Сорвать маску

*** Владимир Чьи-то руки, удивительно мягкие и теплые, невесомо коснулись его груди, еще и еще, и он вновь ощутил, как с трудом всплывает из мрачных глубин забытья, все еще не осознавая, как такое возможно. Его удел - ад, где нет места ни дуновению теплого, свежего ветра, ни этим нежным и казавшимся целительными прикосновениям, ни удивительно удобной перине, на которой покоилось его израненное тело. Пересохших губ коснулась смоченная прохладной водой ткань, и он с трудом приоткрыл рот, с наслаждением пробуя на вкус несколько живительных капель. С пробуждением сознания чувство жажды усилилось во сто крат, тело нетерпеливо дернулось, и, невольно попытавшись приподнять голову вслед за ускользающим источником воды, Владимир неловко откинулся на подушки –грудь пронзила нестерпимая боль, и рассудок вновь поглотила тьма. В следующий раз ощутив на своих губах прохладные капли, он попытался открыть глаза. Деревянные стены закружились перед глазами в зыбком тумане, и к горлу подступила тошнота, вынуждая барона закрыть глаза. Ладони коснулась знакомая теплая маленькая ладошка. -Очнулся. Теперь все будет хорошо. Даже сквозь затуманенное сознание в тихом, слегка хриплом девичьем голосе, штабс-капитан уловил легкий акцент, и, собравшись с силами, вновь открыл глаза, с трудом сфокусировавшись на склонившемся над ним взволнованном лице молодой девушки. Изогнутые черные брови и удивительно красивые карие глаза выдавали в ней представительницу народов Востока, но она лишь отчасти напоминала чеченку. С трудом приоткрыв рот, Владимир попытался спросить, где находится, но из пересохшего горла вырвался лишь тяжелый вздох. -Тихо, Амир, тебе еще не надо говорить. Ты слышишь меня? Меня зовут Амина. Владимир с трудом кивнул, ощущая, как малейшее движение мышц вызывает знакомую жгущую боль где-то в груди. -Мы с отцом нашли тебя недалеко от нашего аула после перестрелки и принесли к нам. Думали, не выживешь, но ты сильный. Моя бабушка была целительницей, и немного научила меня. Ты будешь жить, Амир. Только пока не двигайся. Владимир вновь попытался разомкнуть губы для очередного вопроса, но смог выдавить всего лишь одно слово. -Зачем.. -Зачем мы спасли тебя?-еле уловимо улыбнулась Амина, и, получив в подтверждение легкий кивок головы их гостя, расправила под ним простыню, продолжая говорить тихо и спокойно. -Отец двадцать лет назад украл маму, она была русская. Она была служанкой в одном богатом доме, без семьи и без друзей, а он был заботливым и никогда не обижал ее… А потом родились мы с братом. Как-то давно в аул ворвались русские, была страшная бойня. Амир был еще совсем мальчишкой, но уже рвался в бой, и был ранен. И тогда один русский офицер, возможно, он был доктором, когда забирал своих с поля боя, очистил и перевязал ему рану. Отец тогда сказал, что должен вам одного спасенного русского…А сейчас спи… тебе нужно восстанавливать силы. Владимир закрыл глаза и мгновенно провалился в беспокойный, полный видений сон. Вся его прошедшая жизнь причудливо смешалась в калейдоскопе затяжного забытья, сверкая то ярким всполохом бальных платьев девушек с незнакомыми лицами, ведомых им в бесчисленных вальсах, то мрачными сводами военных казарм и улыбками друзей, бывших и настоящих, то ярким золотистым занавесом шелковистых волос и белизной нежной кожи, на которой оставались следы его пальцев. Но чаще всего его мучили видения, в которых сияли лишь ее глаза, удивительно яркие, живые, но полные боли, тревоги и разочарования. «Что же ты натворил, Володя», нежно шептали губы, с которых он когда-то, словно грабитель, насильно срывал поцелуи. От нежных слов еще больше хотелось стиснуть ее в объятиях и выдохнуть в ее губы единственно важные три слова, вдохнув в нее тем самым хоть толику той любви, которая уже столько лет мучительно разрывала его сердце. Но, размыкая