным голоском прозвучало: — Буду, если доживу до их появления.       Лицо Саске забавно вытянулось: — Это намёк?!       Взаимные издёвки и комментарии звучали совершенно бессмысленно в отрыве от контекста и были слегка — самую малость — неуместны в сложившейся ситуации. Среди гула воплей, боевых кличей и сигналов, рёва кривых тварей — розововолосая поражалась — они умудрялись переругиваться и подшучивать друг над другом, как на какой-нибудь миссии ранга D, вроде прополки соседского огорода или ловли сбежавшего кота. Невероятные болваны — они оба стоили тех тумаков, которые, Сакура решила, она им скоро выдаст. Обязательно выдаст, когда они все вернутся домой.       Призывные животные были неоценимой подмогой. Огромные жабы-мечники, слизни, которые множились на глазах, цепляясь на каждого, кого ещё можно было подлатать — уже лежачих облепляли экземпляры побольше. Манда, распахнув пасть, просто заглатывала попавшихся на пути монстров. Бормоча про себя шипящие проклятия, Саске начал наступать на нукенина быстрыми отработанными движениями катаны. Хорошо, что Белый Змей не погиб — он ещё обмолвится с ним о владении кендзюцу. — Как ты можешь? Я ведь рассказал тебе правду о твоём брате! Наставил на путь истинный! — Обито насмешливо сокрушался, подстёгивая тихую и смертоносную, как ртуть, ярость младшего Учихи. — Путь истинный? Ну-ну, — тот и сам оскалился. — С братом я уже и сам повидался, как и с четырьмя Каге. Они дополнили твой рассказ: шестнадцать лет назад на Коноху напал некий человек в маске, с шаринганом в правой глазнице, имеющий способность проходить сквозь предметы, — его голос сочился ядом, — а ещё говорят, это он управлял Лисом в ту ночь. Я знаю только одного, кто удовлетворяет все условия.       Мужчина в момент посерьёзнел: — Я хочу подарить вам мир, которого вы так желаете, я создам гендзюцу, в котором каждый будет счастлив. Мы все... — Вечное Цукиёми?.. — неожиданно пришло осознание происходящего. Своими выходками Тоби-Обито отвлекал внимание от Древа Жизни, которое, чёрт возьми, вот-вот должно зацвести. На громадный сорняк никто не обращал внимания, а стоило — Саске читал про что-то подобное в клановых архивах. Не дав парню озвучить его догадку, отступник материализовался прямо перед ним и нанёс резкий удар под дых. Тот, не успев отреагировать, на секунду потерял ориентацию, но этого хватило, чтобы пронзить его толстой чёрной металлической трубкой. Может, сделать так же с Какаши? — Саске! — впервые без суффикса «кун», Сакура действительно боялась за него. Учиха был тем ещё шиноби, полнейшим психом и отвратительным другом, но он был их, частью их семьи. — Быстрее, помоги ему, я тут разберусь! — бросила Наруко. Она видела всё намного более прозаично: урод не имел права калечить добе, это была исключительно её прерогатива. Своим идеальным соперником она готова делиться разве что с Итачи — тот тоже был весьма непротив отмутузить нерадивого братишку после всего переполоха, который тот натворил.       Тоби отскочил и быстро сложил незнакомую витиеватую печать. По мере движения его кистей несколько человек шатнулись в его сторону, но застыли в немом ужасе, будто что-то знали. Хатаке напряг шаринган, но тренированные специально под эту задачу пальцы скрючивались в новых символах. На лице Учихи промелькнула тень злорадства и безумия. Но лишь на мгновение: вот ошалелая эмоция тронула губы, растягивая его рот в неестественно широкую улыбку. — Если не хотите моего мира, да будет так!       