Увидимся во сне

      Тошик Ниженко умер в машине скорой помощи от обильного внутреннего кровоизлияния, не доехав до больницы всего лишь нескольких минут.       А он ведь даже этого не хотел. Макс не хотел никого убивать. У него даже в самых страшных планах этого не было. Он лишь хотел запугать их. Показать, что он всё знает, что он продолжает бороться. Он лишь надеялся напугать их, чтобы они не были абсолютно уверены в своём безмятежном счастье. Чтобы им было так же плохо, как и ему… Когда Тоша пнул его, наивно надеясь отбросить пистолет в сторону, рука Макса дёрнулась, и от неожиданности он непроизвольно нажал на спусковой крючок. Всё остальное происходило, словно не с ним. Резкий и громкий выстрел, визги и крики, кровь, Тоша задыхающийся от собственной крови. Его руки задрожали, и пистолет с грохотом упал на пол. Там была последняя пуля. Последняя пуля, которая не была предназначена никому, но которая разорвала жизнь обычному парню, не сделавшему в этой жизни ничего плохого. Макса схватил наряд полиции, когда тот бездумно пятился назад, в бреду повторяя одну и ту же фразу: «Я не хотел… не хотел…»       Он хотел их разлучить. И у него это получилось. Он разлучил их. Навсегда.       Гитаристам с трудом удалось отвезти Аню в Женину квартиру, пытаясь доказать ей всю дорогу, что с Тошей всё будет хорошо. Он будет жить, «ведь он обещал». Девушка не переставала рыдать ни на долю секунды. Слёзы сами лились из её глаз нескончаемым потоком. Перед глазами всё время стоял его образ. Его бледное лицо, его дрожащие руки, посиневшие губы. Она никогда не забудет его пустой взгляд в те последние секунды, что он ещё был в сознании.       Её положили в гостиной. На большой белый диван, закрыв шторы и оставив гореть лишь гирлянду, которую в этой квартире никогда не снимали. Она очень нравилась Маше, и, когда малышка плакала, ей часто показывали эти мерцающие огоньки, и она постепенно успокаивалась. Женя понадеялся, что Аню они тоже успокоят. Но девушка, упав лицом на подушку, не хотела ничего вокруг ни слышать, ни видеть.       Стеллы и Маши дома не было. Женя позвонил девушке совсем недавно, сказав лишь, что Тоша тяжело ранен и его везут в больницу, а Аня сейчас у них. «Ты нужна мне, пожалуйста, приезжай». Его душу просто разрывало на части от одной только мысли, что Тоша может умереть. Что может умереть часть его души. Словно ему руку отрежут. Руку, без которой он сможет жить, но без которой он не сможет делать практически ничего.       Когда Женя стоял на кухне и добавлял валерьянки в стакан с водой, на его мобильный поступил звонок. Его рука дёрнулась, и несколько капель попало на столешницу. На экране телефона неизвестный номер. Сердце пропустило пару ударов. Это с больницы. Они попросили его номер, чтобы связаться. Чтобы сказать, всё кончено или всё только начинается.       Он дрожащей рукой поднёс телефон к уху, смертельно боясь услышать незнакомый голос. Влад и Рома, которые тоже сидели на кухне, с тем же волнением устремили взгляды на солиста. — Здравствуйте, это Евгений Мильковский? — Да, – чуть дрогнувшим голосом ответил он, сглотнув. — Мне… Мне очень жаль. Мы не успели спасти вашего друга.       Всё, что говорили дальше, Женя даже не слышал. Его обдало жаром, а руки затряслись так сильно, что тот стакан, который он держал в левой руке, с шумом ударялся стеклянным дном о деревянную поверхность, а ледяная вода выливалась на пылающую руку. Внутри всё затряслось, и стало настолько страшно, что временами казалось: это всё происходит не с ним.       