***
За завтраком Ольга только и делала, что без умолку болтала о предстоящем торжестве. Называть намечающееся празднество вечеринкой она специально не спешила, ибо знала, что сестра нехорошо реагирует на это слово. Однако в остальном та не проявляла недовольства, лишь изредка по привычке закатывая глаза. То, что Ольга спустилась к завтраку, уже само по себе должно было немало удивить Хельгу, считавшую, что она давно рассталась со своей школьно-университетской привычкой рано подниматься. Конечно, она не могла знать, что, прокравшись к себе в спальню перед рассветом, Ольга обычно почти не спала до самого ее ухода в школу. Она прислушивалась к тяжелым шагам и звону посуды, которая всегда оставалась грязной в раковине. Уходила Хельга всегда довольно рано, чуть ли не за час до начала занятий. На что она убивала время, Ольга не знала, оставалось лишь строить догадки, отмывая от сковородки остатки подгорелой яичницы. Должно быть, утра она проводила в компании тех троих ребят, что недавно наведались к ним домой, а, может быть, только с Сидом Гифальди. Они не обсуждали это с сестрой, но не нужно быть компьютерным гением, чтобы при таком широком распространении социальных сетей выведать о человеке основную информацию. Говоря откровенно, Сид был ей не по душе. Ольга даже в красках представила лицо Боба, если бы Хельга привела такого потенциального бойфренда домой ради знакомства. Но сестре, разумеется, она ни о чем не говорила. Она же не самоубийца! Уже несколько дней они с Хельгой вполне мирно общались, избегая болезненных тем, касающихся Мириам, пьянства, Хельгиного свободного времени, которое она проводила вне дома, и, конечно, никто из них не затрагивал тему отношений. Сестра лишь лукаво улыбнулась, запирая дверь за Ольгой, которая убегала на встречу с Арнольдом. В тот вечер она сама к громадному облегчению Ольги осталась дома на марафон какого-то старого мультфильма. А вчера они остались дома вдвоем и провели вечер каждая в своей спальне, но ее не покидало чувство разрастающейся теплоты между ними с Хельгой, что она так боялась испортить. — Если потеплеет, можно будет отпраздновать на заднем дворе. — Ты давно там была, красотка? Сейчас он больше напоминает реконструкцию «Последнего дня Помпеи», — заметила Хельга, ковыряя вилкой поджаристый кусочек бекона. — Ничего, — возразила Ольга, — можно нанять рабочих, чтобы они там все расчистили, за день они должны управиться. Хельга только вздохнула, но вовсе не сердито. — И тогда мы сможем натянуть тент, развесить маленькие бумажные фонарики или гирлянды, и… — Никогда не думала о карьере event-менеджера? — перебила ее сестра. — Столько запала ради такого ерундового события. Ольга постаралась сделать такое выражение лица, которое красноречиво говорило бы о том, как Хельга ошибается. — Мне жаль, что раньше ты… — она запнулась. — Что раньше твои именины проходили не так… не так, как положено. К ее удивлению, сестра восприняла это даже без своего обычного скептицизма. Она кивнула едва заметно и отправила в рот последний кусочек завтрака. Ольга промокнула губы салфеткой, хотя, увлеченная беседой, совершенно забыла о своих мюсли и тостах. Когда Хельга вышла из дома, Ольга украдкой проследила, не присоединится ли к ней кто, к счастью, их улица была прямой и длинной, и это было нетрудно. Она шла неспешно, напялив на голову громадные белые наушники, пока не дошла до автобусной остановки, где почти сразу села в автобус. Одна. Это принесло Ольге облегчение. Странно.***
Расправившись с мелкими домашними делами, Ольга наведалась в банк и «Империум», где, на удивление, ее ждали хорошие новости. Прибыль выросла на несколько процентов, и дальнейшие прогнозы были самыми благоприятными. Задумывалось запустить новую рекламу, а может, и вовсе затеять ребрендинг, чтобы идти в ногу со временем. Затем Ольга сделала кое-какие покупки в супермаркете, и ей пришлось взять такси. Погода располагала к прогулкам, но пришлось бы слишком много тащить в руках. Переступив порог, Ольга вдруг с ужасом вспомнила про Мириам. Она давно не навещала мать в клинике. Ей стало стыдно за это, но из-за приближения Хельгиного Дня Рождения на голову свалилось столько дополнительных хлопот. Да и угрызении совести сейчас были совсем не кстати, ей еще было необходимо время, чтобы испечь