Смотреть в родные глаза и не видеть ничего. Ничего, кроме глухой стены. Она – граница между его реальностью и реальностью людской. Она защита и меж тем вечное напоминание о собственной сущности. О сущности разрушителя.
«Хиери!» - кричит Юкинэ. Его голос доносится точно издали и тут же затихает, оставляя после себя лишь неприятное эхо. Клинки в руке тяжелеют, запястье жжет, и эта боль внезапно разливается вокруг настоящим, всепоглощающим серым океаном, монотонный плеск которого вытесняет из головы все мысли и звуки. …оставляя лишь чувства. И в эту минуту Бог не знал, что произошло. На мгновение его оторвало от мира, от жизни, от света, все его существо сосредоточилось где-то, где время застыло. Где-то, где правит вечная пустота. Ято сопротивлялся, но лишь сперва. Все с самого начала было бесполезно. Как разъярённый зверь примет упряжь, когда выдохнется, так и взбунтовавшиеся эмоции подчинятся разуму, лишь когда буря в душе притихнет. Но он ошибся. Своим слабоволием юноша потревожил то, что давно клубилось в потемках его сердца вместе со смутными воспоминаниями о липкой крови и горьких слезах. Бог не должен был смешивать иллюзии и реальность.***
Он навсегда запомнил те теплые вечера, проведенные вместе с ней. Поразительные разводы и переливы догорающего алого полотна восхищали даже наивное детское сердце. Небо казалось таким прекрасным, таким богатым и сверкающим, что никакое императорское облачение не шло в сравнение с ним. Но еще больше маленькому Богу запомнился ее тонкий, почти хрустальный смех, что звучал вокруг в эти моменты. Не от того ли на сердце было так радостно, что он был не один? А девушка лишь краснела мимолетно, рукавом стремясь прикрыть улыбку, но Ятогами всегда останавливал ее, потому что это выражение лица слишком нравилось ему. Вообще, ему нравилось все, когда Сакура была рядом. Перемены происходили прямо на глазах: раскуроченная деревенька превращалась в кладезь тайн, злые, кричащие и разбегающиеся люди оборачивались друзьями и звали его играть, спокойствие и отрада воцарялись на сердце, стоило глазам карим и глазам голубым столкнуться, и буйство красок и восторг такой, что дух захватывало, наступал, когда она улыбалась и смеялась. Он любил ее, даже не осознавая этого. Она была его верной спутницей в ту реальность, которая заставляла Ятогами трепетать от восторга. Только там и только с ней он был по-настоящему счастлив. Но этой реальности Бог был чужд от природы. Ято много наблюдал за шинки, чаще украдкой, пытался понять секрет ее чар, пытаясь хотя бы однажды пробраться в мир полный тепла и света самостоятельно. Однако Сакура быстро обнаруживала своего господина по светлому, выделяющемуся на фоне пейзажа, юката, и миссия так и оставалась невыполненной. Знал бы он, что секрета, как такового, и не было вовсе. Просто девушка печалилась и переживала так же, как остальные люди, она любила и умела мечтать, дышала полной грудью, радуясь аромату подаренных им цветов, словом, жила, словно бы никогда и не умирала. И однажды Ятогами задал ей вопрос, ответ на который он запомнил на всю свою последующую жизнь. А сам разговор начался так: - У Хитоши, у Юки, у Джун и у остальных из деревни есть мамы, папы, старшие сестры и братья, а еще есть младшие… Там так много уз, такие большие семьи! А у меня папа – человек, сам я – Бог, ты и Хииро - души мертвых людей… Сакура смотрела на него пристально, слушала внимательно и сразу уловила заминку в голосе. - …можем ли мы считаться семьей?.. Эти лазурно-голубые глаза смотрели на нее с отчаяньем и одновременно с безграничной надеждой. Ято редко спрашивал что-то столь глубокое и серьезное, настолько редко, что шинки порой с трудом верила в его небесное происхождение.Боги умны, Боги мудры, Боги могущественны.
