Так не похож.

Дорога до больницы прошла в полной тишине. Дженсон клокотал от ярости и не мог подобрать слов, а Кевин просто думал о чем-то своем. Осмотрев пациента, доктора пришли к выводу, что у него треснуто ребро. Так же были опасения по поводу сотрясения. К травмам головы врачи относятся очень серьезно, поэтому Магнуссена было решено оставить на ночь, чтобы провести все необходимые тесты. - Отправляйся домой, нечего меня караулить, - Кевин был до невозможности логичным. - Никуда я не поеду, я остаюсь с тобой, - Дженсон не хотел быть логичным, его терзали чувства. - Это бессмысленно. Завтра я сам уйду отсюда. - Вот вместе и уйдем. Федерация оплатила датчанину одноместную палату, где и собирался расположиться Баттон, не желая оставлять мальчишку ни на секунду. Медсестры было попытались выставить его, рассуждая о необходимости отдыха и тишины, но столкнувшись с несвойственной Дженсону твердостью, быстро отступили. В коридорах приглушили свет и объявили отбой. Баттон попытался поудобнее устроиться на одиноком стуле в палате. - Ложись рядом, я подвинусь. - Нет, врачи сказали, что тебе нужно отдохнуть. - Ну хоть сейчас не будь таким упертым. Все со мной в порядке, а от твоего присутствия станет только лучше. Не в силах сдержать улыбку, Дженсон осторожно, стараясь занять как можно меньше места, примостился на краешек кровати. - Да ради Бога! - воскликнул Кевин, рукой притягивая не в меру заботливого британца вплотную к себе. - Не надо, - попытался протестовать тот, упираясь руками. - Что ты, как ребенок? Ты ведь сейчас упадешь. - Врачи сказали, что тебе нужен отдых, - объявил Дженсон, отодвигаясь еще на пару сантиметров. - Хорошо. Отдохну. Как только буду уверен, что ты через минуту не окажешься на полу. - Если я лягу ближе, то ты точно не отдохнешь, - Дженсон старался скрыть возбуждение, но не мог. Прерывистый шепот выдавал его с головой. - Ох, - невинный маленький Кевин даже не подумал об этом. Но, подумав, понял, что и его дыхание сбилось в рваный, болезненный ритм, - говорят, секс - хорошее лекарство, - попытался он скрыть за шуткой свое нарастающее волнение. - Не при травмах головы. - Предполагаемых. Но не доказанных. - Я не хочу навредить. Кевин решил не слушать дальше этого терзаемого чрезмерным беспокойством британца и снова притянул его к себе, прижимаясь при этом к нему губами. Судорожный вздох говорил ему о том, что Дженсон держит себя в руках из последних сил, поэтому он усилил натиск. И Баттон сдался. Поцелуи стали глубже, но неувереннее. Рваные касания обжигали кожу прямо сквозь одежду. - Мы в неравном положении - на мне лишь больничный халат, а ты... Дженсон понял недосказанный упрек и поспешил освободиться от джинсов и рубашки, которые мешали в полной мере насладиться близостью Кевина, мешали ощутить его прикосновения всем телом. Кевин и сам не пожелал оставлять между ними преграду, пусть и такую призрачную, как тонкий больничный халат, перехваченный лишь парой завязок на спине. Пространство между ними стало горячим, прикосновения болезненными, дыхание прерывистым. Они так долго ждали этого, так хотели этого, что не запирающаяся больничная палата стала казаться им самым лучшим номером для новобрачных. Желание разливалось волнами, грозясь выплеснуться через край. Но Дженсон медлил. - Я у тебя первый? Ответ ему не требовался: покрасневшее до корней волос лицо говорило само за себя. - Ты уверен, что хочешь этого? - кивок получился нервным, но глаза горели решимостью и страстью, - хорошо, я постараюсь понежнее. Смазки в больничной палате, разумеется, не было ("Какая досада!"), поэтому пришлось использовать собственную слюну. Вариант не идеальный, но выбора не было. Опасаясь незапертой двери и дежурившей медсестры, Дженсон решил обойтись без прелюдий. Сдерживаться было сложно, но он помнил данное слово, продвигаясь до боли медленно, сходя с ума от желания. Сделав пару неторопливых движений и поняв, что угол подушки Кевин кусает не от боли, он немного ускорился. Рваное дыхание, вырывающееся из открытого рта Кевина, было для него лучшей музыкой, возбуждая еще сильнее. Его дыхание тоже выбивало бешенный ритм, прерывающийся непроизвольным стоном, который он тут же загонял как можно дальше. Кевин же просто уткнулся головой в подушку, не желая, чтобы его похотливые стоны, которые он был не в силах сдержать, перебудили всю больницу. Ритм становился все быстрее и четче. Они оба приближались к развязке. Дженсон нагнулся в белокурому затылку и кончил, шепча имя датчанина. Для самого Кевина это было последней каплей, его стон был отчетливо слышен даже сквозь подушку, когда он кончал, пачкая больничные простыни. Усталость пришла мгновенно, и они не в силах пошевелиться лежали друг на друге, пока Дженсон не нашел в себе силы скатиться и лечь рядом, с восхищением любуясь голубыми глазами, глядящими на него с такой нежностью, что становилось страшно. Он считал, что не заслужил подобного счастья. Слова были лишними, да и слишком они устали для разговоров. Поэтому Дженсон притянул Кевина к себе, и тот устроившись поудобнее у него на груди и поерзав, стараясь найти сухой кусок простыни, заснул счастливым сном довольного ребенка. Баттон решил, что этой ночью спать он не будет, а будет следить, все ли в порядке с Кевином, но усталость и счастье быстро сморили и британца. Последней его мыслью было то, как они будут завтра объяснять медсестре, почему надо срочно заменить простынь.