Рисуя свободу

В большинстве своём пациенты Оина не отличаются словоохотливостью. Лёжа под яркой светодиодной лампой, они безразлично таращатся куда-то в сторону и лаконично отвечают на заданные им вопросы. Даже многие киборги из знаменитой бракованной линейки моделей замыкаются в себе, почти никак не выказывая чувств и эмоций. Но вот в молчании Кили и в его взгляде, устремлённом вбок, док распознаёт глубокую задумчивость. Её невозможно перепутать с отрешённостью – молодой киборг явно размышляет о чём-то своём, чуть прищурившись и поджав губы. Оин не решается первым нарушить тишину: повозившись с по-прежнему своенравной пластиной, теперь он проверяет бионические мышцы и суставы в теле, давая пациенту время, чтобы отдышаться и успокоиться после осмотра виска со впаянным в плоть металлом. То, что Кили с какого-то определённого момента начинает пристально смотреть на него, док ощущает всей кожей, но вида не подаёт. - Скажите, это оно? Новейшее модифицированное тело, о котором все столько говорят? - Прототип, – кратко отвечает киборг, вытаскивая из задрожавшей плоти тонкие проводки. Кили вновь замолкает и, судорожно вцепившись в кресло, буквально впивается взглядом в сосредоточенное лицо Оина. О бионических телах в последнее время много разговоров ходит, о том, что им по сложности и функциональности не будет равных. Молодой киборг уже видел в патрулях этих молчаливых парней – высокие широкоплечие машины, по-прежнему удивительно изящные при своём росте и внушительных габаритах. Внешний вид был фантастичен и смертоносен – сходство с человеком придавали лишь экзоскелет и людские черты. Они не носили общих для всех киборгов костюмов – их заменяла чёрная матовая броня, под которой угадывались живые стальные мышцы. - Прототип, – повторяет док, выдернув последний проводок из тела пациента. – А если конкретно – медицинского киборга. Почему ты спрашиваешь? – в синих глазах-окулярах снова на пару секунд отпечатываются линии микросхем. - Вы говорили о том, что чем меньше в нас человеческой плоти, тем менее мы подвержены эмоциям и чувствам, – Кили откидывается назад и заметно расслабляется, переводя дыхание после неприятного мучительного осмотра. – Но по Вам такого не скажешь. - Как я уже говорил, – Оин отъезжает на стуле к мониторам, активно застучав бионическими пальцами по сенсорным экранам, – это прототип. Он не обязан быть без изъянов. - Теперь Вы считаете чувства и эмоции изъянами? – едко усмехается молодой киборг. – Помнится, мне Вы запретили так думать. Руки дока отдёргиваются от клавиатуры, а сам он оборачивается столь неестественно резко, что Кили невольно вздрагивает и подбирается. Глаза-окуляры Оина сплошь расчерчены неоновыми линиями – он впивается в пациента неживым стеклянным взглядом. - Скажи, что ты видишь перед собой, Эйдан Тёрнер? Кили вскидывается, огонёк на его виске заходится красным: сев прямо и опустив босые ступни на прохладный пол, киборг угрюмо и зло косится в сторону дока. Собственное имя, не слышанное так давно из губ, пусть лишь наполовину человеческих, кажется незнакомым. Но тогда почему вдруг так больно? - Зачем? – сдавленно шепчет Кили дрогнувшим от волнения голосом. - Отвечай, Эйдан, – сурово приказывает Оин, и в словах его звенит сталь. На и без того хмурое лицо молодого киборга наползает мрачная тень: он принимает брошенный ему вызов и гордо расправляет плечи, не стесняясь наготы. Глаза впиваются в чужое тело и, получив молчаливое согласие, принимаются досконально его изучать. Конечно, тем ребятам из патрулей Оин бесспорно проигрывает. Он ниже их ростом, тоньше и, к тому же, по-прежнему имеет местами живую плоть вместо бионической брони. Зато может похвастаться внушительным количеством медицинских инструментов, которыми начинено тело: они не раз спасали жизни пациентам, судя по безупречной репутации дока. Оин по праву считается лучшим киборгом медицинского профиля не только в их городе, но и, если верить слухам, одним из лучших там, где его создали. Так что же я должен разглядеть в нём особенного? - Вижу то, чем хотел бы быть. - Плохо смотришь, значит, – отрывисто перебивает док, и медицинские приспособления с