пересохшие губы получалось: «Я тебя ненавижу», и ее глаза тут же исчезали, сменяясь на картины, приносящие особенные страдания его измученному ранами и долгой неподвижностью телу. Его единственная, его любимая, такая желанная и прекрасная представала в его воспаленном мозгу в объятиях совсем других мужчин, двух из которых он знал, а о других предстояло только с горечью догадываться. Сердце болезненно сжималось, ускоряя пульс, болезненными ударами отзывающийся в еще не затянувшихся ранах, дыхание застревало где-то в горле, и когда казалось, что больше вытерпеть уже невозможно, откуда-то сверху, словно с небес, раздавался тихий, низковатый голос Амины. -Тише, Амир, тише… все хорошо. Несколько раз перед нечетким взором Владимира представал расплывчатый образ еще достаточно молодого мужчины, склонившегося над ним и что-то говорящего по-чеченски своей дочери. А еще спустя месяц, когда молодой человек стал в состоянии произнести несколько предложений, хозяин дома сел рядом и внимательно всмотрелся в своего непрошеного гостя. Амина скромно стояла в сторонке, сжимая в руках грубую ткань передника, готовая переводить начавшего говорить отца. -Я пообещал себе, что спасу жизнь одному русскому, поэтому послушай меня, капитан. Твою форму мы сожгли. Мой сын погиб несколько лет назад, и мы тогда жили очень далеко отсюда. Здесь никто не знает, как выглядит Амир, поэтому пока ты не встанешь на ноги и не сможешь уехать к своим, ты будешь для всех Амиром. Мы скажем, что ты был контужен, и не можешь говорить. Волосы у тебя черные, сойдешь за своих, а глаза…у меня была русская жена,- тихо произнесла Амина, повторяя за родителем. -Передай, что я благодарен ему,-с трудом прошептал Владимир. Чеченец вновь стал говорить, его лицо помрачнело, заставив Амину вжаться в стенку и опустить взгляд. Грозно рявкнув девушке какое-то приказание, он застыл, выжидательно глядя на дочь. -Отец сказал, что если ты… если ты осмелишься тронуть меня, он тебя убьет. Растрескавшихся губы Владимира против воли коснулась улыбка. -По крайней мере, у меня не будет проблем, если захочу свести счеты с жизнью. Передай ему, что я офицер и дворянин, и что не в моих правилах обращаться так с девушками. В сердце больно кольнуло. «Ни с одной, кроме любимой и единственной», горько подумал Владимир. *** Летели недели, и молодой, крепкий организм медленно, но верно восстанавливался. Магомет целыми днями пропадал на службе, его дочь выхаживала его врага, и каждый вечер взгляд отца испытывающе изучал раненого офицера и красавицу-дочь, с удовлетворением не находя у обоих знаков внимания друг к другу. Сперва, когда Владимир еще с трудом поднимался с постели, они с Аминой подолгу разговаривали, и, видя неподдельный восторг юной девушки, Владимир рассказывал ей о дворцах и набережных Петербурга, о балах и жизни в поместье, а притихшая Амина слушала, широко раскрыв золотисто-карие глаза. Когда Владимир уставал от долгих разговоров и обессиленно откидывался на высокие подушки, Амина по его просьбе учила его чеченскому, и штабс-капитан оказался удивительно способным учеником, как губка впитывая незнакомые слова и фразы. Достаточно окрепнув, он стал постепенно выходить на улицу, все время под руку с Аминой, сохраняя молчание всякий раз, когда девушка встречала знакомых, представляя им молодого человека в качестве контуженного брата. Долг чести требовал вернуться в строй, но каждая попытка сесть на лошадь и проскакать хотя бы версту, оборачивалась смертельной болью в простреленной груди и сочившейся из открывающихся ран кровью, в глазах темнело, сознание постепенно уплывало, и, стиснув зубы, Владимир отступал, чтобы через неделю снова повторить попытку, все также оказывающуюся безуспешной. Амина твердила, что ему стоит погодить, и какое-то время больше не пытаться ездить на лошади, что тем самым он сам оттягивает момент возвращения домой. По поселку они гуляли редко, все больше спускались вниз, в долину, в тень мандариновой рощи. Там, сидя под сенью деревьев, она впервые попросила обучить ее французскому. Несколько месяцев ежедневных многочасовых занятий не прошли даром: офицер царской армии и юная чеченка дали друг другу достаточно знаний, чтобы он с трудом, но мог понимать чеченскую речь, а она могла, смешно морща нос, чуть с запозданием, но вести простую беседу. -Зачем тебе это?