Юпитер восходит

Одной планеты не достанет, чтобы вместить всех Абрасаксов. Они слишком велики, почти всесильны. Разошедшиеся по галактике, порознь они не столь опасны. (И не так восхищают. Чудовищно разные, связанные кровью, паутиной лжи и правды.) Юпитер – одна из них. Она не думает о себе, как о Сэрафи, но и простой земной девчонкой (девушкой, женщиной) считать себя больше не выходит – Земля стирается из памяти, выжигается холодом чужих звезд, мельканьем ослепительных красок Вселенной. На Земле остается мама – хотя они уже давно не разговаривают – и Тина. Тина – единственное, что еще держит Юпитер возле своей планеты. (Наверное, сестра – единственная, кем Юпитер дорожит. Но Тина – не из Абрасаксов, и это заметно – в ней нет того космического, вечного холода, который иногда пронизывает Юпитер, и который по-разному гасят для себя Калик и Титус. Тина – солнце и чудо, девять лет и продуманный жизненный план на двадцать лет вперед, который меняется каждый месяц.) Юпитер одна из Абрасаксов, но и, одновременно, нет. Она – словно жрица прошлого, открывающая страницы былого для других, но не способная прочесть их сама. Прошлое имеет обычай ранить. Юпитер знает об этом по своему опыту, и ей жаль их – жаль тех, кто видит в ней давно мертвую королеву Сэрафи. (Иногда ей кажется, что все происходящее – план заскучавшей Калик.) Она старается не задумываться об этом.