Он чуть повернулся к друзьям, посмотрев на них сквозь пелену застывших в глазах слёз. Его губы чуть посинели и задрожали. Влад и Рома, кажется, даже не дышали в этот момент. Женя только лишь чуть мотнул головой и, смотря куда-то в пустоту, ошарашено сглотнул. Рома, лицо которого раскраснелось от обилия слёз, закусил губы и, отвернувшись к окну, оперся локтями о подоконник. Закрыв лицо руками, он затрясся ещё сильнее. Изредка были слышны его всхлипы и стоны отчаяния. Влад, закрыв рот ладошкой, с шумом втянул в себя воздух и, закрыв глаза, оперся локтями на стол, зарывшись пальцами в волосах.       В это не хотелось верить. До последнего не хотелось верить в то, что ещё вчера их было четверо, а сегодня они остались втроём. Что ещё вчера они, ничего не подозревая, радовались жизни и строили планы на ближайшие дни, а сегодня все эти планы в один миг провалились в бездну. Ведь только вчера они планировали свадьбу, которая должна быть через три дня. Через каких-то чёртовых три дня! Почему ещё только вчера они светились от счастья, а сегодня они готовы умереть вместе со своим другом, лишь бы не чувствовать той угнетающей и нечеловеческой боли, что разъедала их души. Огромный, тяжёлый камень разрастался с немыслимой скоростью, разрывая всё на части. Он мешал дышать. Мешал думать. Он мешал жить. — Мы должны сказать Ане, – сдержанным голосом проговорил Женя, сглотнув и сжав телефон в руке ещё сильнее.       Втянув в себя воздух и проведя тыльной стороной ладони по глазам, Влад обернулся к другу, посмотрев на него чуть затуманенным взглядом. — Сходить с тобой?       Переведя на гитариста безжизненный взгляд, Мильковский лишь слабо покачал головой и чуть слышно проговорил: — Не надо.       Закрыв глаза и сделав глубокий вздох, от которого затряслось всё ещё сильнее, он положил телефон на столешницу и, сглотнув, неуверенно направился в сторону гостиной, с трудом передвигая ногами, которых он практически не чувствовал. Он не чувствовал почти ничего из всего того, что можно почувствовать в своём собственном теле. Ни рук, ни ног, ни души, ни даже сердца. Он и не чувствовал той боли, что разбивала его на части и рвалась наружу, разрывая душу в клочья. Он шёл как на каторгу. С каждой секундой замедляясь и прилагая усилий всё больше для того, чтобы пройти каких-то несколько метров. — Женя?..       Её дрожащий голос отдался морозом по всему периметру его тела. Буквально каждая клеточка покрылась этими леденящими от ужаса мурашками. А душа болезненно сжалась в комок, заставив тело непроизвольно дрогнуть. Именно тело. То, что сейчас представлял собой Женя, трудно назвать чем-то иным. — Тебе звонил врач? – подняв голову с подушки, девушка устремила раскрасневшиеся и влажные от слёз глаза на бледное лицо солиста. В её взгляде явно считывалась надежда, которая не угасала ни на секунду. От её по-детски наивного выражения лица Женю снова передёрнуло. – Что он сказал? Что с Тошей? Он жив? – в её голосе было столько веры в собственные слова, что парню захотелось провалиться сквозь землю прямо сейчас. Исчезнуть куда-нибудь, испариться, вернуть время назад и не заходить в эту комнату, лишь бы только не видеть её глаза, которые были насквозь пропитаны надеждой. Она всей душой верила, что всё прекрасно. У неё даже мыслей не было о том, как же сильно она ошибалась.       Мильковский растерянно сглотнул и, отведя взгляд в сторону, через силу сделал несколько шагов вперёд, рухнув на диван рядом с девушкой. — Ань…       Он смотрел куда-то в сторону. На шкаф, на ковёр, на стоящую на столе белую кружку, оставленную там сегодня утром. Сегодня утром, когда он не мог даже предположить, чем закончится для них этот день… — Как он? – её глаза перебегали из стороны в сторону, не переставая смотреть на Женю. – Когда к нему можно придти? Женя!       