white sheets

Сидя в кромешной темноте, я думал. Думать выходило трудно, мысли роились, постоянно сбивались в кучку и тут же разлетались по уголкам моего сознания. Что же означали строчки, написанные моим братом в его личном дневнике? Сомнений не было, он писал обо мне. Я всегда просыпался раньше него, чтобы уйти на работу или просто на прогулку. Это так не похоже на меня, когда я жил с семьей, меня могли не добудиться даже до обеда. А сейчас мне было важно просто убежать из дома пораньше. Только вот от чего я бежал? Слишком много вопросов, слишком мало ответов, слишком тупой я. Где-то спустя пятнадцать минут в мою дверь постучали. Я подумал, что это ремонтники, поэтому лениво встал с кровати и поплелся в прихожую, где еще час назад обувался мой младший брат, собираясь на свидание. К моему удивлению, на пороге оказался вовсе не хмурый усатый дядька с чемоданом инструментов, а кое-кто другой. Тот, на чьих светлых кудряшках играли блики трясущегося огонька ароматической свечки, тот, кто напялил на себя широченную футболку с Куртом Кобейном и розовые тапочки с зайчатами, тот, кто живет квартирой выше. Эштон Флетчер Ирвин. На его обычно веселом лице не было улыбки, он со всей серьезностью смотрел на меня. — Впустишь меня? — зачем-то прошептал он и, не дожидаясь ответа, перешагнул порог моей квартиры, — Калум съебался на свидание с Люком, мне стало грустно. — Тебе грустно, когда нет Калума? — я приподнял брови, удивленно взглянув на парня, закрыв за ним дверь. — Мне грустно, когда отключают электричество, — Эштон усмехнулся, оставляя свою свечку на подоконнике, — я не успел досмотреть фильм. — Не знаешь, куда они пошли? — зачем-то спросил я, разглядев силуэт парня: он разместился на диване, ровно на том же месте, где сидел Люк. — На пляж, целоваться под луной, — в тоне Ирвина я ясно уловил сарказм, — это была моя идея. Сам Худ никогда бы не догадался до такого, все его мысли лишь о ебле. По крайней мере, если он думает о Люке. — Ему нужен мой брат только ради секса? — как назвать то, что у меня что-то защемило в груди, когда я произнес эти слова? Я не имею понятия, — можно я побью его? — Я надеюсь, что они скоро разойдутся, — прошептал Ирвин. Я сел возле него, и он обнял меня. Не знаю, кому эти объятия были нужнее, но я от них отказываться не стал, — они не нужны друг другу. Все, что есть между ними – это сексуальное влечение. — Ты-то откуда знаешь? — я стал поглаживать мягкие волосы Эша, невольно сравнивая их с волосами моего братца. Они не такие. Они не пахнут бананами. — Я спрашивал каждого из них, что они чувствуют друг к другу. Они не смогли внятно ответить, — вздохнул парень, прикрывая глаза и позволяя мне играть с его кудряшками. Иногда мне кажется, что ему нужно было идти не на исторический, а на психологический факультет. Слишком уж он любит копаться в людях. Мы просидели так около часа. Эштон задремал, все еще сжимая меня в объятиях и тихонечко посапывая, я все так же иступлено гладил его мягкие светлые кудри, сияющие при мерцающем свете огонька. От этого невыносимого уюта мои глаза стали слипаться, и я уже готов был задремать, когда услышал шум в прихожей. Люк вернулся. Повернув голову в его сторону я заметил, что он слегка пошатывается и придерживается за стенку, чтобы не свалиться. Его жалкие попытки развязать обувь, пыхтение и тихие маты в сторону всех попавшихся под руку предметов выдали его с потрохами. Хеммингс был пьян, а я уже представлял, как впечатываю в стену его горе-бойфренда. К моему удивлению, мой братец не пошел сразу в спальню – он сделал небольшую дугу своими заплетающимися ногами и ввалился в гостиную, где я все так же лежал, обнимая Эштона Ирвина. Он нахмурился, подходя ближе, опираясь на слишком низкий для такого жирафа, как Хеммо, журнальный столик, и придирчиво оглядел дремлющего на моей груди парня. Он неожиданно выпрямился, изображая трезвость, и скрестил руки на груди, глядя на меня со странной требовательностью. Я неуверенно улыбнулся ему в ответ, но был не уверен, увидел ли парень это. — Что за херня, Майкл? — наконец, произнес он, не сводя с меня взгляда. Я мог