***
Это часть посвящается Monarchia. Не грусти. _____________
Так же стремительно, как мир угас, он снова заиграл красками, но они не радовали глаз, от их гротескной яркости мутило и бросало в дрожь. Ольга оторвала тяжелую, как камень, голову от подушки и попыталась встать, но тут же рухнула обратно. Глубоко дыша, она пыталась понять, где находится, но не находила подсказок. Полумрак, широкая кровать, запах дешевого освежителя воздуха, шум автострады — место казалось абсолютно незнакомым и отвратительным. От нахлынувшего страха стало мутить еще сильней. Спустив ноги на пол, Ольга ощутила холодный шероховатый линолеум и кое-как поднялась. Рвотные позывы были интенсивней головокружения. Ее повело в сторону, руки наткнулись на стену, где рядом на крючке она нащупала что-то мягкое, махровое. Недолго думая, Ольга дернула вещь на себя и каким-то чудом отыскала выключатель в ванную комнату, из небольшого зазора между косяком и дверью полился свет. Унитаз подвернулся весьма вовремя, Ольгу обильно вырвало, едва успела она отвернуть кран раковины на полную, чтобы заглушить шум. После всего место тяжести в голове заняла боль, пульсирующая и неутихающая. Тяжело дыша, Ольга привалилась к стене, неловко пытаясь стянуть полы застиранного махрового халата на голой груди. Хотелось закрыть глаза и провалиться под землю. Остатки отравляющего сознание алкоголя покинули ее организм, и теперь реальность предстала перед Ольгой во всей своей жестокости. Она находилась черти где, ранним утром, полупьяная и обнаженная, но все это было ничем в сравнении с тем, что она натворила. Она переспала с несовершеннолетним, да к тому же одноклассником Хельги. Чувство стыда мучило ее почти на физическом уровне, и в глазах уже стояли проклятые слезы, за что Ольга ненавидела себя еще больше. Подавив громкий всхлип прижатой ко рту рукой, она медленно поднялась и взглянула на себя в зеркало. Оттуда на нее смотрела бледная, растрепанная молодая женщина с испорченным макияжем. Еще никогда прежде Ольга не казалось самой себе так похожей на Мириам. Она залезла в душевую, схватила мочалку, одноразовый набор мотельного мыла и принялась тереть кожу с таким остервенением, что вскоре та раскраснелась и стала саднить, а саму Ольгу снова затошнило. Мальчишка, судя по всему, мирно спал. Выпил он тоже немало, но спиртное на него подействовало гораздо мягче. Насколько возможно тихо, Ольга собрала свои вещи и оделась; включить свет она не решилась, а в темноте и с головокружением это далось ей нелегко. Кое-как справившись с задачей, она схватила сумку и направилась к выходу, перед тем оставив на прикроватной тумбочке сумму, которой, как ей казалось, будет достаточно, чтобы оплатить ночь в мотеле и покрыть прочие расходы. У двери Ольга задержалась. Позорное бегство не входило в ее планы. Впрочем, тащить в постель мальчишку на двенадцать лет моложе ее самой — тоже. Мальчик спал как убитый, за все время, пока она хлопотала рядом, он не совершил ни одного движения. Если бы Ольга отчетливо не расслышала его сонного дыхания, то у нее был бы повод для беспокойства. Выйдя из номера на цыпочках, она надела туфли и направилась в сторону шоссе. Окутанная туманной сыростью окраина казалась ей как никогда чужой и враждебной. Немного постояв, Ольга заметила такси, ехавшее по ближайшей к ней полосе. Взмахнув рукой, она остановила его, и спустя пару минут пустой болтовни с водителем авто уже несло ее по безлюдным улочкам, точно кровеносным сосудам организма-города, прямиком домой.***