пирог на пробу, раз уж Ольга решила подойти к подготовке праздника со всей основательностью. Возможно, она выкроит пару часов завтра, даже сядет за руль отцовской машины и съездит в больницу, даже выведет Мириам на прогулку, прихватив с собой тот самый приготовленный пирог. Ольга попыталась вытеснить мысли об этой проблеме другими размышлениями. Важней всего, что она так и не выбрала для Хельги подарок, а ведь это должно было быть что-то особенное. Дело осложнялось тем, что Ольга не могла припомнить ни одного раза, когда угодила бы ей с презентами. Подарки, что она делала для сестры в детстве, и которые с радостью приняла бы любая девочка ее возраста, оказывались для нее неприемлемыми. Мягкие игрушки находились на чердаке со вспоротыми животами, платья с кружевами и кашемировые джемперы висели в шкафу до тех пор, пока не становились малы, и Ольга собственноручно не сдавала их в Армию Спасения или сиротский приют, косметика, дорогая и тщательно подобранная, даже не вынималась из коробочек. Сейчас-то Ольга понимала, что вместо плюшевых мишек Хельге больше подошли бы пазлы или настольные игры, вместо тряпок — спортивное снаряжение, помад и туши — книги, но вот что преподнести ей сейчас, она понятия не имела, хотя ломала над этим голову почти неделю. Ольге хотелось, чтобы это было что-то действительно нетривиальное. Раскладывая продукты по полкам, она не переставала гадать, пока ее не осенило. Ольга может подняться в комнату Хельги и там подробнее узнать о ее вкусах, интересах и нуждах. Руки так зачесались, что она бросила свое занятие и взлетела вверх по лестнице на второй этаж. На сей раз Ольга не сомневалась, что дверь не заперта, да и в самой спальне сестры не царило обычного хаоса. Комната напоминала обычную девчачью спальню, не хватало лишь цветочков в горшках и Тряпичной Энни. Ольга боялась, что ее вновь застанут врасплох, потому желала управиться как можно быстрее. Она остановилась у книжных полок, осмотревшись по сторонам. По правде сказать, полки были не только книжными, на одной из них в ряд стояли музыкальные диски. Ольга аккуратно вытащила несколько из них, чтобы рассмотреть. Да уж, музыкальный вкус у ее сестренки точно не вписывался в критерии «обыкновенного». В левой руке она сжимала последний альбом популярного в девяностых рэпера и сборник классики, а в правой — британских «Oasis», «Megadeth» и собрание лучших композиций Кертиса Фуллера. Странный выбор для подростка. Ольга знала лишь одного человека Хельгиного возраста, который любил джаз. Это был Арнольд. Она тряхнула головой, чтобы избавиться от такого направления мыслей, это было совсем ни к чему сейчас. Упаковка диска с джазом выпала из рук и, звякнув об пол, раскрылась. Ольга склонилась над ним, отложив прочие диски в сторону. На истрепанной обложке внутри красовалась надпись «Собственность Арнольда Шотмэна». Она чуть вздрогнула. Ольга и не знала, что они дружат, по крайней мере, так, чтобы обмениваться музыкой. Или же она отстала от времени, и это больше не является признаком душевной близости, как раньше? Аккуратно расставив диски, Ольга поднялась и отряхнула подол юбки. Аудиосистема на самой верхней полке выглядела довольно старой, поэтому покупка новой показалось ей неплохой идеей и была взята на заметку. Следующим объектом «обыска» стал письменный стол. Ольга скользнула взглядом по сложенным в стопку увесистым фолиантам-дневникам. Так ей казалось. Ничего ведь дурного не будет, если она просто заглянет, и, если ее догадка окажется верна, не станет читать и отступит? Выдохнув, Ольга взяла из стопки самый верхний с римской цифрой «VI». Некогда чистый белый форзац был размалеван разномастными рисунками: сердечками, скрещенными костьми и черепами, кривоватыми цветочками и разнообразными геометрическими фигурками и телами. Но это было не самым интересным, перелистнув первые несколько страниц, Ольга обнаружила не дневниковые записи, а… стихи. Она принялась листать дальше, перед глазами мелькала тьма-тьмущая стихотворений. Некоторые были совсем короткими, в одну-две строфы, другие были тщательно вписаны в форму итальянского сонета, а иные растягивались на несколько страниц и напоминали небольшие поэмы. Ольга, зачарованно приоткрыв рот, прочла несколько из них до конца. Написано было довольно профессионально, прослеживался