-как-то спросил он, задумчиво глядя на величественную панораму кавказский гор, куда-то туда, где остались боевые товарищи. -Когда-нибудь я хочу, чтобы кто-нибудь закружил меня в вальсе. Я всегда мечтала об этом. Мама рассказывала мне о балах, когда я была маленькой. А после твоих рассказов они кажутся мне прекраснее. Усмехнувшись, Владимир дружески толкнул ее плечом. Эта девчушка нравилась ему все больше. -Где ты раздобудешь бал в этой глуши? Задумавшись, Амина отвела взгляд. -Я когда-нибудь сбегу отсюда. Возможно даже быстрее, чем ты. Опешив, Владимир всмотрелся в упрямо сжатые губы названной сестры и, наклонившись ближе, заметил, что она не лукавит. -Ты что, глупая? Куда ты подашься одна? Ты отдаешь себе отчет, что очень красива? Первый же нечестивец не преминет воспользоваться тобой, а помощи будет ждать неоткуда. -Асад собирается взять меня в жены. Отец пока думает, но Асад своего добьется. Или уговорит или украдет. А мне лучше смерть,-в лучистых озерах появились две крупные слезинки. Владимир с горечью посмотрел на поникшую девушку, не решаясь заключить ее в объятия. -У русских тебе тоже будет тяжело. -Знаю. Но я умею говорить по-русски, и мама у меня русская. Устроюсь служанкой, как мама. -Служанки не танцуют вальсов, Амина,-с горечью вздохнул Владимир, вспомнив маленькую девушку с лучистыми синими глазами, которую всю жизнь попрекал ее положением. Девушка вдруг встрепенулась и, оторвавшись от гладкого ствола дерева, села прямо и устремила на Владимира горящий взгляд. -Тогда я хочу сейчас. Научи меня. Владимир невольно рассмеялся. -Прямо здесь? Не боишься, что нас увидят? Вряд ли настоящий Амир был знаком с вальсовыми па и трехкратным ритмом. -Пожалуйста, Владимир. По такому зною здесь никогда никого не бывает. Владимир обернулся и окинул зорким взглядом рощу и близлежащие спуски в долину, после чего поднялся и, улыбнувшись с готовностью вскочившей на ноги Амине, вытянулся по струнке и энергично кивнул головой в приветствии. -Сударыня… Просияв, девушка присела в неловком реверансе. -Господин барон… Шаг навстречу, и его рука привычным жестом уверенно ложится на девичью спину чуть повыше талии, а вторая в немом приглашении раскрывается ладонью вверх, принимая тонкую ладошку. Придавив раскрытой ладонью спину Амины, Владимир вынудил ее сделать шаг навстречу. -Ближе… Сконфуженная девушка, шагнув почти вплотную, смущенно опустила глаза. -Продолжать? –усмехнулся Владимир и, получив в ответ кивок макушкой, пожурил. -Танцуют глядя другу другу в глаза, Амина. Подняв подбородок, девушка взглянула на капитана, и он растерянно замер, впервые за столько месяцев увидев на дне ее глаз такое, что заставило его ослабить хватку. -Амина? –растерянно прошептал он. Словно избавившись от наваждения, девушка на мгновение закрыла глаза. -Я готова. Ему не потребовалось много объяснять – она, как и во французском, схватывала все на лету, он лишь вел ее, тихо отсчитывая ритм, и спустя несколько кругов она более не запиналась, безошибочно чувствуя ритм и выполняя движения –четко, уверенно и необыкновенно грациозно. Еще круг и на ее губах заиграла счастливая улыбка, словно только сейчас она осознала, что одна мечта только что стала реальностью. -У меня получается,-засмеялась она, крепче сжимая руку Владимира. -Лучше, чем у многих, -заверил он, уже давно перестав считать. -Тебе не больно?