металлическим смертоносным лязганьем резко втягиваются обратно в его тело. – А память как у аквариумной рыбки, раз забыл собственное же замечание. Кили обидчиво фыркает в ответ на ироничную шутку, отводит взгляд и внезапно поражённо застывает, будто с разбега натолкнувшись на возникшую в голове мысль. Слова Оина, особенно последние, настойчиво бьются в черепной коробке, и под каждый их заполошный удар подстраивается сердце, застучав в волнении быстро и неровно. Шутка?! Судорожно обернувшись, молодой киборг сразу же утыкается в спину дока, склонившегося над сенсорной панелью. Вероятно, он заносит данные обследования в базу, но прекрасно видно, как напряжена вся его фигура. Даже в монотонном звучании клавиш, к которым прикасаются бионические пальцы, чувствуется странная нервозность. - Оин, – тихо зовёт Кили, с опаской продолжая разглядывать дока и отчаянно желая ошибиться, – Вы же не можете чувствовать… так… Это же невозможно с таким телом, как Ваше, правда? Вы сами мне говорили… Запнувшись, киборг медленно качает головой, будто пытается убаюкать тупую ноющую боль в ней. Он ошарашен и поражён собственной догадкой, которая всё это время была на виду. Я общался с ним, как с равным, и поэтому ничего не замечал! Не замечал, что машина, подобная ему, не должна так разговаривать и думать! Не замечал, потому что человечность усыпляет бдительность – в шатком мире сложных технологий киборгов она похожа на злые чары, нечто неосязаемое и неподдающееся точной логике, неизведанное и непонятное для нас, одурманивающее, а после приносящее боль. Странно. Ведь все мы когда-то были обычными людьми… Открыв глаза, Кили замечает, что Оин теперь сидит почти рядом, внимательно наблюдая за его лицом. Такое чувство, будто док ловит чужие эмоции и старается впитать их в себя, куда-то в недра бионического тела, в редкие участки кожи, сквозь поры, а дальше – уже по остаткам кровеносной системы, вдоль нервных окончаний. В самую глубину, пряча от холода металла крохи тепла, своего и чужого. - Боюсь, то, что все мы когда-то были людьми, – Оин перехватывает устремившийся на него взгляд, удивлённый и жадно ловящий каждое слово, будто выдернутое из мыслей молодого киборга – нам никогда не забыть. - Вы тоже дефективный? – Кили не терпится задать именно этот вопрос, хоть он и сам не знает, почему. - Я понимаю, что ты имеешь в виду, – улыбается док. – Но, пожалуй, не соглашусь. Видишь ли, новые бионические тела – удивительный сплав множества современных технологий и минимум живой плоти. Мы не можем быть дефективными хотя бы потому, что наличие эмоций и чувств не приносит нам столько мучений, хотя задача создателей – подавить их совсем. Человечность гармонично уживается с металлом внутри таких не особо удачных образцов, как я. Сострадание, гнев, сожаление, смятение, боль – и те гармоничны. Просто ощущаются нами несколько по-иному, не столь остро и разрушающе. - А как же другие киборги с бионическими телами, из патрулей? - Великолепны, – задумчиво подтверждает Оин. – Но, увы, не идеальны. Они тоже числятся моими пациентами и, по секрету, по-прежнему способны чувствовать. Дело в том, что им это не нужно, вот и всё. – Док отводит в сторону взгляд, тихо добавив. – Полное бездушие – всего лишь видимость. Кили, не скрывая глубокого разочарования, прикусывает губу и хмурится. Пластина в виске наполняет тело слабостью и болью неоправданной надежды на спасение. Раз могут чувствовать даже те молчаливые киборги, о каком выходе можно мечтать? Кто гарантирует защиту от неконтролируемого приступа человечности всем им? Видно, никто. - К чему Вы вообще начали весь наш разговор? – устало спрашивает Кили, встав на ноги и потянувшись к чёрному защитному комбинезону. – Ход Ваших мыслей мне не понятен. - Конечно. Будь я настоящим киборгом, какими хотят сделать нас создатели, не стал бы окольными путями подбираться к главному. Улыбка Оина вызывает новый приступ раздражения и боли. Зло вжикнув молнией, Кили заново собирает тёмные волосы в хвост и угрюмо складывает на груди руки. - Кажется, Вы работаете медицинским специалистом, а не психологом, – ядовито замечает он, сжав бионические пальцы в кулак. - Одно