Чистая линия

Змейка сделала несколько жадных глотков, и в голове Лямы вновь прозвучало: «Хорошооо… Теперь я буду спать. Во сне ко мне вернутся мои силы… А когда я проснусь – ох, и повеселимся мы с тобой, Ляма… И не бойся, другие меня не увидят… Только ты…» Высказавшись так, браслет замолк, а Ляма молча набрал песка и начал оттирать котёл. Получать выволочку от Карана или от кого-то из его братии по возвращении не хотелось. А уж мысль о том, что вернувшиеся разбойники вновь заставят его обслуживать их, была и вовсе невыносимой – теперь, когда перед ним промелькнул призрак свободы. Но Ляма справился с собой и на этот раз. Почему-то он безоговорочно поверил тому, что браслет не обманет его. Поэтому он привычными монотонными движениями принялся начищать котёл, а когда тот засверкал, набрал воды из озерка и отправился назад в пещеру. Слепая ничего не сказала, только укоризненно наморщила лоб, а её мохнатый питомец, которому девушка дала кличку Волчок, показал Ляме клыки и мрачно фыркнул. Ляма подбросил дров в очаг, а Слепая, порывшись в отощавших запасах, извлекла полмешка бобов и несколько кусков вяленого мяса. Бобы она отправила вариться на огонь, и Ляма поморщился. Он ненавидел бобы – во-первых, из-за специфического запаха при готовке, во-вторых – из-за своеобразного действия на желудок. В те ночи, когда на ужин были тушёные бобы, дышать в пещере было особенно тяжело. Впрочем, бобы не любил никто из разбойников, и то, что Слепая решилась их готовить, говорило о том, что запасы шайки и в самом деле крайне малы. И Ляма привычно занялся уборкой, тем более, что его мнения не спрашивал никто. Браслет холодил запястье приятной тяжестью, даже боль во всём теле, кажется, уменьшилась. Но вот Слепая… Нарезая вяленое мясо, коренья и сушёные грибы, перед тем, как бросить всё это в котёл, она несколько раз поднимала голову, словно к чему-то прислушивалась. И всякий раз её лицо с впадинами вместо выжженных глаз было обращено в сторону Лямы. Парень похолодел. Неужели проклятая ведьма что-то чует? Но всякий раз Слепая замирала на минуту-полторы, а потом вновь принималась за дело. Немного странно вёл себя и Волчок. Да, он всегда не любил Ляму, но сейчас шерсть на его загривке поднялась дыбом, зубы были оскалены, он шумно дышал и не задремал, по обыкновению, положив голову на лапы, а продолжал следить за передвижениями Лямы, всякий раз ложась так, чтобы находиться между ним и хозяйкой. Неужели и он что-то чуял? Ляма почувствовал некоторый страх. А если Слепая расскажет Карану о своих подозрениях? А если Каран увидит браслет? Да, таинственный обитатель браслета сказал, что его никто не увидит, но ведь все разбойники… с отклонениями… Если кто-то догадается, почувствует… Лучше тогда не думать, что с ним могут сотворить. Однако постепенно Ляма успокоился. Если бы кто-то из разбойников мог бы почувствовать браслет раньше, то его наверняка раньше и нашли бы – на озеро шлялись все, не воды принести, так ополоснуться. «Но ведь тогда змейка ещё не пила крови…» - неожиданно возникла мысль, но Ляма её отогнал, понимая, что только попусту растравит себя. Оставалось только ждать. День прошёл в обычных хлопотах, Ляма послушно выполнял все приказы Слепой и ничем не выражал своих чувств. А потом вернулись разбойники – снова без добычи, но на этот раз им удалось наловить в горной речке крупных серебристых форелей и подстрелить пару куропаток, так что настроение у них было лучше, чем могло бы быть. Разбойники с энтузиазмом слопали бобы, пока Ляма разделывал рыбу, потом он вновь доедал пригоревшие остатки со дна и во второй раз чистил котёл, потому что Слепая затеяла варить похлёбку из рыбы. Куропаток же ощипали и закоптили над огнём – на будущее. Ляма вычистил котёл и вновь наполнил его водой. И тут браслет на запястье снова ожил и жизнерадостно сообщил: «Не ешь то, что сварят!» «Почему?» мысленно удивился Ляма. «А вот почему!» - задорно ответил браслет и вновь превратился в змейку. Змейка соскользнула с запястья Лямы прямо в котёл и проплыла в нём несколько кругов. При этом она оскалила