-взволнованно нахмурилась она, замечая бисеринки пота на его лбу и верхней губе и неестественную бледность. -Нет, все в порядке. Чуть-чуть разверни плечи и наклони голову,-на мгновение отпустив руку, он коснулся ее щеки, мягко наклонив голову в сторону, стараясь не замечать, как затрепетали девичьи ресницы. Потом они медленно возвращались домой. Амина была на удивление притихшей. Спустя несколько дней ближе к вечеру пожаловал Асад, его пронзительные черные глаза внимательно оглядывали скромную обстановку дома и жадно окидывали взглядом тоненькую фигурку облаченной в платок девушки. Владимир по праву старшего и единственного сына находился по правую руку Магомета и с болью в сердце улавливал теперь уже знакомую речь, осознавая, что то, чего так опасалась Амина, близится неумолимо: Магомет дал согласие на женитьбу, и девушка, почтительно поклонившись жениху, птичкой упорхнула в свою комнату. Распрощавшись с Асадом, Магомет закурил. -Она не любит его,-произнес по-чеченски Владимир. Вскинув в недоумении голову, Магомет прищурился, на лице застыл вопрос. -Когда научился? -Я попросил ее научить меня. -Чтобы потом шпионить за нами?-нахмурился хозяин дома, явно не одобряя занятие дочери. -Чтобы лучше понимать вас. Зачем вы делаете ее несчастной? -Женщинам должно во всем подчиняться мужчинам,-спокойно изрек Магомет. –И не вздумай влиять на нее. После свадьбы уедешь к своим, раньше будет подозрительно. В ту ночь Владимир долго лежал без сна, вспоминая свою непутевую жизнь и занимая мысли двумя маленькими девушками: той единственной, которой он испортил жизнь, бесконечно донимая несправедливыми упреками, которой растоптал гордость, затем невольно толкнув в объятия других мужчин, и той, которая стоит на пороге полной трудностей жизни с нелюбимым мужчиной и которой он все еще может помочь. Раны по ночами ныли, не давая спать, и барон не представлял, каким образом выдержит, но полные боли и страха глаза Амины умоляли о помощи, и он решился. На следующий день Амину словно подменили. Сияющие карие глаза потухли, плечи сжались, сгорбились, и Владимир еще больше утвердился в своем непростом решении спасти девушку. Не став делиться с ней своими планами, чтобы она ненароком не выдала себя, барон дождался, когда Магомет покинет дом, затем постучался в комнату девушки. Он нашел ее у окна с заплаканными глазами, с тоской глядящей в никуда. -Амина, я тут много думал… Ты сказала, что хочешь убежать… Последнее слово чудом вдохнуло жизнь в хрупкую фигурку, и в ту же секунду она очутилась подле него, пытливо глядя во все глаза и вцепившись в рукава рубашки. -Я…могу вывезти тебя отсюда, но ты же будешь совсем одна. Я не смогу быть с тобой Амина…я не смогу…жениться на тебе. Девушка с энтузиазмом закивала головой. -Я знаю, капитан. В твоем сердце другая девушка, Анна. Ты повторял ее имя пока был в бреду, каждую ночь. Я никогда ни о чем таком тебя не попрошу, просто увези меня отсюда. -Как же отец? -Отец сильный, он справится. С Асадом я просто умру, и у него все равно не будет дочери. Возможно, скоро наши народы перестанут воевать, и я навещу его. Он никогда особо не любил меня. Но как ты справишься? -Я справлюсь. Уже почти ничего не болит. Они вышли днем, держа под уздцы Саида, отправляясь будто на прогулку, и только за мандариновой рощей Владимир вскочил в седло, протянув руку девушке. Он скакал что было сил, периодически спешиваясь в укромных местах и постепенно приходя в себя от боли. Ближе к ночи они укрылись в небольшой пещере, передохнув, и затем вновь тронулись в путь, стремясь успеть до рассвета к крепости, чтобы свои ненароком не подстрелили давно считавшегося умершим похожего как две капли воды на чеченца командира. На следующий день, поселив Амину в соседней комнате своего старого дома, он представил свою спасительницу как сестру, хладнокровно проигнорировав