Рельеф вокруг начал стремительно терять свои краски и погружаться во тьму. Барьер исчез, лопнул тысячей разноцветных стекляшек и растворился в воздухе. Камни дробились, разлетаясь острым щебнем, работая дополнительным оружием массового поражения. Блондинка удивлённо оглянулась: люди, монстры, даже Джуби, всё смешалось в один большой комок, от которого веяло смертью.       Темноволосый расхохотался и победно посмотрел на неё. И она в отшатнулась — так искренне и чисто звучал смех Обито в этом форменном хаосе из лиц, тел и частей тел, каменной крошки и гари. Неужели он так ждал этого? Так хотел уничтожить всё то, что делало его несчастным столько лет — счастье других? Ей не удалось разомкнуть этот круг ненависти? Он сам не понимает, чего хочет: где мир, который он обещал? Девушка предпочла бы погибнуть на месте, с кунаем в груди врага, или, на худой конец, придавленная обломками скалы, чём медленно гнить в радостном небытие. Жизнь состоит из боли, Узумаки давно поняла: она жива, пока чувствует боль — от эйфории ведь точно так же сдавливает в рёбрах. Но и эту возможность он хочет отнять у неё, у Саске, Сакуры, сенсея, у них всех... Разве чувствовать — плохо?       Небо, казалось, просто обрушилось на землю, давя всеобъемлющей чернотой, вжимая всё в грунт и камень. С ужасающей скоростью рассыпались защитные купола гарнизонов у тех, кто выставил щиты, пытаясь спастись. Хвостатая тварь неистово ревела, круша баррикады узловатыми лапами, подминая под себя букашек-шиноби. «Это конец...» — приглушённо прохрипел родной голос в глубине сознания. Лоскутки оранжевой чакры едва помогали не задохнуться в пыли и густой темноте. «Курама, но как же так?..» — слишком потерянно, слишком беспомощно. Он не может так говорить, он же биджуу, чёрт возьми, самый сильный из всех! Не считая Десятихвостого... Кьюби чуть ли не полинял за последние пару ночей, по её просьбе раздавая чакру Альянсу. Лоснистая шерсть примялась, кое-где потемнела, на одной лапе появилась залысина, уши оттопырены и нервно подёргиваются при каждом звуке извне. Цифры-цифры-цифры — большой зверь только сильнее раздражался, но ничего не мог поделать: джинчуурики слишком умоляла помочь. Сколько они уже потеряли? Сколько ещё успели спасти? «Спасибо, Наруко-чан, ты была моим первым другом после Рикудо... Прости, я должен был предвидеть, — тихо прорычал тот, виновато прикрыв хвостами зубастую морду. — Отец всё же слишком любил людей... Покров будет защищать тебя от удушья ещё пару минут, на большее меня уже не хватит, да и техника к тому времени будет завершена...» — золотое огненное свечение, до этого охватывавшее лиса, постепенно меркло. Он и вправду жалел, до этой ночи силы ему было не занимать, а приглядывать за взбалмошной девчонкой всегда было легко и в охотку: поначалу храбрится, как дикая кошка, пытается пускать коготки, но стоит её припугнуть — мягче шёлка, послушная и податливая, как свежая глина. Взрывная — не горит, пока не щёлкнешь. Обычно ему удавалось не допускать её до края.       Рядом возник Минато. Сейчас он только и делал, что молнией летал по полю боя, отклоняя редкие удары хвостатой твари и перенаправляя бомбы. Даже будучи воскрешённым, выглядел он, мягко говоря, неважно: всклоченные волосы, оборванный плащ, трещины в верхних тканях углубились, обнажая начинку вроде спрессованных между собой куцых бумажек — материя восставших была донельзя странной. Очередная их попытка окружить Джуби новым барьером с треском провалилась, от чего Йондаймё был всё ещё сильно подавлен, продолжая мрачнеть с каждой новой атакой биджуу. — Папа?.. — она ничего перед собой не видела, лишь цветные пятна, глаза застилали слёзы, — Я ничего не смогла! Я, я...       