крохотные ядовитые зубы, и ошеломлённый Ляма увидел, как с них в чистую воду стекают тёмные капельки. На доли секунды вода потемнела, а потом опять стала прозрачной. Змейка же юрко выпрыгнула из воды и скользнула на запястье Лямы, вновь став браслетом. «Терпи и молчи! – прозвучало у Лямы в голове. – Скоро ты посмеёшься!» Ляма послушно понёс котёл в пещеру, повесил его над очагом и забился в угол, наблюдая, как слепая бросает в котёл разделанные куски рыбы, очищенные от костей, коренья и сушёные ароматные травы. Запах от похлёбки пошёл умопомрачительный, разбойники стали принюхиваться и отпускать комплименты поварскому мастерству Слепой. Она же, не обращая на них внимания, о чём-то разговаривала с Караном и Змеем, и лицо её при этом было очень серьёзным. Неужели ей было видение, и она всё-таки раскусила Ляму? Но подойти поближе и прислушаться к разговору парень не мог – это было бы слишком подозрительно. Между тем разбойникам захотелось обычных вечерних забав, и скоро Ляма оказался очень занят. Правда, разбойники вняли его просьбам и не трогали задницу, но ртом парню пришлось поработать. Пока он обслужил всех желающих – кроме Змея и Карана, эта парочка предпочитала забавам с растраханной шлюшкой общество друг друга – прошло достаточно много времени. Ляма с трудом шевелил губами, во рту стоял гадкий привкус спермы, и двое последних остались им недовольны, залепив по смачной затрещине, так что у парня просто в ушах зазвенело. Кое-как справившись, он вновь забился в свой угол, надеясь, что больше его не потревожат. И впрямь, разбойники, которые успели вновь проголодаться, отдали должное похлёбке из рыбы. Даже Ляму позвали. - Я не голоден, - тихо отозвался Ляма и вновь забился в угол. - Точно-точно, он отсосами сыт! – пошутил один из разбойников, и остальные загоготали. Ляма промолчал. Его куда больше беспокоило то, что ни Слепая, ни Каран со Змеем тоже не ели похлёбку. Наконец все угомонились. Задремал и Ляма, но какое-то время спустя разбойники стали вести себя странно – все, кто ел похлёбку, начали кашлять, корчиться и стонать. Каран, Змей и Слепая пытались привести их в чувство, напоить водой, как-то помочь… Тщетно. Очень скоро корчи перешли в мучительные судороги, кашель стал таким жутким, словно что-то внутри разбойников рвалось, и они начали выхаркивать чёрную вязкую массу. По жутко искажённым лицам несчастных видно было, что они испытывают непереносимые муки, но стонать они уже не могли. Змею и Карану осталось только бессильно смотреть на гибнущих товарищей, а рыдающей Слепой – ощущать их боль. Неожиданно взгляд Змея остановился на скорчившемся в углу Ляме, и он прорычал: - Это твоих рук дело, мерзавец! Ляма, видя, что Каран потащил нож из-за пояса, в ужасе замотал головой, понимая, что разозлённый разбойник сейчас попросту прирежет его, как телёнка на бойне. Но тут в его голове прозвучало: «Дай мне контроль над телом!» «Что?» - растерялся Ляма. «Вот придурок, тебя же прирежут сейчас! Ладно, пойдём другим путём!» - произнёс голос, и всё тело Лямы пронзила жуткая боль. Он скорчился и взвизгнул, но в следующую секунду понял, что тело ему не повинуется, что он словно наблюдает собственными глазами за происходящим, не в силах повлиять на него. Между тем его собственное тело поднялось на ноги и издало жуткий, поистине нечеловеческий смех. Поражённый Каран остановился, а Ляма, точнее, тот, кто взял контроль над его телом, сложил пальцы особым образом и произнёс что-то хрипло-скрежещущее, совсем нечеловеческое. С пальцев сорвалась синеватая молния, ударив в грудь разбойнику. Точнее, благодаря его сверхъестественной быстроте, в плечо. Каран взвыл и выронил нож. Волчок, всё это время сидевший неподвижно и глухо рычавший, тоже бросился на Ляму, жутко оскалившись, и прыгнул, метя в горло. Вновь ударила синеватая молния, жутко запахло палёной шкурой, и Волчок рухнул на пол бесформенной мёртвой грудой. Умнее всех в этой ситуации оказался Змей, прекрасно понявший, что с той тварью, в которую превратился Ляма, им троим не тягаться. Он подхватил Слепую на руки и крикнул: - Бежим, Каран, бежим! Каран послушался своего любовника и бросился следом. Все трое исчезли в одном из боковых проходов пещеры почти мгновенно. А Ляма остался наедине с полутора десятками мёртвых тел, ибо за время короткой схватки тела разбойников перестали корчиться, а лица их посинели. «Как я теперь выберусь отсюда? - в отчаянии подумал он. – Я не знаю дороги, иначе давно бы уже сбежал!» «Они покажут, - хмыкнул голосок. – Я же сказал – выберемся!» И Ляма вновь обалдел, наблюдая, как его тело вздымает руки и начинает чертить в воздухе какие-то знаки – быстро-быстро. Знаки светились мутно-белым светом, а затем исчезали. А мертвецы… Мертвецы стали вставать. Если бы Ляма мог говорить, он взвыл бы от ужаса. «Ну что опять не так? – поинтересовался голос в голове. – Не трясись ты, я вполне их контролирую. Вот придурок…» Все мёртвые разбойники тем временем встали, повинуясь неслышной команде. Зрелище было ужасное – землисто-бледные, покрытые жутковатыми фиолетовыми пятнами, с глазами, напоминавшими теперь белки варёных яиц с чёрной точкой зрачка посередине, с оскаленными зубами и отросшими кривыми когтями… Это были просто ожившие ночные кошмары. И двигались они соответственно – рваными, дёргаными движениями на негнущихся ногах. - Выведите меня на поверхность! – произнёс обитатель браслета устами Лямы, и мертвецы послушно построились цепочкой и шаркающей походкой направились к выходу из пещеры. Ляма пошёл за ними, но не он контролировал своё передвижение. Путь наверх оказался неожиданно долгим, но мертвецы уже не уставали. Ляма, задыхаясь и обливаясь потом, следовал за ними. Через какое-то время ему показалось, что мёртвые разбойники ведут его не наверх, а вниз, где попросту растерзают своими жуткими кривыми когтями. «Я же сказал, - проворчал голосок. – Не паникуй. Что ты за истеричка, Ляма. Куда надо, туда и ведут». После этого Ляма немного успокоился, раз уж в этой ситуации от него не зависело ничего. И вскоре он почувствовал на щеке свежий ветерок. Выбрались. Очень скоро Ляма уже стоял на скальной площадке перед входом в пещеру, хорошо замаскированным разросшимся кустарником. Уже шагов за пять было практически ничего не заметно, а если отойти подальше – век не догадаешься, что здесь есть пещера. Внизу же простиралась горная дорога, по которой мирно катился возок. Какой-то подозрительно знакомый возок… Выполнив приказ, мертвецы замерли у входа, и голос спросил Ляму: «Прикажешь им броситься в пропасть? Или пускай разобьют головы об скалы? Ты же хочешь им отомстить, так давай, желай!» «Погоди!» - огрызнулся Ляма. Человек, правивший возком, показался ему подозрительно знакомым. Ночь уже была на исходе, и в серых предрассветных сумерках он напрягал своё зрение, пытаясь его разглядеть. «Хочешь увидеть поближе?» - спросил голос. «Да!» - отозвался Ляма. «Смотри! – хмыкнул голос. – Мы теперь и так можем!» Лицо человека словно приблизилось, и Ляма узнал кайнара Госсе. Что он делает здесь? Везёт новых рабов? А куда он дел старых? Неужели наигрался и продал? А как же Илики? Нерассуждающая ненависть ударила в голову Ляме, и он злобно подумал: «Убить его! Убить их всех!» «Ого, какой темперамент! А ты не безнадёжен, Ляма! – хмыкнул голос. – Ладно. Будь по-твоему». И руки Лямы вновь поднялись, чертя в воздухе знаки, на этот раз синеватые, но так же быстро тающие в воздухе. Мертвецы, повинуясь беззвучному приказу, двинулись по склону вниз, а Ляма остался наблюдать за грядущим побоищем и испытал жуткое разочарование, когда откуда ни возьмись, кайнару примчался на выручку угрюмый седой мужчина с тремя спутниками. «Пошли отсюда! - проскрипел голосок. – Нам надо отдохнуть, а потом мы продолжим развлекаться. Это ведь так здорово, правда, Ляма?» В ту же секунду к Ляме вернулся контроль над телом, и он почувствовал, как сладок горный воздух и в каком смраде он жил долгое время. Неожиданно к нему пришла уверенность, что кайнар никуда не денется и что он ещё сможет вытрясти из него всю правду об Илики. Ляма удовлетворённо улыбнулся, развернулся и исчез в густых зарослях на горном склоне.