(Мама)

Врачи сказали, что Фрэнку нужно провести хотя бы два-три дня в постели, чтобы его раны зажили. Ему можно было выходить в туалет и спускаться на обеды и ужины, но на этом его физическая активность должна была и остановиться. Фрэнк чувствовал себя странно, лёжа весь день в кровати или на диване под присмотром кого-нибудь из семьи Уэй. Майки днём был в школе, Джерард обычно спал, не показываясь наверху вообще, и потом уходил на работу, а их отец уезжал из дома раньше всех, поэтому Фрэнк оставался наедине с Донной, которая постоянно что-то делала по дому, иногда прерываясь, чтобы перекусить или посмотреть одну из так любимых ею мыльных опер. В самый первый день Фрэнк отказывался выходить из комнаты Майки. Его всё ещё мутило от еды, походы в туалет приносили нестерпимую боль, и у него до сих пор шла кровь. Тогда Донна и Майки принесли ему обед. Джерарда же Фрэнк не видел совсем, и именно это заставило его спуститься на следующий день вниз вместе с Майки. Джерард и правда уже не спал, но есть явно не собирался. Он сказал, что всё, что ему нужно — это кофе, и подмигнул Фрэнку, который ничего не понял, но густо покраснел и уставился в стол, пряча лицо. После того, как Джерард уехал, забрав с собой Майки, чтобы высадить возле школы, Дон тоже ушёл, и Фрэнк остался с Донной. — Тебе нужно поесть, — сказала она, убирая со стола грязные тарелки. Поставив кружку Джерарда и кофейник в раковину, она начала мыть посуду. Фрэнк смотрел на неё и чувствовал вину за то, что согласился поесть, за то, что взял предложенный стакан сока, за то, что сидит за столом уже слишком долго… Донне придётся провозиться возле раковины дольше, чем если бы Фрэнка не было. Он хотел бы ей помочь, но сомневался, что она даст ему помыть за собой посуду. Фрэнк старался есть быстро, но у него снова заболел живот, поэтому ему пришлось остановиться. Когда он наконец отдал свой стакан и тарелку Донне, которая всё ещё мыла посуду, женщина улыбнулась ему, но Фрэнк почему-то вдруг почувствовал себя просто ужасно. Правда, это не остановило его: он подошёл к Донне вплотную и обнял её. Часть его хотела узнать, сойдёт ли это ему с рук. Донна уже позволяла обнимать её, когда он остался у них на ночь — может, позволит и теперь? Конечно же, она позволила и даже коротко обняла его в ответ, правда, потом сразу вернувшись к тарелкам и чашкам. Фрэнк не отходил от неё; он стоял к ней вплотную, спрятав лицо у неё на плече. Ему нравилось находиться так близко к Донне: она изредка приобнимала его, гладила по голове или время от времени поглядывала на него. — Сейчас начнётся моя передача, — сказала Донна, вытирая руки. Фрэнк не отпустил её и ничего не ответил. Он не собирался уходить, пока она сама не скажет ему, и где-то в глубине души он знал, что она не скажет. Пока ещё нет. Пока ещё он ей нравится. Он знал, что скоро её мнение поменяется, но сейчас он мог сполна насладиться лаской и вниманием и не хотел просто так упускать этот шанс. — Пойдём на диван, Фрэнк, сейчас я посвящу тебя в проблемы Джима и Карен. Думаю, что в этой серии мы наконец-то узнаем, с кем изменяет Карен… Фрэнк пошёл за ней в гостиную и лёг на диван, растянувшись на две диванные подушки. Донна села на третью. Первые полчаса Фрэнк лежал, устроив голову в нескольких сантиметрах от её ноги, но к концу второй серии он уже опустил голову ей на колени. Рука Донны покоилась на его плече. Каждый раз, когда она вздыхала или меняла положение, Фрэнк нервно дёргался, ожидая удара или пинка, но этого не было. Донна, казалось, даже не замечала, что мальчик так реагирует на её телодвижения. Эта близость была очень важна для него. Донна не отворачивалась от него в отвращении, никогда не закатывала глаза, никогда не поджимала губы, увидев его, и никогда не велела ему убираться куда подальше. Мать Фрэнка очень редко подпускала его к себе — обычно это бывало в магазинах, где она хотела его постоянно контролировать; объятья же были той лаской, которую ему было очень, очень сложно заслужить. Казалось, Донна готова дать ему внимание просто так. Фрэнк знал, что она наверняка бы