Девушка говорила не так громко, но его барабанные перепонки буквально разрывались от её голоса, который эхом отдавался в черепной коробке, с каждым ударом расшибая там всё вдребезги. Он закрыл глаза и на выдохе проговорил так тихо, что с трудом сумел сам же себя услышать. — Они не успели.       Женя сглотнул и впервые за то время, что находится в этой комнате, поднял взгляд и посмотрел Ане прямо в глаза. — Он умер.       Глаза и губы девушки, дрожащие всё это время, остановились как вкопанные. Её взгляд замер на глазах блондина, и, смотря на него стеклянным взглядом, она даже не моргала. Это словно выстрел в самое сердце. Так же резко и неожиданно. Выстрел, от которого сердце разрывается, и ты умираешь. Выстрел, от которого ты должен был умереть, но почему-то так и не умер. — Нет… – одними губами прошептала она, чуть заметно замотав головой. Её глаза, и без того влажные, медленно начали заполняться слезами. Брови то сводились к переносице, то разводились. Губы чуть подрагивали. А глаза так и продолжали прожигать Женю. – Нет… Этого не может быть.       Когда теряешь близкого человека, первые секунды ты ничего не чувствуешь. Ни боли, ни обиды, ни страха. Ни-че-го. Ты просто не веришь, что всё это происходит с тобой. И осознание сказанного приходит не сразу. Но проходит лишь несколько секунд и по всему телу медленно начинает распространяться жар. Сердцебиение ускоряется с каждой секундой и начинает биться так, что больно рёбра. К глазам медленно подступают слёзы. Такие горячие и обжигающие. К горлу подступает ком. Ком страха и отчаяния, мешающий дышать. И только когда ты понял, что всё это действительно происходит с тобой, тогда и становится по-настоящему больно. Настолько больно, что ты чувствуешь, словно и сам умираешь. Но почему-то, чёрт возьми, ты всё ещё жив.       Аня буквально упала в Женины объятия, зарыдав с такой силой, что услышала вся квартира. — Он не может умереть!       Мильковский, сжав челюсти, крепко обхватил девушку руками. Её трясло настолько сильно, что даже Женины сильные руки не могли это остановить, и его трясло точно так же, как и её. — Он должен быть жив! Он должен жить! Он не может умереть! Не может!!!       Она ещё долго что-то кричала. Кричала так громко, что даже не слышала этого. Она не слышала ничего вокруг, кроме фразы отдающейся предательским эхом в голове: «Они не успели. Он умер». Умер… умер. Он, чёрт возьми, умер! Как такое возможно?! Ведь ещё буквально пару часов назад всё было прекрасно! Они были счастливы! Ещё сегодня утром она смеялась над его подгоревшей яичницей, над тем, как он расстроился. Утром она обещала ему обязательно вечером съесть его любимые сэндвичи… И что же получается? Этого не будет?.. Не будет сэндвичей сегодня вечером? Не будет мальчишника и девичника завтра? Не будет свадьбы через каких-то три дня? Не будет счастливой семейной жизни? Неужели этого всего не будет? Но ведь он обещал! Он обещал, что они доживут до старости и умрут в один день, он обещал!!! Он не может уйти прямо сейчас! Он не может бросить её здесь одну! — Он не может умереть!..       Влад, Рома, Женя и даже пришедшая недавно Стелла пытались её успокоить. Они держали её за руки, за ноги. Они обнимали её. Заставляли пить воду, в которую незаметно добавляли валерьянки, но которую девушка откидывала в сторону, расплёскивая воду по всему дивану и ковру. Они, сдерживая свои эмоции, сдерживая свою боль и слёзы, пытались успокоить человека, который несколько минут назад морально умер на их глазах. Человека, который за считанные секунды после всего лишь одной фразы был полностью опустошён. Человека, у которого умер самый близкий, родной и любимый человек на свете. Человека, который и сам умер вместе с ним.       