другому не мешает. - Да пошли Вы со своей методикой! – отчаянно вскрикивает Кили, размашистым шагом направившись к двери. – Я попрошу, чтобы мне сменили дока! Оин круто разворачивается в кресле вслед за пронёсшимся мимо молодым киборгом. Его импульсивность и резкость импонируют, но, боже правый, как же раздражают! - Кили, постой! – зовёт он фигуру, устремившуюся к выходу и не сбавляющую темпа. – Эйдан! Эйдан Тёрнер! Эффект настоящего имени пациента, нужно сказать, оказывается шикарным. Киборг, зарычав и сверкнув потемневшими от злости раскосыми глазами, бросается обратно, вмиг сокращая расстояние между ними благодаря слаженной работе неживых суставов и мышц в теле. Металлическая рука, сверкнув гладкой серебряной поверхностью в ярком свете светодиодных ламп, рассекает воздух и останавливается у самого лица дока, около скулы, обтянутой тёплой человеческой кожей. Кили дышит тяжело и с лёгкими хрипами: при особенно глубоком вдохе острый скальпель почти касается его нежного беззащитного горла с едва-едва пробившейся на нём щетиной. - Не зовите меня так, – угрожающе шепчет молодой киборг, низкий от гнева голос тихо опасно вибрирует. - Но это твоё настоящее имя, вовсе не вычеркнутое из жизни, – спокойно возражает Оин. – Красивое, гордое, как страна, в которой мы сейчас находимся. Что-то неуловимо меняется в выражении склонившегося над ним лица. Что-то проскальзывает в широких изломанных стрелах пушистых бровей, в глубине карих глаз, в дрогнувших губах, в коротком взмахе тёмных ресниц. Резкий выдох воздуха из груди оседает теплом на щеке дока. - Я читал твоё дело. Нам дают дела наших пациентов, – Оин будто извиняется, стараясь говорить как можно мягче. – И поэтому знаю, что привело тебя к этому. Кили отшатывается. Взгляд его становится блестящим и влажным, но отнюдь не менее разгневанным, злым. Он с такой яростью смотрит на дока, что тому становится немного не по себе. - Я тебя не осуждаю… - Я бы и не позволил Вам этого, – холодно чеканит молодой киборг, заливаясь ярким румянцем. - Мне искренне жаль, что так вышло. Правда. – Оин поднимается и подходит ближе. – Чёрт возьми, разве ты не видишь, что я пытаюсь тебе помочь! - Тогда не лезьте в мою жизнь! Кили круто разворачивается и, на этот раз без препятствий, быстро покидает медицинский отсек. Он старательно прячет лицо от своих товарищей, выбираясь на улицу из корпуса, но многие всё равно успевают заметить горящие щёки и слезливый взгляд. Несколько обидных насмешек летят ему вдогонку в сопровождении взрывов оглушительного смеха. Ко всему прочему, пластина отчаянно полыхает и душит болью. Буквально вывалившись под ослепляющий солнечный свет, киборг, задыхаясь, бросается в зеленеющие кусты разбитого возле корпуса небольшого сада – редкого островка зелени в огромном пыльном Дублине. Забившись в глубину, он обречённо приваливается к стволу какого-то дерева, откинув голову и закрыв глаза. В этой мучительной темноте, наполненной шумом стучащей в висках крови, Кили отпускает себя, позволяет взорваться где-то внутри клубку переплетённых нервов. Под сомкнутыми ресницами сразу же становится влажно и горячо. Открыв рот, киборг облизывает пересохшие губы и плачет одним дыханием, судорожно, рвано, пока слёзы не становятся сухими. Только тогда он обтирает рукой пылающее лицо, устало сгорбившись и обречённо уставившись в качающиеся над головой ветви разлапистого дерева. Прошлое, которое док разворошил в груди так неожиданно, всё никак не желает успокаиваться. Становится ещё хуже, стоит только вспомнить первую встречу с тем парнем в борделе, и, глухо застонав, Кили со злостью впечатывает кулак в шершавую поверхность дерева. Впрочем, злость испаряется слишком быстро. Вновь остаётся лишь дикая тоска, отчаяние и боль. Оттирая с грязного лица пот и пыль, Фили пробирается домой тёмными переулками, подолгу осматривая улицы из-за углов. На самом деле он рассчитывал вернуться в Дублин ранним утром, но вышло так, что никак не получалось миновать границу первого круга по пути обратно в город: патрули киборгов долго не давали ему улучить момент для последнего рывка. Поэтому на глаза им сейчас лучше не показываться – уж