хотела вернуться к работе по дому, но он знал и то, что она не оттолкнёт его. Ему было больно, и это заставляло её жалеть его. Жалость делала Донну добрее, и Фрэнк чувствовал себя виноватым и одновременно опьянённым этим. *~*~*~*~* — Так… Ты всё ещё ничего не рассказал, — намекнула Эллен Джерарду. Они оба бездельничали у кассы в ожидании покупателей; день тянулся медленно, людей почти не было, как не было и коробок, которые нужно было разгружать и расставлять по местам, так что Эллен ничего не оставалось делать, кроме как ходить по пятам за Джерардом, бомбардируя его вопросами о Фрэнке. — Да нечего рассказывать, — ответил парень, тяжело вздыхая. — Он лежит в постели, принимает антибиотики с обезболивающими и липнет к моей матери. Вот и всё. — Это мило, — ответила Эллен, улыбаясь. — Да… Но это ненадолго. — Почему? — Моя мама не самый… любвеобильный человек. Она только делает вид ради Фрэнка, но это только на время; скоро ей надоест. — Она ведь не будет кричать на него? Это будет грубо и не очень хорошо для Фрэнки… — Вся радость исчезла с лица Эллен. Джерард вздохнул. — Я не знаю. Ей не нравится, когда её кто-то трогает, а Фрэнк только это и делает. Он почти не отходит от неё… — Он живёт у вас уже сколько? Два дня? Скоро он привыкнет. А твоей матери лучше не кричать на него. Если она это сделает, я клянусь, что приду и сама её ударю. Фрэнку нужна хорошая мама, иначе он никогда не сможет начать доверять женщинам. — Я не думаю, что она будет кричать, но… Не знаю, Фрэнк ведёт себя так, что… Ну знаешь, если она попросит его отойти на минутку, чтобы спокойно накрыть на стол, он воспримет это как удар ниже пояса. — Ему всего лишь нужно немного любви. Бедный ребёнок… Его постоянно унижали, а теперь он нашёл себе кого-то, кто отдаёт ему свою любовь просто так. Естественно, он будет брать всё, что может. Я думаю, если твоя мама немного потерпит, Фрэнк привыкнет к этому. Он поймёт, что может обнимать её, когда захочет, и перестанет на ней висеть всё время. — Да, наверное, ты права, — произнёс Джерард, оглядывая магазин. — Ну, я надеюсь, что ты права. Фрэнк кажется милым, но он слишком взрослый, чтобы так липнуть к людям. Он ведёт себя как шестилетний. — Ну знаешь, он не успел эмоционально повзрослеть! — возмущённо воскликнула Эллен. — Подумай об этом! — Почему ты кричишь на меня? — повысив тон, спросил Джерард, буравя девушку холодным взглядом и отходя от неё подальше. — Потому что ты смеёшься над Фрэнки! — Я не смеюсь над ним, я констатирую факт. Вот сколько ему уже лет, а он ведёт себя так, будто ему шесть. Он все ещё называет свою мать «мамочкой». — Он называет эту психопатку так, как она ему велела. Если бы он ходил вокруг и постоянно говорил: «Да, мама» или «Нет, мама», эта сука подумала бы, что он издевается над ней. А так... Он называет её мамочкой, и это звучит мило. Это не саркастично. Как вообще слово «мамочка» может звучать саркастично? — Ну, в этом есть смысл, — ответил Джерард. — Он ведёт себя как маленький ребёнок, потому что у него не было времени вырасти. Этот мальчик ничего не может сделать без надзора своей матери; она постоянно стоит у него над душой, а он боится её. Да что он вообще делает каждый день? Идёт в школу, потом возвращается домой, иногда приходит в магазин, потом выслушивает крики матери, получает свою порцию синяков и царапин и ложится спать. Как можно повзрослеть в такой обстановке? — Это просто странно. Нет, конечно, мне его жаль, но это реально странно. Ничего такого, мне нравится Фрэнк, он милый, и мне его жаль, но... Я надеюсь, что скоро он повзрослеет. — Просто дай ему время, — прошипела Эллен, не скрывая раздражения. — Он наверняка сейчас ужасно напуган. Его мама ведь в тюрьме, да? — Да. Её арестовали прямо на работе. Женщина, которая занимается делом Фрэнка, говорит, что они ждут психиатрического освидетельствования. Я думаю, что это хорошо. — Хорошо? Знаешь, эта сука заслуживает пожизненного срока. — Если она попадёт в тюрьму, это убьёт Фрэнка. Он уже чувствует себя достаточно виноватым. — Она ужасно обращалась с ним, он не должен так волноваться