тихие смешки солдат и офицеров, побаивающихся вздорного капитана. С этого момента девушка ощущала себя как за каменной стеной везде: на улице, в лавке, в госпитале, куда по ее настойчивой просьбе определил ее Владимир в качестве сестры милосердия. Если кому-то из офицеров и приходила мысль приударить за восточной красавицей, намерение так и оставалось нереализованным, стоило припомнить, как метко стреляет воскресший из мертвых мрачный штабс-капитан. По ночам, все еще не оправившись от саднящей боли в простреленной груди, Владимир долго лежал без сна, каждый раз видя перед глазами полные боли и обиды родные синие глаза, и сердце до краев наполнялось всепоглощающей любовью и такой же жгучей ненавистью. Его вечная мука, его боль, его наказание. Его Анна. Иногда ему хотелось сорваться с места и, подав в отставку, кинуться в Петербург, упасть к ее ногам, вымаливая прощение, вырвать ее из этого разврата и фальши и насильно привезти в Двугорское, сделав своей женой и не отпуская от себя ни на минуту. Иногда же воображение брало вверх и перед глазами вновь и вновь возникали картины, рвущие ему сердце и неизменно порождавшие внутри такие кипучие потоки гнева, что хотелось придушить ее, а ее мужчин пристрелить на месте без всяких церемоний. В такие минуты просыпающийся демон внутри коварно нашептывал, что в соседней комнате спит прекрасная девушка, тщательно скрывающая свои чувства, и что любой шаг навстречу с его стороны - и она с готовностью подарит ему всю себя, и он вновь после долгого перерыва будет держать в объятиях молодое, упругое девичье тело. Но Владимир лишь стискивал зубы и отворачивался к стенке, осознавая, что не может сломать жизнь еще одной женщине. Она была слишком прекрасной, чтобы быть заменой той любимой и единственной, которая столько лет назад навсегда вычеркнула его из своей жизни. *** Анна Она никогда раньше не видела гор, и, девочкой листая в библиотеке Корфов книги с южными пейзажами, не могла и вполовину представить, как грандиозно может выглядеть панорама раскинувшихся до горизонта величественных вершин и бескрайних долин, поэтому, трясясь на почтовой повозке,обессиленная после самого долгого путешествия в своей жизни, Аня с восхищением не могла оторвать взгляда от открывающихся великолепных видов. Сердце заколотилось чуть сильнее, с каждым ударом будто шепча, что он где-то здесь, теперь совсем рядом, а от того страх оказаться совсем одной среди незнакомых людей в незнакомой крепости отходил на второй план. Южная природа завораживала, кристально чистый прозрачный воздух манил ароматом сочных трав и удивительно ярких цветов, и Аня вдруг засомневалась, что среди такой красоты люди могут сеять смерть и страдания. Перед глазами мелькнули родные лица Вари, Надежды, папеньки, в один голос настаивающие, что негоже ей отправляться одной в такое дальнее путешествие. Окрыленная видением тетушки, Аня не слышала никого и ничего, упорно собирая скромный саквояж, твердо намеренная отыскать и вернуть домой упрямого барона. Капитулировавший, наконец, перед столь неутомимым упрямством новообретенной дочери, Петр Михайлович, используя свои связи в высших кругах питерской знати, выяснил, в каком полку служил молодой Корф и написал рекомендательное письмо командиру, полковнику Шугаеву, с которым был знаком один из его давних приятелей по карточным играм. В письме он просил посодействовать его дочери, княжне Долгорукой, в поисках штабс-капитана Корфа и при неудаче, отправить ее домой как можно быстрее. В последнем поселке перед местом назначения к ней присоединился некий поручик, возвращающийся в полк из отпуска. Молодой человек приветливо протянул руку: -Граф Сергей Шубин. Аня осторожно вложила в его руку свою ладонь. -Княжна Анастасия Долгорукая. Губы поручика невесомо коснулись тонкой шелковой перчатки, а в глазах заиграли веселые