Второе пробуждение далось гораздо легче первого, которое теперь, спустя десять часов, мерещилось настоящим ночным кошмаром, но Ольга все равно продолжала неподвижно лежать в постели, хоть ее глаза были давно открыты. Никогда раньше она так не радовалась своей спальне в отчем доме, прохладные тона обоев действовали на ее зрение как холодный компресс, приложенный к месту огромной шишки. Благодаря тому, что почти все содержимое желудка вытошнило еще в мотеле, чувствовала себя Ольга довольно неплохо, о себе давали знать лишь небольшая сухость во рту и незначительная пульсация в затылке. Она всеми возможными способами пыталась отогнать от себя гнетущее чувство вины и тревоги, покалывающей в животе, словно ее внутренности обдали жидким азотом. Нечто похожее она испытывала, когда впервые безобразно напилась в старших классах, но тогда ее тошнило всю ночь, и она пару раз была близка к тому, чтобы вырубиться прямо в ванной комнате. Это было нечто большее, чем просто первая попойка. В школе Ольга столкнулась с тем, что большинство сверстников ее избегало. Она так до конца и не поняла, в чем крылась причина такого отчуждения. Ольга старалась быть доброй ко всем, не ябедничала, поддерживала беседу со всеми, кто с ней заговаривал. Когда было время. И вот на последнем году обучения она удостоилась приглашения на вечеринку от одной из самых «крутых» девушек среди ее одногодок. Хоуп предсказуемо была лидером команды болельщиц, не слишком усердно училась, но благодаря спортивным успехам получила стипендию на обучение в каком-то второсортном колледже, славящемся в первую очередь своими гулянками, а не академической успеваемостью студентов. Хоуп пользовалась успехом у парней и меняла их едва ли не каждую неделю — всегда подворачивался птенчик посмазливей или с тачкой модели поновей. Ольга не завидовала ей, совсем нет, но ее образ жизни настолько явно контрастировал с ее собственным, что она не могла не потянуться к этой девушке, и, конечно, принять ее приглашение. Хоум-пати достигла невероятного размаха. Ольга, опоздавшая всего на полчаса, широко раскрыла глаза и замерла на месте, разглядывая толпу, собравшуюся в гостиной и близлежащих помещениях. Музыка гремела так, что, должно быть, квартала два не могло уснуть без берушей. Смесь алкогольных испарений, запахов газировки и сладких соков для отверток пьянили даже тех, кто не взял в рот ни капли. Немного продвинувшись вглубь, Ольга тут же встретила кучу знакомых лиц. Разумеется, здесь была команда поддержки в полном составе, регбисты тут и там светили своими обтянутыми тонкой синтетикой торсами, и еще девушки и парни из классов помладше, вмиг захмелевшие и уже вовсю предававшиеся веселому разгулу. Ольга чувствовала себя неуютно в этом месте, но старалась убедить себя в том, что это тоже необходимый опыт, через который она должна пройти. Немного побродив по гостиной, она только успела пригубить немного сухого вина, каким-то чудом затесавшегося среди бутылок дешевой водки и банок с пивом. В кухню доступ был открыт, но там никого не было, и Ольга, особо не раздумывая, пошла туда. На столе в графине стояло еще немного вина, белого и охлажденного. Ольга наполнила им свой успевший опустеть стакан и сделала глоток побольше. Никто с ней даже не пытался заговорить. Те, кто подал вид, что узнали, даже не кивнули в знак приветствия. Это уязвило, но тогда-то Ольга, конечно же, не стала бы рыдать в три ручья из-за такой несправедливости, хотя в груди все равно неприятно кольнуло. Она присела на высокий стул у подобия кухонной барной стойки, аккуратно расправив гофрированный подол шотландки, добавила себе еще вина. Ольга не привыкла много пить, по правде говоря, вино было единственным, что она успела попробовать к моменту своего семнадцатилетия. Если у них и случались семейные праздничные ужины, то пили они только его, уже потом, после застолья, родители, разбредаясь по своим углам, доводили себя до желаемой кондиции: папа пил пресловутый скотч, а мама утаскивала в спальню бутылочку Мартини Бьянко. Ольга решила, что если ничего хорошего в плане общения с ровесниками не выйдет, то было бы неплохо хоть раз в жизни испытать опьянение. Вдруг она ощутила, что больше не одна в помещении. Обернувшись, она обнаружила хозяйку дома, та была уже здорово навеселе, но держалась бодро, хотя Ольга знала точно — не прошло и четверти часа, как она слезла с качка, который был ее нынешним бойфрендом. — Ольга Патаки, — Хоуп произнесла ее имя медленно, будто смакуя каждый звук, — как я рада видеть тебя, думала, не придешь. Отвернувшись, она полезла в холодильник, как позже выяснилось, за льдом. — Никуда не уходи, — бросила она через плечо, — страсть, как хочется с тобой поболтать. Через минуту Хоуп уже разливала в наполненные льдом стаканы что-то вроде Пина колады. — Почему мы так мало общаемся, милая? — она вручила Ольге стакан. — Ты же девчонка что надо. Ей оставалось лишь удивленно округлить глаза и отпить из своего стакана. Ольга чуть было не закашлялась — коктейльчик оказался крепче, чем можно было подумать. Они не выпили и половины, а Хоуп потянула ее в патио, дескать, там говорить куда приятней. Хоуп была очень красивой, так Ольге всегда казалось, в отличие от нее самой, та обладала формами, но, благодаря усиленным тренировкам, выглядела поджарой, особенно среди однолеток она выделялась кожей — чистой и смуглой, в довесок к которой шли темные волосы и глаза. Ольга и подумать не могла, что от девушки одних с ней лет может исходить опасность, потому не удивилась, что рука Хоуп ненавязчиво легла на ее плечо, когда они присели на диванчик. Забила тревогу она лишь тогда, когда лицо той оказалось слишком близко, а губы накрыли ее собственные. Поцелуй вышел властным, но до нелепости мокрым. Ольга впала в ступор и не могла даже пошевелиться от шока, пока Хоуп тщетно пыталась проникнуть языком в ее рот. Но когда ей это удалось, она стала вытворять такое, что Ольга вмиг залилась краской. Чуть отстранившись, та пьяно рассмеялась. — Так я и думала, — весело сказала Хоуп и прижала несопротивляющуюся Ольгу ближе. Теперь она уже попыталась протестовать. — Лесба. — Я не… — растеряно промычала Ольга. — Да брось! Тебе же понравилось, и я ни разу не видела около тебя парня. Уверена, это неспроста. И прежде, чем Ольга успела что-то возразить, Хоуп вновь заткнула ее поцелуем, а руки уже тянулись к ней под юбку и дальше туда, где ее еще никто никогда не касался. Несколько секунд Ольга колебалась, готовая сдаться этому напору, но вдруг подумала о том, за кого ее приняла Хоуп — лесбиянку. Вполне возможно, что поэтому ее сторонились, считая гомосексуалкой. И хоть действия девушки будили в ней странные чувства, она абсолютно точно знала, что не хочет быть изгоем. Ольга оттолкнула Хоуп, которая уже и не ждала сопротивления. Шлепнувшись на подушки, та крикнула что-то ей вслед, но она уже неслась со всех ног обратно в дом. Всяко лучше, чем слыть лесбиянкой. Ольга хотела уйти домой, но по пути через гостиную ее утащила на софу развеселая компания из плохо знакомых ей парней и девушек, полный стакан оказался в руках, и ей уже не хотелось подниматься и идти куда бы то ни было. Хоуп в ту ночь она больше не видела, но, опасаясь неловкой встречи, упорно и неумело пила до тех пор, пока комната не потеряла четкие очертания, бестолковое мельтешение людей перестало действовать на нервы, и спиртное, в конце концов, не попросилось обратно. После этого началась еще более интересная часть ночки. Борясь с сонливостью, Ольга цеплялась за бортик ванной, боясь, что если она упадет, то просто-напросто захлебнется собственными рвотными массами как какая-нибудь рок-звезда. В дверь несколько раз тарабанили, пейджер писком возвещал о сообщениях, но Ольга ни на что не реагировала. Дома ее, конечно, ждала хорошая взбучка — впервые она ночевала где-то в другом месте, но каким-то образом Ольге удалось ловко отвертеться. Тогда у нее появился новый страх — ни за что на свете она не хотела подвергнуться унижению и травле из-за ориентации; потому, как только ей казалось, что девушка рядом с ней — будь то однокурсница, соседка, случайная знакомая — вызывает в ней странные чувства, Ольга тут же бросалась в омут нового романа с мужчиной. Ей везло, и даже с таким странным способом решать проблемы в глазах окружающих она оставалась порядочной и хорошей девушкой, успешной, но не зазнающейся. Родители гордились ею, и ни у кого никогда не возникало сомнений относительно ее добродетельности. Ольга ожидала, что Хоуп будет болтать о ней гадости в школе, но та будто и вовсе ее не замечала, потому вскоре все забылось. Почти. Случившееся прошлой ночью пробудило в ней воспоминания. Она чувствовала себя почти так же гадко, как и тогда.***