и не должен защищать её... — Фрэнк волнуется из-за всего подряд. Вчера за ужином моя мама подала ему тарелку, и он сказал «извините» вместо «спасибо». — Хватит, я сейчас заплачу. Бедный ребёнок... — Нет, подожди, хочешь услышать то, что точно заставит тебя заплакать? — Нет! Я не хочу плакать, — сказала Эллен и через пару секунд продолжила: — Что? — Когда мы были в больнице, он несколько раз сказал доктору, что у него уже несколько недель болит в груди. Короче, оказалось, что часть его сердца увеличена или что-то типа того. — У него порок сердца? — серьёзно спросила Эллен. — Не совсем. Врачи сказали, что это вызвано стрессом и постоянным страхом, что-то вроде физического отражения его... — ...Его душевной боли, поняла, — перебила девушка. — Это действительно грустно. — У этого есть название, ну, когда часть сердца становится больше из-за эмоционального потрясения... Знаешь, какое? Чёртов синдром «разбитого сердца». Она действительно разбила ему сердце. — Вот сейчас я точно заплачу, — сказала Эллен, отворачиваясь. — Это кошмарно. Оно пройдёт? — Доктор сказала, что всё пройдёт само по себе через неделю или две, если Фрэнк успокоится и не будет нервничать. Пока что я не слышал, чтобы он у нас дома что-нибудь говорил о боли в груди. — Бедный ребёнок. Я даже не знала, что такое может произойти... Его мать — психованная. — Да. Моя мама сказала, что когда она приехала на работу к матери Фрэнка, ну, чтобы сказать, что она забирает Фрэнка себе... В общем, она сказала, что его мать выглядела так, будто сейчас расплачется от счастья. Она хотела, чтобы кто-нибудь забрал у неё Фрэнка, но боялась отдать его в приёмную семью, потому что его бы могли там изнасиловать или сделать с ним что-нибудь ещё. Она вроде как заботится о нём... но на самом деле нет. Эта женщина просто сумасшедшая. — Она боялась, что его изнасилуют... но сама взяла ремень и отхлестала его между ног. Она сумасшедшая и заслуживает того, чтобы попасть за решётку. Джерард рассказал Эллен, что произошло с Фрэнком, только потому, что она не могла от него отстать. Когда девушка поняла, что он будет молчать, то пришла к собственным выводам. Она слышала, что у Фрэнка болел живот и что его стошнило, поэтому она заключила, что мать мальчика решила убить его, отравив. Это так расстроило Эллен, что она стояла у кассы со слезами, бегущими по щекам. Она не могла работать, но когда Рэй рассказал ей правду, это не очень помогло; Эллен пришлось на остаток ночи поменяться с Рэем — оставить кассу и посетителей ему, а самой пойти разгружать коробки. По крайней мере, она перестала бубнить себе под нос, что из-за неё Фрэнк чуть не умер. Она считала себя виноватой, потому что никогда не заявляла в службу защиты детей о том, что происходило в доме семьи Айеро. — Этой женщине нужна помощь. Я не знаю, в чём её проблема, и знать не хочу, но, если она отправится в тюрьму, Фрэнк будет винить в этом себя. Ей нужна психиатрическая помощь, и, может быть, в психлечебнице ей будет лучше: она не будет шататься по улицам, останется на расстоянии от Фрэнка и получит лечение, которое ей нужно. — Ей нужна пуля в голову. — Но Фрэнк не хочет этого, — ответил Джерард. — Даже социальным работникам он говорит только то, что «она больна, она не специально это сделала». — Да она просто вертит им как хочет! Она — сука. Как можно было так поступить с Фрэнки? — Не знаю. Тут я точно не буду с тобой спорить. — Ладно... Есть ещё какие-нибудь новости? Фрэнки останется с вами? — Сейчас они ищут его отца, но никто толком не знает, где он. Если условия у него дома будут нормальными, то Фрэнку придётся остаться с ним, но моя мама сейчас пытается уговорить женщину, которая занимается делом Фрэнка, сделать законным опекуном её. — То есть, ещё есть и дело? — саркастично вдруг спросила Эллен. — Я думала, что они просто раздают детей всем подряд. Ну, знаешь, я постоянно слышу по новостям о людях, которые держат детей в гараже или вообще в какой-нибудь клетке. — Да. Это не так уж и сложно. Они осмотрели дом, убедились, что у нас достаточно места для ещё одного ребёнка, и