Четвёртый Хокаге был очень грамотным человеком, мудрым правителем, превосходным стратегом — разок даже переиграл Шикаку в шоги — и абсолютно никудышним отцом. Он сам признался: когда дело касалось семьи, он не мог думать больше, чем на два шага вперёд. Слёзы Кушины, слёзы дочери... Единственный способ остановить их — он знал по себе — крепко обнять и не отпускать, пока не утихнет. Минато стыдился своей слабости, смотреть им в глаза в такие секунды было для него сущей пыткой. Как было пыткой и запечатывание Девятихвостого. Намиказе эгоистично врал, всегда врал сам себе, что у него попросту не было другого выхода. Выход был — унести монстра с собой в могилу, это дало бы им пару десятков лет форы для подготовки подходящего сосуда к моменту его перерождения — но он был так же и главой деревни. Он не мог позволить Конохе потерять такую боевую единицу. Снова. Просто чёртово чудо, что Кьюби был довольно отходчив и бесконечно, как выяснилось, бесконечно терпим к людям. — Ты исправишь наши ошибки. Я верю в тебя, — два лазурных взгляда встретились, в одном плескалась беспомощность, в другом — упрямство. Не решимость, нет, его глухое упрямство. — Я перенесу тебя в прошлое, на три года назад. Прости, но иначе я этого себе никогда не прощу, — мужчина сосредоточенно думал, о чём свидетельствовали две тонкие морщинки на лбу, за последнюю ночь слишком часто полосовавшие моложавое лицо. Это последнее, что он мог сделать — не для неё, для успокоения остатков собственной никчёмной отцовской совести — снова эгоистично вырвать её из лап смерти. — Но я, я, без вас... Как же так? Неужели... — продолжала лепетать девушка, всецело поддавшись торопливым наставлениям, звучавшим на грани слышимости. Контуры мира начали расплываться. Крики, визг, ор, рёв Десятихвостого и короткие панические возгласы смешались в один вполне равномерный шум. — Времени больше нет, — выдохнул блондин, — я люблю тебя, Наруко, живи! — он наскоро нарисовал на земле печать и втолкнул туда дочь. — Техника Божественного Перемещения! — пускай так, им не выиграть в этой войне. Нужно предотвратить катастрофу ещё до её начала. В груди зародилось мрачное удовлетворение — из сотен тысяч несчастных она уцелеет. Намиказе понимал: с его стороны, с их стороны это было ужасно, преступно, нечестно, но...       Надежде мира шиноби предстояла ещё одна миссия длиною в жизнь.       Девушка сквозь слёзы смотрела на отца. Смотрела до тех пор, пока и без того воспалённая сетчатка глаза не перестала различать цвета и очертания. Или, может, это мир перестал пестрить красным — он сменился на чёрное и грязно-бордовое. Хорошо, что не увидит их быстрого, но славного конца. Плохо, что не уйдёт в забытие вместе с ними.       Сжала в кулак окровавленную ладонь: — Клянусь, я не допущу этого. Я сделаю всё, что только смогу. Обещаю, — что ещё она могла сказать? Что ни дня не продержится? Что сломается в первую пару часов? Что у неё нет ни шанса выстоять без их помощи? Что, Джуби подери, она будет винить себя в этом до конца жизни?       Всё погрязло в чёрной материи. Липкий воздух стал густым-густым, лёгкие разрывало от невозможности вдохнуть полной грудью, кожа горела от пылающего жара убийственной, нечеловеческой техники. Последним, что она видела, был полный горя взгляд небесных глаз. Ей было всё равно, что он подумает, она была готова броситься в объятия отца и вцепиться в его пыльный плащ, закрыв глаза и дожидаясь — но что-то попросту не впустило её обратно. В воцарившейся на долю секунды тишине прозвучало невысказанное "спасибо".       И она раскрыла сухие губы чтобы на последнем дыхании вымолвить: — Клянусь...