искорки. -Позвольте полюбопытствовать, отчего такая красавица направляется в не самое подходящее для нее место? -Мне нужно повидать одного человека. Но позвольте об этом после. Лучше расскажите мне о Кавказе. Ане было неловко рассказывать о своей встречаемой в штыки идее, и она захотела сначала немного лучше узнать поручика, тем более, что Сергей казался очень милым молодым человеком, смотрящим на нее без плохо контролируемого вожделения, которое так часто появлялось во взглядах ее поклонников по Императорскому театру. Уже через полчаса они вели довольно раскованную беседу, в которой граф отвечал на бесчисленные вопросы княжны о сражениях и быте воинов Царской армии, опуская, однако, некоторые детали, которые могли оказаться тяжелыми для восприятия столь утонченной молодой барышней. Ближе к вечеру он вновь задал интересующий его вопрос, и Аня замялась. -Вы меня интригуете, Анастасия Петровна, ей-богу. Я уже мысленно перебрал всех местных повес, от которых без ума пятигорские барышни. Жених? Может, брат? Анна поплотнее закуталась в шаль, внезапно осознав, что продрогла. -Мы выросли вместе, но я ему не сестра. Это барон Корф. -Владимир?! Но он же… просите меня, я думал… -Он жив,-уверенно возразила Аня. -Но откуда вам это известно? Я был в отпуске три месяца, может быть, что-то пропустил. Насколько мне известно, его дважды ранили и…-Сергей вдруг умолк, очевидно, не решаясь причинять боль на вид хрупкой девушке. -Не спрашивайте меня, Сергей Николаевич, я не могу вам ответить. Это звучит странно, но я просто знаю и все. Мне необходимо найти его. -Простите, что взволновал вас, Анастасия Петровна. Более не буду вам докучать с подобными вопросами. В свою очередь обещаю, что окажу вам всяческое содействие в поисках и сделаю все, что в моих силах. Анна благодарно кивнула и снова поежилась. -Долго еще до места? -Думаю, часа три –не меньше. К закату должны успеть. Они не успели ни к закату, ни к следующему рассвету. Спустя час повозка был атакована небольшим, но хорошо вооруженным отрядом чеченцев, кучер убит, а Сергей и Анна взяты в плен. Сергей отстреливался как мог, до последнего сопротивляясь, и прикрывая собой маленькую девушку, но был ранен и взвален на лошадь, Анну же подхватил устрашающего вида чеченец и усадил перед собой, отчего пережившая нападение и перестрелку девушка потеряла сознание. *** Она очнулась, лежа на боку со связанными руками в каком-то темном, пахнувшем сыростью помещении и в отчаянии шевельнула ногами, попытавшись подняться – ноги были связаны. Ужас пережитого сковал ноющие мышцы и заставил галопом биться сердце. Во рту ощущался солоноватый вкус крови, но, очевидно, она была не ранена. Сергея рядом не было, а за стеной слышались глухие мужские голоса, говорившие на чужом языке. Аня обессиленно прильнула щекой к холодному земляному полу, вдруг явственно ощутив, что это конец. Измученное в дороге тело не было в состоянии породить хоть какое-нибудь чувство паники – девушку охватило удивительное безразличие к собственной судьбе. Только что на ее глазах убили человека. Сергей, должно быть, тоже убит и помощи ждать неоткуда. Остается надеяться, что смерть ее будет быстрой. О возможном насилии со стороны грозных чеченцев она была размышлять не в силах и, медленно закрыв глаза, провалилась в полузабытье. Она не помнила, сколько находилась на грани бодрствования, когда послышались громкие шаги и дверь резко распахнулась. В комнате показалась темная мужская фигура, и спустя пару минут девушка оказалась развязанной. Невольно промелькнувшая радость потухла, когда на ее плече больно сомкнулись цепкие пальцы. -Пойдем,- с сильным акцентом прозвучало над ухом, и молодой бородатый чеченец потащил ее куда-то во двор, остановив перед шаткой постройкой, при ближайшем рассмотрении оказавшейся уборной. Затолкав туда Аню, он стал рядом. Спустя пару минут конвоир распахнул дверь и вытолкнул девушку наружу, заведя ее обратно в темную каморку и вновь связав руки и ноги. -Зачем вы держите меня здесь?