спросили у Майки, как он относится к тому, что теперь у нас будет жить Фрэнк. — А что насчёт тебя? — О, оказалось, что я несколько месяцев назад съехал и купил квартиру, так что моя комната — это комната Майки, а в бывшей комнате Майки живёт Фрэнк. — Что? — спросила Эллен, смеясь. — Мама сказала им, что я съехал, — ответил Джерард, улыбаясь. — Не знаю почему. Но соцработникам понравилось, что моя мама уже накупила Фрэнку кучу новых вещей. — Когда они успели к вам прийти? Он же переехал пару дней назад. — У меня такое чувство, что они тоже переехали к нам, причём одновременно с Фрэнком. Эти люди вечно у нас болтаются. — А они ничего не говорят насчёт того, что ты вечно там болтаешься? — Я говорю, что прихожу к ним пообедать, потому что очень сильно люблю свою семью. — Кстати, готова поклясться, Фрэнки нравится обедать и ужинать каждый день, а? — Ты удивишься, но нет. У него почти нет аппетита, и мне кажется, что он чувствует себя виноватым, когда моя мама для него готовит. — Боже, он такой милый! Ты можешь привести его как-нибудь сюда, чтобы я... Не знаю, обнималась с ним всю ночь? — Мне нужно вызвать копов? Ты начинаешь говорить как педофилка, — произнёс вдруг Рэй, проходя в центральный отдел. — Фу, я не это имела в виду! У меня просто такое чувство, что он мой ребёнок. — Ладно, — ответил менеджер, не до конца понимая эти сантименты; он улыбнулся и перевёл тему: — Твоему брату нравится, что теперь с ним живёт его друг? — Он постоянно спрашивает его о том, что случилось, но Фрэнк ничего не говорит, поэтому Майки злится. Вот и всё. Фрэнк почти ничего сейчас не делает; он только лежит на диване в гостиной или спит наверху. — И обнимает твою маму, — встряла Эллен. — Да, лежит на диване или спит, обнимая мою маму. — Вот и не самая ли это милая вещь на Земле? — спросила девушка Рэя, который усмехнулся. — Наверное. Это хорошо для него. И теперь ему больше не придётся красть наши фруктовые стаканчики. Джерард кивнул, а потом вышел из-за стойки. Было два часа дня. Его мама уже приготовила Фрэнку обед и убрала посуду. Настало время позвонить и узнать, как у него дела. *~*~*~*~* — Фрэнк, я надеюсь, что тебя устраивает жить здесь, — сказала Донна. Они стояли внизу, в подвале, в комнате Джерарда — в комнате, которую Фрэнк теперь будет делить со старшим из братьев Уэй. — Ты не можешь и дальше спать на диване у Майки, а Джерард не собирается переезжать в ближайшее время, так что... Это единственная комната, куда я могу тебя поселить. — Я могу спать на диване в гостиной, — тихо произнёс мальчик. Он чувствовал себя как какая-то помеха, как неудобство, рассматривая свою новую кровать и новый набор мебели, стоящий рядом со старыми вещами Джерарда. В подвале было более чем достаточно места для них двоих. Часть комнаты Джерарда была возле лестницы, а часть Фрэнка продолжалась вдоль стены до стиральной и сушильной машин. — Ты не можешь спать на диване, — ответила женщина. — Что случилось? Ты не хочешь быть в этой комнате? — Не в этом дело. Я просто... Джерард не будет злиться? Это ведь его комната. — Джерард помог за всё это заплатить; он знал, для чего мы покупаем мебель и где она будет стоять. Как думаешь, если бы у него были проблемы с тем, что ты будешь жить тут, купил бы он всё это? Джерард помог заплатить? Фрэнк не понимал, как он должен себя чувствовать: польщённым, виноватым или обрадованным? Было сложно освободить в сердце место для всех трёх эмоций. — Не надо так обо всём волноваться, Фрэнки, — мягко сказала Донна, приобняв его за плечи и поглаживая по руке. — Мы делаем это, потому что хотим. Ты — часть нашей семьи, а мы всегда заботимся друг о друге. — Я не хочу, чтобы Джерард злился... — Он не будет злиться, — сказала женщина, поцеловала Фрэнка в макушку и мягко подтолкнула его к новой кровати с новыми простынями и новым набором белья. У него никогда не было подходящего друг к другу постельного белья. — Но дам маленький совет: если ты видишь, что он сидит в наушниках и рисует что-то в скетчбуке, то не подходи к нему. Если он в наушниках, то он не хочет разговаривать. — Наверное, я