А молодые Боги еще и неимоверно ранимы. - Семья – это не только общая кровь, - вздохнула она глубоко, - Это еще и общие воспоминания, которые дороги твоему сердцу. Это забота и взаимовыручка. Твоя семья – часть твоего сердца. Сакура сделала паузу, заметив недопонимание в глазах мальчика, потом подумала еще немного и продолжила: - Люди ведь не отказываются от своих отцов и дедов, когда те умирают… Они остаются все той же семьей, потому что воспоминания не прерываются ни на секунду. Понятие «семья» не ограничивается каким-то одним миром, не мы ли с тобой явное тому доказательство? И тут она осеклась. Ее аккуратные бровки чуть нахмурились: - Ты ведь считаешь нас семьей, правда? Девушка присела, чтобы быть вровень с ним и чтобы разобрать его выражение лица. Голова была опущена вниз, глаза обращены в землю и спрятаны под прядями волос. Сердце отчего-то гулко стучало в ее груди и последние сантиметры, что отделяли их от зрительного контакта, сокращались все медленнее и медленнее. - Ято-сама? Перед Сакурой мелькнули его искрящиеся аквамарины, подернутые слезами, а маленький Бог подался вперед резко-резко, стиснув подругу в своих объятьях, и нырнул в складки приятно-пахнущего чем-то сладким кимоно. - Грудь! Девушка нервно хохотнула, побагровела, но сколько бы стыда она не испытывала, сил оттолкнуть мальчика она не нашла. Потому что члены семьи должны поддерживать друг друга. Много, много воды утекло с тех пор, но Ято помнил, что в его семье когда-то была старшая сестра Хииро, грозный, но любимый Отец и подруга, которая занимала место где-то между понятиями «любимая сестра» и «добрая мама». Мама… У Ятогами не было матери, но он никогда не считал себя из-за этого неполноценным. Он никогда не испытывал зависти к другим детям. Он никогда и не с кем не боролся за материнское тепло. Но порой, в особенно беспокойные ночи, Бог вспоминал о тех далеких днях, когда они все еще были семьей, и сердце его наполнялось очень глубокой, стонущей тоской…***
Каким-бы современным городом ни являлся сейчас Токио, тихие спальные районы с раскинувшимися то тут, то там парками, надежно хранили в себе спокойствие и величественность былой Японии. Ято по-разному, в зависимости от собственного состояния и настроения, относился к этой тишине. Иногда своим однообразием она вводила в уныние. А иногда Бог с радостью погружался в нее, забываясь легким, приятным сном. Но сейчас он возненавидел это бесконечное спокойствие за то, что оно никогда не подскажет ему, как жить дальше. Мелкой дрожью трясутся руки. Висок горит. Густая капля катится медленно, замирает где-то у шеи, тянет кожу. Белая ткань в крови, перед глазами пляшут багровые пятна, в ушах клокочет. Она везде и всюду. Вокруг и внутри. На миниатюрных ладонях, на астеничном теле, на лезвии клинка… Ею пропитаны страницы его жизни, в ней теряется его сознание; она запеклась, обрела форму, устрашающим камуфляжем покрыла его чистое сердце, сделала чуждым всему добру, что есть в мире.Кровь.
Бог никого бы не простил, если бы руки этой девушки оказались замараны. Но что за ирония судьбы? Он стал тому виной. И сейчас, бесцельно блуждая взглядом по нависшей над его головой кроне дерева, Ято не мог избавиться от этих мыслей. Внутри него боролись давно потерянное безумие и то, что называется здравым смыслом. В конце концов, однажды Бог уже поплатился за собственную наивность.Он знает эту боль.
В конце концов, однажды Бог уже уничтожил то, что ему дорого.Пережить такое вновь – нет!
В конце концов, эгоизм – это то, что не отнять у Бездомного Бога. Это гадкое чувство одновременно заставляло кровь в венах холодеть и сердце стучать внутри с такой силой, что дышать было тяжело. Гнев, злость, негодование и… страх. Словами Отца тогда говорили эти мелкие аякаши, что подобно падальщикам кружились вокруг Хиери, или словами потаенной черноты? Его раскусили, секрет разгадали, тайну поведали всему свету! То, что он не хотел признавать, крикнули в лицо. И чувства всколыхнулись, Бог все понял. Как же хорошо, что не сразу. Однако у истории счастливый конец. Хиери в безопасности, она справилась. Бог нашел верные слова. Собственные раны почти затянулись. Ее мать идет на поправку, все силы брошены на восстановление больницы. Одноклассники практически забыли о том ужасном дне. Даже выпуски новостей с подробным отсчетом о проведенных работах теперь кажутся какой-то обыденностью, но... Если бы Ято пришлось сделать выбор сейчас, что бы это было? Ответа он не знал, точнее, не хотел знать.