- потухшим голосом прошептала девушка.-Что со мной будет? -Приедет командир и решит,- Аня с трудом понимала грубый кавказский акцент. -А когда приедет? -Завтра,-отрывисто рявкнул чеченец и захлопнул дверь. Завтра. Значит, у нее есть последняя ночь. Девушка обессиленно прислонилась к колючим доскам и закрыла глаза. Вспомнились предостережения Петра Михайловича и стенания Вари. Возможно, Надежда ошибалась, и Владимира все-таки нет в живых. Слезы потекли по перепачканным щекам, оплакивая последние надежды и несбывшиеся мечты, на бОльшие стенания просто не было сил. Ей остается потерпеть до завтра, а завтра она воссоединится с Владимиром, не в жизни, так в смерти. За стеной послышался знакомый голос чеченца, прикрикивающего что-то и другой, глухой голос, извергший грязное ругательство по-русски. Анна с трудом признала во втором Сергея и прислушалась. Хлопнула дверь туалета, затем вдруг послышалась странная возня и крики, вслед за которыми прогремел выстрел. Аня съежилась и зажмурила глаза. В голову врывались будоражащие, тревожные звуки перестрелки, конского ржания и топота копыт, крики становились все громче, затем стали удаляться вместе с частыми звуками разрывающих южную ночь выстрелами. В голове мелькнула робкая надежда, что Сергей сбежал, но вслед за ней пришла навязчивая, страшная мысль, что поручик оказал сопротивление и был убит. Чтобы справиться с подступившей тошнотой, Аня перекинула связанные руки через согнутые колени, положила на них голову, погрузившись в воспоминания о своей неудавшейся жизни, не всегда светлые, но несущие сейчас немного тепла истерзанному переживаниями сердцу. Она потеряла счет времени - казалось, ночь длится бесконечно, словно давая ей передышку перед последним шагом в вечность. Перед глазами мелькали приятные и не очень воспоминания о детстве и юности в Двугорском: вот она, еще кроха, стоит в огромной гостиной, от страха изо всех сил сжимая тряпичную куклу, а хорошо одетый пожилой человек с добрыми глазами говорит, что теперь она будет жить в этом красивом доме; вот маленький вредный барчук победно улыбается, пока она в слезах прижимает к себе новую, удивительно-красивую, но наголо остриженную куклу; а теперь, спустя годы, она стоит в своем первом длинном платье посреди гостиной и чувствует, как замирает сердце при виде приехавшего на каникулы стройного темноволосого красавца–кадета. А затем бесконечная череда издевок и мучений, заставляющих больно сжиматься душу, и в награду раскаивающийся, умоляющий взгляд серых глаз и три заветных слова, повторяемые бесконечно, пока губы, теперь нежные и такие желанные, отметили своим прикосновением каждую часть ее трепещущего тела. Борясь со слезами, Аня опустила голову на дощатую стену и закрыла глаза, вновь провалившись в полузабытье, в котором не было ни остриженных кукол, ни вредного маленького барона, ни ласковых губ, ни ищущих рук – лишь черная, зияющая бездна. В следующий раз она раскрыла глаза, разбуженная какой-то суматохой и звуком чего-то тяжелого, мешком свалившегося на землю. Затем послышался скрип двери, и в кромешной тьме за спиной раздались еле слышные шаги. Спустя мгновение широкая мужская ладонь властно зажала ей рот, а у уха послышался хриплый шепот. -Лиза, это я. Не вздумай визжать. Вздрогнув всем телом, Аня широко распахнула глаза, вглядываясь во тьму. Мир завращался в бешеном круговороте, непосильной ношей сдавливая грудь и лишая дыхания. Сжимавшая рот рука не давала вдохнуть полной грудью, и девушка лихорадочно втянула носом затхлый воздух темной каморки, все еще не веря своим ушам и отчаянно убеждая себя, что этот голос, такой знакомый и родной, - просто очередной плод ее больного воображения... ***