просто... побуду наверху, пока он не ляжет спать, — прошептал Фрэнк. Он чувствовал тяжесть в груди: наконец-то у него появилось безопасное место, которое он мог назвать своим, но он чувствовал себя слишком виноватым, чтобы им пользоваться. — Фрэнк, у тебя есть право быть здесь. Это не разозлит Джерарда. Ему полезно побыть с кем-нибудь ещё. — Я не выгоню его из комнаты, — пробормотал мальчик. — Фрэнк, я повторяю последний раз, — отрезала Донна; из мягкого и доброго её тон стал жёстким и раздражённым. — Ты не делаешь ничего плохого. Джерарду без разницы, что ты находишься здесь. Точка. Ты перестанешь расстраиваться из-за того, что тебе приходится делить комнату с моим сыном, ясно? Фрэнк облегчённо выдохнул, когда Донна вернулась наверх, потому что она не увидела слёз, набежавших ему на глаза. Она подумала, что он неблагодарный? Он разозлил её... Он не имел в виду, что это ему неудобно делить комнату, он просто не хотел мешать Джерарду. Фрэнку нравился Джерард. Джерард звонил в обед, чтобы спросить, как он себя чувствует, приносил ему с работы фрукты, помог Донне и Дону заплатить за его мебель... Фрэнк не хотел нарушать личное пространство Джерарда. Он не хотел, чтобы парень начал ненавидеть его. Для мальчика было честью жить в одной комнате с любым членом семьи Донны. Было хорошо спать даже на диванчике у Майки, потому что Фрэнк был не один... Он не хотел оскорблять Донну... Фрэнк сморгнул слёзы, собрался с силами и побежал наверх, где Донна мыла посуду. Он тихо подошёл к ней сзади, крепко обнял и утыкнулся носом ей в плечо, слишком рискуя; Донна была зла, а Фрэнк очень хорошо знал, на что способны разозлённые матери. Ему было жаль. Ему было жаль, что он не сказал «спасибо», когда Донна показала ему комнату. Ему было жаль, что он не мог выразить тот восторг, который ощущал внутри. Ему было жаль, что он не знает, как правильно себя вести. — Ты ведь понимаешь, что всё порядке? — спросила Донна, поставив очередную тарелку в сушилку. Фрэнк не ответил, а лишь сжал её чуть-чуть сильнее. — Фрэнк, я задала тебе вопрос. — Извините, — пробормотал Фрэнк, зная, что если скажет больше, то расплачется. Он ненавидел вести себя так по-детски жалко, но ничего не мог поделать со своими эмоциями. Когда Донна раздражённо выдохнула, он сдался и позволил слезам скатиться по щекам. — Я просто не хочу, чтобы на меня злились. Я хочу быть здесь, но не хочу... Я не хочу, чтобы Джерард злился на меня и хотел меня выгнать. — Никто не злится на тебя, Фрэнк. Тебе не нужно так расстраиваться. Мы любим тебя, мы хотим принять тебя в этом доме, но не хотим, чтобы ты себя плохо чувствовал из-за этого. — Я не хочу, чтобы вы злились, — повторил мальчик. У него в голове не было больше ничего, только боль, Мамочка и страх, что сегодняшний день станет тем самым днём, когда он сделает что-нибудь неправильно и разозлит Донну. — Я не злюсь, Фрэнк, и не собираюсь злиться. Даже если ты разозлишь меня, то я лишь скажу тебе, что ты меня расстраиваешь, и попрошу перестать. Вот и всё. В этом доме никто никого не бьёт и никто ни на кого не кричит. Мы не выгоним тебя, если ты сделаешь что-нибудь неправильное. Фрэнк хотел бы, чтобы эти слова вселили в него уверенность или утешили, но этого не произошло. Он тяжело сглотнул и попытался сказать что-нибудь в ответ, но ничего не получилось. У него был комок в горле, и он пытался сдержаться, боясь, что разрыдается прямо там вместо того, чтобы просто обронить пару слезинок от наплыва чувств. Он не хотел быть таким жалким... — Тебе стоит забрать свои вещи из комнаты Майки и перенести их вниз, хорошо? — спросила женщина. Мальчик кивнул; лицом он всё ещё утыкался ей в плечо. Он задержался на несколько минут, прижимаясь к Донне в отчаянной попытке показать свою любовь к ней и благодарность за всё, что она для него сделала. — Я тебя люблю, — прошептал он, медленно убирая руки с её талии. Он тут же застыл, когда Донна развернулась и обернула руку вокруг его плеч, вовлекая его в мягкие объятия. — Я тоже люблю тебя, — сказала она. Это стало последней каплей. Фрэнк безудержно разрыдался.