поклясться, что он даже не моргал в этот момент, — я ушел на пару часов, а ты уже привел к нам домой Эштона... я не знал, что между вами есть что-то. — Люк, пиздуй отсюда, между мной и твоим ебаным братом ничего не может быть, — я никогда не слышал столько нецензурных выражений, произнесенных Ирвином, кто же мог подумать, что он не спит, — я пришел к нему, потому что отключили электричество, а не потому что хочу его трахнуть, и если ты просто захотел моего лучшего друга – не значит, что я захочу твоего брата, понял? — Ты пидорас, Эш, — хрипло прошептал я, усмехаясь и легонько отталкивая его от себя, в прочем, он сам уже принял сидячие положение, и я последовал его примеру, — ты мне тоже не нравишься, скотина. — Кстати, Хеммингс, а чего это ты устраиваешь своему брату сцены ревности? — Ирвин встал на ноги, подходя ближе к шокированному ситуацией Люку и кладя локоть на его плечо, — боишься, что кто-то уведет у тебя этого медвежонка? — Ничего я не боюсь, — пробормотал Хеммо и, явно стушевавшись, убежал в спальню, снося мебель, стоящую на его пути. — Странный он, — хмыкнул Эш, все еще стоящий посреди гостиной, — я пойду домой, нужно уложить спать моего непутевого соседа. Доброй ночи, Майкл. Через несколько секунд я услышал хлопок входной двери: Ирвин ушел, оставляя меня наедине с моим пьяным братиком. Еще несколько минут я медлил, собираясь с мыслями и обдумывая вопрос о ночевке на диване, но здравый смысл четко твердил, что не нужно убегать от проблемы, потому что она все равно настигнет меня. Завтра утром. В виде растрепанного мальчика с синяками под глазами и спутанными светлыми волосами. Именно поэтому я все-таки встал на ноги и неуверенно поплелся к закрытой двери в спальню. Это не могло не насторожить, потому что мой братик никогда не закрывал за собой двери, особенно в его любимую мою спальню. Эта комната всегда казалась ему самой лучшей во всех домах Мельбурна и Сиднея вместе взятых, несмотря на то, что я абсолютно не ухаживал за ней, рисовал на когда-то белоснежных стенах граффити, когда становилось скучно, раскидывал вещи. Единственное, за чем я следил – это постельное белье. Мои любимые белые простыни. Люк лежал на своей половинке моей кровати, свернувшись клубочком и отвернувшись от меня. Его спина, широкая и красивая, дрожала, и я готов поклясться, что слышал тихие жалобные всхлипывания. Он плакал. Я не часто видел его слезы, просто потому что в такие моменты он не подпускал меня к себе, ограждаясь от меня стенами между комнатами. Но сейчас дело было другое – он плакал из-за меня. Я осторожно опустился на кровать возле него, обвивая руки вокруг его талии и притягивая его к себе. Люк заметно вздрогнул, сделав особенно громкий всхлип, но все же прижался ко мне своей спиной. Я уткнулся носом в его лопатки, вдыхая знакомый до невероятности запах банана, опаляя горячим дыханием кожу парня, еле заметно прикасаясь к нему губами. С каждым таким легким поцелуем Люки расслаблялся все больше и больше, пока не размяк в моих объятиях. — Ты ведь не будешь встречаться с Эштоном? — прошептал он, я слышал дрожь в его голосе. Испугался, — пожалуйста, скажи, что не будешь. — Не буду, — чуть улыбнулся я, проводя пальцами по напрягшейся руке своего брата, — я же уже сказал, что он мне не нравится. — Ты меня не понял, — Люк судорожно вздохнул и резко повернулся ко мне лицом так, что между нами не было и сантиметра. Его голубые глаза покраснели от слез, а губы тихонько подрагивали с каждым его вдохом, — не нужно встречаться ни с кем вообще. — Я не буду, — тихо повторил я, снова обнимая Хеммингса и прижимая его к себе, он опустил голову, щекоча мой подбородок своими волосами цвета пшеницы, — но зачем это? Люк не ответил. Он не заснул, нет, я чувствовал его прерывистое дыхание своей кожей, одновременно с этим перебирая его волосы. Этот момент показался мне самым уютным моментом в моей жизни. Это лучше, чем обнимать Эштона. Я не знаю, как такие отношения могут возникать между братьями, и почему-то мне кажется, что такое происходит далеко не с каждым. Даже сейчас мы были исключением. Спасибо тебе, Люки. Ты делаешь меня особенным.