Принимая горячую ванну, Ольга неспешно приходила в себя. Время близилось к пяти, Хельга уже должна была быть дома. Закончив с водными процедурами и наскоро прибравшись на кухне, она накинула домашнее платье и направилась к лестнице. Поравнявшись с дверью в комнату сестры, Ольга остановилась и, не удержавшись, дернула ручку. Конечно, на сей раз оказалось незаперто. Хельга только повесила щеколду внутри, а не полноценный двухсторонний замок, на что вчера она не обратила внимания. Спальня выглядела так, будто ее хозяйка собиралась в большой спешке. На полу возле шкафа валялись вещи, некоторые прямо с вешалками. В полумраке было всего не рассмотреть, и Ольга раздвинула шторы, в свете угасающего дня было видно, как по комнате носятся пылинки. На широком подоконнике обнаружилась кружка с отбитой ручкой, наполовину заполненная окурками. Она догадывалась, что Хельга курит, но в первый раз видела этому вещественное доказательство. В другой день Ольгу, может быть, и возмутило бы то, что она увидела, но не сегодня. На столе возле компьютера она заметила целую стопку тетрадей в твердом переплете, на обложке каждой значилось какое-то римское число. Заглянуть вовнутрь Ольга пока не решалась, но взяла в руки одну из них. Это была общая тетрадь потолще обычной, и даже на ощупь обложка напоминала старую книжную. Это могло быть личным дневником или еще чем-то другим личным, потому Ольга просто оставила ее там, где нашла. Неспешно двигаясь, она привела комнату в порядок: застелила постель, перед тем сменив белье, отерла подоконник от пепла и приоткрыла фрамугу, чтобы проветрить спальню от затхлости. Вещи, подобранные с пола, рассортировала на две части: достаточно чистые должны были отправиться обратно в шкаф, а прочие — в бельевую корзину. За уборкой Ольга, как это было ей свойственно, взбодрилась и даже размечталась о чашке кофе покрепче, и потому, не доделав до конца свое дело, она отправилась на кухню, чтобы включить кофеварку. По возвращении ей оставалось только развесить в шкафу вешалки с одеждой, и ее экстра-уборку можно было бы считать завершенной. Вот только сделать это не удалось — дверь в шкаф оказалась запертой. Ольга хлопнула глазами и в недоумении еще сильней выкрутила ручку, но и на сей раз дверца, конечно, не поддалась. Она опустилась на колени и присмотрелась. В середине круглого набалдашника зияла малюсенькая замочная скважина, да и сама ручка выглядела чересчур новенькой и блестящей для старого дерева. — Что ты делаешь? — спокойный раскатистый голос заставил Ольгу коротко вскрикнуть и отскочить назад. Хельга торчала в дверном проеме, и Ольга уже не в первый раз задумалась, не приросли ли ее руки к груди в скрещенном виде. Насупив брови, сестра походила на маленькую сову. — Ох, Хельга, я не слышала, как ты пришла, — Ольга уже готова была рассыпаться в извинениях, принятая ею поза на коленях была весьма кстати. — Еще раз спрашиваю, что ты здесь забыла, Ольга?! — резко перебила она. Ольга всегда терялась, когда на нее повышали голос. В детстве она еще и зажмуривала глаза, но сейчас лишь судорожно сжимала мышцы пресса. К счастью, дар речи вернулся к ней быстро. — Я только хотела повесить вещи на место. — Кто позволил тебе здесь хозяйничать? — Я всего лишь немного прибралась, не то что бы здесь бардак, не подумай… — Не смей приближаться к моей комнате в мое отсутствие, — Хельга стремительно подошла к ней, и Ольга, машинально отклонившись, готова была принять удар. Если