Глава 3 "Распределение"
Как только я вышел из лачуги, меня сразу подхватило течением уставших от работы, но исправно направляющихся к своему трудовому месту людей. На их лицах были морщины, такие большие и глубокие, будто они протрудились на каторге всю свою жизнь. Их мрачность передавалась другим, и это изнеможение, словно вирус, бродило по бункеру, заражая всех, кроме безмятежных детей, бегающих в эйфории из отсека в отсек. Порой это сильно раздражало, но я вспоминал себя, как я бегал в туннелях, перепрыгивая со стенки на стенку. Как же мне хочется сейчас тоже окунутся в эту детскую беззаботность, уйти к реке и как раньше смотреть на убаюкивающие течения вод. - Эй, Тринадцатый! - крикнул мне кто-то в толпе. Община давно отказалась от имен и фамилий, проще было дать младенцу порядковый номер, и когда тот умрет, отдать его номер новому ребенку. - Хех, привет, дружище! - сказал я, похлопывая по плечу моего старого друга. - Далеко? Склады в другой стороне, ты сегодня не завтракаешь? - Нет, но спасибо, что печешься обо мне. Боюсь опоздать на площадь. - A зачем она сдалась? Хочешь посмотреть, как бородатые дядьки решают насущные вопросы? - усмехаясь, пробормотал десятый. - Смешно. У меня сегодня распределение, вступаю во взрослую жизнь, так сказать. - Прости, совсем забыл. Ты же знаешь, как я погружен в работу, после того как меня призвали в инженеры! - Знаю, забудь, я побежал, - крикнул я, уже пробиваясь сквозь толпу, ползущую к главной площади. Все хотели увидеть, как им на смену приходит новое, молодое поколение. Толпа была настолько плотной, что в ней было тяжело дышать, грудную клетку сдавливали широкие плечи мужчин, несущих детей на руках и держащих своих жен за руки, чтобы не потерять. Я был уже рядом с площадью, когда услышал ругань комендантов, преследующих старика. Обернувшись, я увидел, как он, пробиваясь сквозь толпу, столкнулся с кем-то и кубарем налетел на меня, сбив с ног. Я почувствовал, как громадная туша с виду такого хилого человека намертво прижала мое тело к земле. Я ударился головой, и все помутилось. Последнее, что я запомнил - это слова, сказанные стариком: "Скоро все изменится". Очнулся я, когда беднягу уже тащили через расступившуюся толпу, насильно придерживая за волосы. Прежде чем скрыться в ногах зевак, он крикнул что-то невнятное, из чего я смог разобрать только резанувшее уши слово "ключ". - Старый маразматик, мы давно его искали. Ты в порядке? - вежливо спросил меня один из комендантов, помогая подняться. - Да, спасибо, просто ушибся головой. - Ты случайно не из тех, кто должен получить профессию сегодня? - Да, я как раз... черт! - воскликнул я, увидев, что толпа разбредается по своим отсекам. - Мне жаль сынок, ты опоздал. Но ты не особо серчай, я доложу общине о том, что с тобой случилось. - Спасибо, сэр! - поблагодарил я, отдавая честь первому коменданту, в котором я разглядел человека. - Отставить. Какой у тебя номер? - Тринадцатый, сэр, - сказал я, все еще глупо козыряя. - Вольно! Марш в свой отсек. - Слушаюсь. Когда организм понял, что он в безопасности, я почувствовал в руке что-то холодное. В приоткрытой ладони лежал медальон, чем-то напоминающий круг с зубчиками, на котором были выгравированы буквы по краям, складывающиеся в надпись "Бункер-2". Я прекрасно понимал, что нужно догнать коменданта и показать этот "подарок от маразматика", но алчность пересилила меня, и я спрятал его в самый глубокий карман моих штанов...***
Нет более глупого чувства, чем мечта: она лишает нас не только воли, но и способности соображать. Мы знаем, что если то, на что мы уповаем, не сбудется, нам будет больно, но все равно мечтаем. И вот, когда я понимаю, что мои надежды разбиты одним лишь глупым случаем, я чувствую не злость, но пустоту, которая переполняет все тело, проникает в каждую вену, разливается по коже мокрыми мурашками, перечеркивая все планы на будущие, которая заполняет безжизненные тела людей, давно забывших такую драную вещь, как мечта... Страшнее всего было подвести самого близкого человека, моего отца. Он возлагал на меня большие надежды, а я так нагло подставил его. Почему-то теперь крики и ругань вокруг не так резали слух, не играли на нервах и не казались такими уж противными. Все это пролетело мимо, не задевая ни на миг. Я чувствовал тревогу, звонко гудящую где-то внутри головы, глубоко, там же, где я похоронил предвкушение сладкой гордости отца. Можно ли назвать человека избитым своими чувствами? Не знаю, но что-то явно колотило мою душу, так беспощадно, как бьют друг друга боксеры на ринге. Мой отсек был уже рядом, шаг за шагом приближаясь к дому, я чувствовал, как накатывает страх, пропитывая воздух вокруг горечью прохлады. Сладкий аромат ладана уже витал в воздухе, только теперь он не успокаивал, как всегда, а наоборот настораживал, заставляя прокручивать в голове моменты моего разговора с отцом снова и снова. Дверь была приоткрыта, и я, подтолкнув ее, вошел. Отец был в соседней спальне и говорил с кем то, и тут я узнал грубый голос того коменданта, который помог мне около площади. Едва я успел задуматься о значении его визита, как хриплый, басистый голос пригласил меня зайти внутрь. За небольшим круглым столом сидели несколько человек: мой отец, комендант и старик с длинной ухоженной бородой. - Итак, друг мой, давай знакомится, - с улыбкой сказал старик. - Кто ты, я прекрасно знаю, а вот меня ты видишь впервые. Меня зовут Первый, я предводитель общины. - Очень... приятно, - смято произнес я. - Наверно, ты в недоумении, не понимаешь, зачем мы пришли. Дело в том, что ты был избран наследником общины. Придет время, и ты станешь ее главой. - Но как же... - перечить этому человеку было глупо, он силен и уверен в своих словах. Даже смотреть в его глаза было страшно - они видели тебя насквозь. - Мое время на исходе, этот век подходит к концу. Придет час, и я умру. Тогда ты встанешь на мое место. Это большая ответственность, поэтому у тебя есть время подумать до завтра. От этого будет зависеть благополучие подземного города, не забывай об этом! Я не успел ничего сказать, как комендант с Первым уже захлопнули за собой дверь. Нет, я знал, что способен на многое, но... но к такому готов не был! А впереди меня ждет долгая ночь размышлений о том, что делать дальше...