нажим опытной руки, хотя кое-где и мелькали признаки юношеской неопытности. Небрежный почерк выдавал, что книжечка была всего лишь черновиком. Ольга вспомнила, как сестра перепечатывала что-то из блокнота в компьютер, наверное, она выставляла свои творения в интернет. Ольга положила книжечку обратно туда, где взяла, надеясь, что Хельга не заметит вторжения на ее территорию. В голове уже вертелось несколько вариантов для будущего подарка, и она, подхватив кружку с подсохшими разводами кофе на дне, уже было направилась вниз, но приоткрытая дверь в стенной шкаф заставила ее остановиться. Ольга невольно поморщилась, припомнив, что эта дверь не так давно стала причиной ссоры, из-за которой они так долго не разговаривали. Благоразумие кричало, что приближаться к нему и вовсе не стоит, но, с другой стороны, если там Хельга хранит что-то действительно ценное, то тогда у Ольги будет больше шансов ей угодить. Она просто одним глазком глянет, и все. Отставив кружку, Ольга с опаской открыла дверь, точно вот-вот должна была завыть сирена или кто-то должен был выскочить из засады и схватить ее. Однако за дверью просто были развешенная на вешалках одежда, а на полу громоздились коробки с обувью. Ольга взяла в руки одну из них, и она оказалась тяжелее, чем можно было ожидать, а ее содержимое перекатывалось внутри. Ольгу снедало любопытство, хоть она и не имела привычки лезть не в свои дела, и в то же время ее захлестнула тревога. Она ощутила, что ладони, в которых она держала коробку, вмиг покрылись потом. На кону стояли их отношения с сестрой. Если она заметит вторжение… Ольга сорвала крышку, чтобы избавиться от этой мучительной двойственности чувств. Она резко выдохнула. Книги. Коробка оказалась заполнена маленькими книжечками, примерно вполовину меньшими, чем те, что были сложены на столе. Можно было бы остановиться сейчас, но внутренний голос твердил, что Ольга и так уже зашла слишком далеко, замаралась, влезла в личные вещи, чужие дела. Она обнаружила себя читающей. Это снова были стихи, но не такие, какие Хельга писала сейчас. Маленькие книжечки содержали любовную лирику. Или, уместнее было бы сказать, «прятали»? Ольга провела пальцем по съехавшей вбок фиолетовой строчке. Сколько же сестренке было лет, когда она это записала? Восемь-девять? Совершенно случайно она вспомнила о привычке Хельги писать именно фиолетовыми чернилами, и, кажется, эта привычка водилась за ней именно в младших классах. Итак, оказалось, что сестра пишет стихи едва ли не целое десятилетие и при этом не обмолвилась об этом ни словом родне. Ни ей, ни маме, ни папе… Ольге отчего-то стало ее невероятно жаль. Она явственно смогла представить, как Хельга украдкой черкает ручкой по бумаге в автобусе, или прислонив корешок к дереву в парке, или на скучных уроках, заложив миниатюрный ежедневник меж обложек тетрадей. А все наверняка потому, что она так же тайком находила вдохновение. Это был мальчик. В стихах он представал идеально красивым, воплощением доброты, спокойствия и мудрости. Хельга воспевала его пшеничные волосы, глубокие глаза, их мечтательный взгляд. Она звала его «своим возлюбленным», «своим отчаянием». Ольга изумленно хлопала глазами, она и сама не знала, что удивило ее больше — то, что центром Вселенной для маленькой девочки мог стать маленький мальчик, или что эта самая Вселенная была ее сестренкой, ее маленькой хмурой Хельгой со сжатыми кулачками и темными, точно покрытыми сурьмой, вечно сведенными вместе бровями. Ольга перелистала прочие книжки, всего их оказалось шестнадцать. В каждой новой рука, делавшая записи, становилась все уверенней, любовный запал то возрастал, то спадал, но Хельга росла в своем мастерстве. Зачарованная прекрасными образами, Ольга совершенно позабыла о времени, она уселась по-турецки, задрав юбку-карандаш, и полностью погрузилась в чтение. Перед ней открылся целый мир, дивный, доселе неизвестный мир, годами прятавшийся под неприметной оболочкой, за стенами отчуждения. Несомненно, это была тайная любовь, но Ольгу не покидало ощущение, что этот мальчик, ее герой, кого-то ей смутно напоминает, будто она знала его много лет, а, может, пересекалась с ним и сейчас. Имя. Ей ни разу не попалось его имя, много прелестных, причудливых, порою, даже забавных эпитетов, нежных прозвищ, но не имя. Это так и могло бы остаться загадкой, если бы, спешно, но аккуратно сложив ежедневники обратно в коробку, Ольга не задержала взгляд на самом первом клубнично-розового цвета, не соблазнилась заглянуть и проверить наличие дат и пометок на форзаце. Там обнаружилось стихотворение — шестистрочный акростих. Ольга ощутила, что ее руки задрожали, она похлопала глазами, чтобы убедиться, что ей не привиделось, но глубоко вдавленные ручкой в картон буквы никуда не исчезли…A—R—N—O—L—D