понадобится. — Поняла? — Я ничего не трогала, уверяю тебя. Хельга смерила ее тяжелым взглядом, вздернула подбородок и направилась к кровати. Плюхнувшись на нее, она схватила с тумбочки первый попавшийся журнал и открыла его на середине. — И вообще-то… Вообще-то, я хотела поговорить с тобой о том, что произошло вчера. Хельга и бровью не повела, продолжая демонстративно пялиться в потрепанное глянцевое издание. Ольга вновь испытала знакомое мерзкое ощущение, будто земля уходит из-под ног, будто она оказалась на хлипкой палубе корабля. — Хельга, — и снова ее голос разбился о глухую стену отчуждения, но заставить себя замолчать она уже не могла. — Извини меня, пожалуйста, мне не стоило лезть в твои дела и… твою комнату. Язык не слишком хорошо слушался Ольгу, вернее сказать, он работал в полном разладе с ее мыслями. Почему-то ей показалось, что прикосновение должно оказаться убедительней любых слов. Она легонько тронула предплечье сестры, просто чтобы обратить на себя ее внимание. Но реакция Хельги оказалась такой, точно ее коснулись оголенным проводом под напряжением — она одернула руку с таким нескрываемым отвращением, будто ее вот-вот должно было стошнить. — Не прикасайся ко мне, — прошипела Хельга, сверля ее горящими глазами. — Мне хватило Мириам, я отработала свою смену няньки для пьянчуг. Уходи! Она произнесла это скороговоркой, ни разу не сбившись, так строго и властно, что Ольга просто не могла не послушаться. Вся в отца — заводится с пол-оборота, — это единственная мысль, крутившаяся в ее голове, пока ноги мелькали в беге по ступенькам. Кофе успел остыть. К нему примешался мерзкий привкус, то ли дело было в приличной порции того же вчерашнего скотча, то ли в горечи слез, пролитых над кружкой в полном бессилии. Ольга беззвучно плакала, не желая рушить какой-то сверхъестественной тишины их кухни. Ей становилась горше от мысли, что Хельга была права, права во всем: она сделала первый шаг по стопам Мириам, она не менее безответственна, скорее всего, тоже склонна к алкоголизму и слепа ко всему в своих страданиях, независимо от того, насколько они реальны и небеспочвенны. Вероятно, так у мамы все и начиналось — горечь слез и пьянящий привкус спиртного в гробовой тишине, потому что мужу до нее нет дела, собственные амбиции давно похоронены, а рутина заела так, что хочется выть. У Ольги пока не было ничего из этого, но она чувствовала себя такой несчастной, что желала умереть, не сходя с этого места. Ольга громко шмыгнула носом, что полностью противоречило ее манерам, и поднялась. Если так хочется умереть, не сходя с места, то нужно двигаться вперед, куда угодно — к такому нехитрому выводу она пришла, и это казалось ей верным решением. Потому Ольга поступила так снова. Снова привела себя в порядок, приоделась и, поймав такси, направилась в «У Пьера», надеясь на то, что судьба будет к ней благосклонна, и белобрысый мальчишка сегодня на смене, и что после ее бегства он не отвергнет Ольгу. О, нет, он не может оказаться таким жестоким, точно не может. — Здравствуйте, добро пожаловать в «У Пьера», сегодня я ваш официант. Ольга подняла глаза. До чего же он был хорош в этой своей наутюженной рубашечке, с чуть взлохмаченными вихрами светлых волос и карандашом за ухом. Она ощутила, что невольно губы растягиваются в широкой улыбке, а глаза вот-вот готовы вновь оказаться на мокром месте. Так странно, что сей омут так быстро затянул ее, но горести остались на берегу, так что неважно… Неважно. К концу вечера они вновь оказались целующимися под барахлящими ночными огнями ресторана. Небо протестующе гремело, сверкая молниями, будто предостерегая. Но после короткой фразы, брошенной, будто невзначай, между самозабвенными поцелуями, Ольге стало все равно. — Больше не оставляй меня, — разлилось тягучим медом внутри, и на короткий миг она готова была забыть о печалях. Арнольд улыбнулся: — Мне кажется, это начало прекрасной дружбы*.