Никто не знает, сколько они так просидели. Час, два, а может быть, и гораздо больше… Никто за это время даже не думал о том, чтобы уйти. Каждый держал Аню так крепко, что девушка с трудом могла шевелиться. Она лишь кричала, плакала, пыталась что-то ударить руками. Она долго не могла успокоиться, и, наверное, только спустя несколько часов её удалось заставить выпить успокоительное. Тогда не прошло и получаса, как девушка практически перестала кричать. Слёзы медленно стекали по её щекам, и охрипшим голосом она попросила оставить её одну. Влад и Рома сели на кухне, туда же, где сидели раньше. Теперь можно дать волю чувствам. И совсем наплевать на глупую фразу: «Мужчина не плачет».       В это время Женя уверенно вышел в коридор и, не показывая совершенно никаких эмоций, быстро начал одеваться. — Побудь с ней, хорошо? – посмотрев на Стеллу, попросил он. – Я скоро вернусь. Мне… мне нужно уйти.       Девушка только понимающе кивнула и закрыла за ним дверь, стерев скатывающуюся слезу краем рукава.       Он шёл очень быстро. Настолько быстро, что обгонял всех на своём пути. Он шёл быстро и уверенно, с трудом сдерживая свою боль и желание упасть прямо посреди дороги и закричать. Его сердце разрывало от боли. Его тянуло, рвало, расщепляло. Но оно оставалось целым, принося своему хозяину дикую боль. Жене понадобилось всего лишь каких-то двадцать минут, чтобы добраться до того единственного места, где мог побыть один. Он трясущимися руками открыл замок только с пятого раза и, когда залетел внутрь, словно обезумевший сумасшедший, встал посреди базы и ненавистным взглядом осмотрел комнату. Закричав и зарычав одновременно, он подошёл к барабанной установке и, вцепившись в неё, повалил на пол. Ненависть переполняла его настолько сильно, что в один момент он перестал себя контролировать. Почему?! Почему именно он?! Почему из жизни всегда уходят самые лучшие?! Он ведь не сделал в этой жизни ничего плохого, он всего-навсего хотел быть счастливым! Неужели он этого не заслуживает?!       Вслед за разгромленной установкой, на пол полетели и все провода, которые лежали на колонках. Женя, что-то громко и ненавистно крича, с силой отцеплял их от инструментов и откидывал в другой конец помещения.       Он слишком долго терпел. Боль, отчаяние, слёзы. Он прилагал уйму усилий, чтобы сдерживать этот вулкан чувств внутри себя. Он рвался наружу. И сейчас, когда он остался один, лава захлестнула его с головой, утопив в своих объятиях и даже не оставив шанса на спасение.       Он будто бы умер. Душевно умер, застряв в этом теле навечно. Умер, продолжая чувствовать нечеловеческую и разрывающую изнутри на части боль.       Когда он без сил возвращался домой, было уже темно. Он с трудом переставлял ноги, практически их не чувствуя. Он был полностью опустошён. Разряжен, словно батарейка. На все сто процентов.       Вернувшись в квартиру, Мильковский не обнаружил там парней. Помятая и заплаканная Стелла, которая только что вышла из кухни, сказала, что они уехали, практически сразу же после того, как ушёл Женя. На его вопрос: «Как Аня?», девушка ответила лишь то, что за время его отсутствия её совсем не было слышно. Раздевшись, парень заглянул в гостиную, увидев на диване лежащую калачиком хрупкую девочку. Не шевелясь, она лежала к нему спиной. В какой-то момент Жене с ужасом показалось, что она не дышит, но через считанные секунды её плечи чуть приподнялись, и парень незаметно облегчённо выдохнул. Бесшумно выходя из комнаты, он услышал её негромкий и охрипший от продолжительной истерики голос: — Не уходи.       Мильковский, чуть вздрогнув, обернулся. — Посиди со мной. Пожалуйста.       