Книжечка выскользнула из ее пальцев, но Ольга этого даже не заметила, она была оглушена. Не может быть. Просто… Не может. По привычке она, скорее всего, должна была бы залиться слезами, что-нибудь разбить, но на деле не могла пошевелить ни одним мускулом на лице или сдвинуться с места. До тех самых пор, пока в дверь громко не постучали, очевидно, не впервые. Кое-как снова поднявшись на ноги, Ольга забросила последнюю книжку в коробку, задвинула ее в шкаф, и, быстро оглядевшись на наличие следов своего присутствия, сбежала вниз. Мельком она взглянула на висящие в холле часы. Четверть четвертого. Сколько же времени она истратила? Дверь Ольга открыла едва ли не запыхавшаяся, но дыхание мгновенно сбилось, как только она увидела того, кто стоял на пороге. — Привет, — Арнольд привычно тепло улыбнулся и чуть кивнул в знак приветствия. Ольгино сердце рухнуло вниз, ей казалось, что она прямо сейчас провалится сквозь землю. — Что ты здесь де… — Эй, репоголовый! — Арнольд обернулся, и Ольга заметила припаркованный у тротуара темно-зеленый автомобиль какой-то древней модели, а рядом с ним Хельгу с несколькими увесистыми папками в руках. — Где твои манеры? — она демонстративно потрясла в руках свою ношу, и тот, обронив одну из своих извиняющихся улыбок, поспешил к ней на помощь. — Школьный проект, не подумай ничего такого, — сказал Арнольд. Хельга уже поднялась в свою спальню, а он замешкался в холле, якобы снимая обувь. Ольга тупо кивнула, но в голове у нее было пусто. Лицо Арнольда приняло тревожное выражение. — Что-то не так? Ты какая-то бледная. — Арнольдо! Долго тебя ждать? — рявкнула Хельга сверху. — Сейчас! — тем же тоном ответил он. — Мне нужно идти, — обратился он к Ольге и чуть склонился вперед, чтобы украдкой ее поцеловать. — Мы-должны-порвать, — произнесла она на выдохе одним словом до того, как губы достигли своей цели. Удивление в его глазах едва ли не причинило ей физическую боль. Он был слишком поражен этим резким заявлением, чтобы вслед за этим пришла обида. — Что ты такое говоришь? — глухим голосом спросил Арнольд, прижимая папки к груди, свободной рукой он схватился за ее запястье. Ольга хотела вырваться, но вместо этого сделала шаг назад, и между ними возникло пресловутое «расстояние вытянутой руки». — Сейчас не время, — слова разбивались о его непонимание, и она сама ощущала, как губы начинают подрагивать, а в уголках глаз собирается влага. Немая сцена раскололась, когда на лестнице раздались тяжелые шаги. Из последних сил Ольга отняла руку и отступила еще на шаг. — Никак не насытишься обществом моей драгоценной сестры? — беззлобно спросила Хельга, складывая руки на груди. — О, — хрипло отозвалась Ольга, — прости, это я задержала его своими глупыми расспросами об учебе, ну ты знаешь… Ты голодна? Хельга кивнула. — Лошадь бы съела, а ты, репоголовый? Не дождавшись ответа Арнольда, Ольга быстро заговорила: — Тогда я приготовлю вам сэндвичи и чай, принесу наверх, чтобы вам не пришлось отвлекаться. — Много сэндвичей, — вставила сестра. — Как скажешь. — Пойдем-ка, — она почти что пинками загнала ошеломленного Арнольда по ступенькам. — Странные вы какие-то оба сегодня. Ольга развернулась и побрела в кухню. Она трижды открывала и закрывала холодильник, пока сообразила, зачем туда полезла. Аккуратно размазывая масло по ломтям хлеба и накрывая их кусочками сыра и листьями салата, Ольга ощутила, словно вот-вот свалится без чувств. Поднос трясло в руках так, что посуда нервно позвякивала. Она вошла в комнату сестры и обнаружила ребят, сидящими прямо на ковре над какими-то учебниками. Глядя на озабоченное выражение лица Арнольда Шотмэна, ее тайного любовника и тайную же пассию ее сестры, и на редкость безмятежное выражение лица Хельги, она вдруг ясно, до боли четко осознала, что снова все испортила.