Будь счастлива...

По старой раздолбанной трассе размеренно, опираясь на палку, похожую на посох, шел человек. Он уже давно в пути и он устал. Когда его размеренные шаги делались неровными и неуверенными (со стороны казалось, что ему больно ступать) он присаживался на обочину, вытянув в пыльной траве длинные ноги, и отдыхал, но совсем не долго. Он знал, что там, в конце этого бесконечного пути его ждут, и он шел… …Шел от одного маленького городка к другому, жмущихся к почти заброшенной дороге, с трещинами в асфальте и еле заметной белой разделительной полосой, полузасыпанной песком, мимо полей утыканных телеграфными столбами… …Он шел, а ветер трепал его золотистые волосы, стянутые по лбу бисерной лентой, его длинный дорожный плащ с капюшоном. Забирался ледяными пальцами-струями под белую рубашку, такую тонкую, что можно было разглядеть большой прозрачный кулон в форме сердца, в котором светятся и пульсируют два локона: большой, огненно красный и маленький, похожий на белый мягкий пушок… Он шел… Он не думал о времени, не считал дни и часы, проводимые им в пути, потому, что его ждали. И он знал, что завтра или даже сегодня, обходя очередной город он найдет их, ждущих его так, как не ждут и не ждали никого и никогда, их, умеющих ждать, ждать его… И он шел… Шел под ветром и дождем, шел и под солнцем и под хмурым, затянутым тучами, небом, шел в утреннем тумане и синих вечерних сумерках… Он шел… *** В один из дней, когда большая часть завсегдателей маленького кафе у старого тракта, уже разошлась по своим делам, а в обеденном зальчике, осталась пара самых стойких и никуда не спешащих, потягивающих свое послеобеденное пиво, колокольчик на входной двери звякнул, оповещая о новом посетителе. Она протирала один из столиков, не обратив на звук никакого внимания и только услышав звон разбившейся чаши и сдавленный «Ойк» другой девушки-официантки, подняла голову и посмотрела на вошедшего… Ей показалось, что все кругом застыло, а потом и пропало совсем… Ей казалось, что она слышит только сумасшедший стук своего сердца и звук его шагов, почему-то звонкий и четкий… Он остановился в шаге от нее и смотрел, прижимая руку к сердцу и опираясь на какую-то палку… Где-то далеко – далеко раздавались удивленные вскрики и шепот: «Это же эльф!», «из лесного народа…» и что-то еще, но она не прислушивалась… Она не замечала, катящихся по щекам слез, ей только подумалось, что отчего-то трудно дышать и почему-то все расплывается перед глазами… А потом…потом были его руки… руки, которые держали и обнимали… и его голос тихо шелестящий в ее волосы: «Все… уже все, я нашел… я дошел, слышишь?», и были ладони, бережно держащие ее лицо и губы, собирающие ее слезы… И его: «Пойдем…». И ее: «Надо забрать Толстого…». И его: «Да!» и улыбку на прекрасном лице , такую светлую, как будь то по глазам брызнуло первым весенним листом… И восторженно-завистливый шепот… И когда они уже выходили из кафе, пожелание старого пьяницы: «Будь счастлива, рыжик…» А за порогом был туман, плотный и клубящийся, серый, как мышиные спинки, и было не видно ни сиреневого куста, ни других домов, ни старой разбитой трассы… Она подумала, что туман, как сумерки, тоже трещина между мирами, и сделала шаг в другой мир, ее мир…