Тихо закрыв дверь, Женя аккуратно подошёл к расправленному дивану и осторожно сел рядом с девушкой. Аня тут же перевернулась на другой бок и, прижавшись к другу, положила голову ему на колени. В её глазах по-прежнему виднелись слёзы, которые, кажется, не переставали идти ни на секунду. Она смотрела куда-то в пустоту, и от её взгляда невольно становилось не по себе. Взгляда, полного боли, ужаса и отчаяния. — А ведь он обещал, что мы доживём минимум до семидесяти и умрём в один день, – с грустью в голосе усмехнулась она. Женя, аккуратно гладивший девушку по волосам, болезненно нахмурился. Опять эта убивающая волна подступает к горлу. – Он говорил, что никогда не бросит меня здесь одну. Это так странно, – девушка хмыкнула чуть громче. – Только вчера мы с ним говорили о том, что кто бы когда ни ушёл на тот свет, второй тут же пойдёт следом, – Аня поджала губы, сглотнув подступающие слёзы. – И сегодня он ушёл. Он ушёл, а я всё ещё здесь, – прошептала она, дрогнувшим голосом. Таким голосом, каким говорит человек, который вот-вот заплачет.       Женя сжал свободную руку в кулак. Главное, не зареветь. Главное. Снова. Не зареветь.       Аня сделала глубокий вдох и с шумом выдохнула, продолжив тихим голосом: — Я обещала, что никому его не отдам. А он обещал, что будет…       Девушка неожиданно замолчала, и её дрожащие глаза, с застывшими в них слезами, бездумно уставились в пустоту. Женя настороженно нахмурился. — Аня? – он чуть нагнулся, чтобы посмотреть ей в лицо. – Что? Что такое?       Она медленно подняла голову с его колен и посмотрела одновременно на него и сквозь него. Парня моментально передёрнуло от этого взгляда. Он схватил её за плечи, заглянув в глаза и повторив более требовательным тоном: — Ань, что случилось? — Он… – чуть слышно прошептала она. Её губы дрожали так сильно, что ей с трудом удавалось сказать хоть что-нибудь. Иногда казалось, что она что-то очень тихо шепчет, чего совсем нельзя было разобрать. Но это только казалось. Её просто всю трясло внутри, и она не могла выдавить из себя даже малейшего звука. Женю это пугало с каждой секундой всё сильнее, но вскоре Аня проговорила еле слышно на одном дыхании таким голосом, от которого по всему телу прошлись ужасающие ледяные мурашки. – Он ведь так и не узнал, что будет папой…       Из её глаз, словно из фонтана, за доли секунды, полились слёзы. Обжигающие, ужасающие слёзы. Она закрыла лицо руками и, повернувшись к Жене спиной, упала лицом на подушку, поджав к себе ноги и свернувшись так сильно, что занимала места на диване даже меньше половины.       Леденящий холод пробрался в каждый угол его души, заставив всё тело содрогнуться. Если бы он сейчас стоял, то в десяти вариантах из десяти непременно бы упал на землю. Перед глазами всё поплыло от неожиданно подступивших слёз. И уши заложило так, словно его сбросили в воду. Он почувствовал, как весь тот ужас, что выжал его душу без остатка, вновь вернулся, ещё и с новыми силами. Он почувствовал, что готов сорваться в любую секунду. В этот раз он точно не сможет себя сдержать. Он знал, что должен был остаться с Аней, но он не мог позволить себе разрыдаться прямо у неё на глазах. Поэтому он тут же вылетел из комнаты, столкнувшись практически нос к носу со своей любимой женой. Она взволнованно заглянула ему в глаза, из которых медленно стекали горячие струйки солёных слёз. Стелла чуть поджала губы, замечая, как выражение Жениного лица меняется с каждой секундой. Его глаза постепенно сужались, а уголки губ всё сильнее опускались вниз. Девушка сделала к нему небольшой шаг и, обняв за плечи, неуверенно прижала к себе. Он уткнулся носом в её плечо и, вцепившись в кофту, выпустил наружу всю свою боль.