они-то быстро поймут, откуда он, такой красивый, ползёт. Впрочем, до дома Дин добирается без приключений. Скидывает сразу за порогом сапоги, сумку и одежду, забирается в душ и включает воду. Холодные струи приятно омывают разгорячённое утомлённое тело – положив ладони на мокрую плитку, Фили выгибается и замирает, изредка облизывая влагу с губ. Выбраться за пределы Дублина в один прекрасный день показалось не то что необходимостью – вопросом жизни и смерти. Вернувшись от киборга, Дин места себе не находил. Всё вдруг показалось ему чертовски сложным и запутанным, а в душном пыльном городе разложить мысли по полочкам было невозможно. Поэтому, сподобившись на кой-какое поручение, он вырвался из шумного каменного мешка. Свежий ветер голых пустынных равнин отрезвлял разум, и, забившись на всякий случай от посторонних глаз в расщелину, Фили думал. Долго и много… Самым страшным было то, что Дин никак не мог определиться с киборгом и своим отношением к нему. Черта, которая некогда чётко отделила дикую ненависть к человекоподобной машине, внезапно стала размытой. … Кили. Его зовут Кили... Вздрогнув, Фили резко закручивает кран, откинув ладонью налипшие на лоб пряди и оглядевшись. Странный внутренний голос, шепнувший имя сквозь мысли, смолкает, но парень какое-то время озирается кругом, будто надеется увидеть ещё одного человека в крохотной ванной. А после, поняв всю нелепость этого действия, с проклятиями вылезает из душевой, обернувшись полотенцем и прошлёпав босыми ногами в комнату. Из распахнутого окна тянет машинным маслом и гарью, да так мерзко, что Фили, не удержавшись, кашляет пару раз. Знакомому солоноватому привкусу во рту, совсем лёгкому, почти не ощутимому, он уже не удивляется – лишь привычно оттирается губы ладонью и стирает крошечные капли крови с всё ещё влажной кожи. Захлопнув раму с тонко задребезжавшим в ней стеклом, Дин набивает Адаму сообщение о своём возвращении и, пару минут посидев в тишине, принимается одеваться. Ловец снов мерно покачивает пёрышками, свисающими с концов длинных шерстяных нитей, и Кили неожиданно вспоминает слова матери о том, что, мол, это ветер так играется с ними, трогая невидимыми ладонями. Мама всегда умела подать нечто обычное совершенно необычно, порою выдумывая удивительные истории. Даже отец, человек занятой, отвлекался, чтобы подойти и, как он считал, незамеченным их послушать. Маленьким мальчиком Кили казалось, что родители любят его больше всего на свете – так оно и было. А потом, когда Эйдану минуло шестнадцать, маму срочно забрали в больницу: у неё случился выкидыш на очень маленьком сроке. Ребёнок был не от отца. Новость стала ударом для мистера Тёрнера и Эйдана, будучи в ту пору вспыльчивым импульсивным подростком. И если мужчина потом всё же нашёл в себе силы простить жену, которую очень любил, то мальчишка не смог. Он не понимал, как можно любить двух людей одновременно, как можно было обманывать свою семью! Это же так подло! Собственную неприязнь к матери Эйдан неосознанно переносил и на девушек: его воротило от одного только вида какой-нибудь красотки, кокетничающей с несколькими парнями подряд. Мальчишка стал больше общаться с ребятами, и вышло так, что спустя какое-то время один из них приглянулся ему. В этом самом плане. Как оказалось, тот был не против… Родители восприняли новость с неодобрением. Тихое несогласие отца Кили воспринял спокойно, но тихое несогласие матери вскоре переросло в грандиозную ссору с сыном. Эйдан припомнил её предательство, назвал виновной в том, что теперь ему нравятся парни. Наговорил столько всего сгоряча и с отчаянными слезами на глазах – мистеру Тёрнеру даже пришлось вскочить с места и отвесить ему оплеуху. А мать, сжавшись в кресле, вдруг заплакала. Настойчивый стук в дверь приводит Кили в чувство: оторвав затуманенный воспоминаниями взгляд от покачивающегося ловца снов, молодой киборг поднимается с дивана в гостиной и, стряхнув с себя сонное оцепенение, направляется в коридор. Уже вечер, на улицах зажглись фонари, и из окна тянет ночной прохладой. Кили распахивает дверь и первое, что видит – разноцветные глаза, моментально уткнувшиеся в него нервным внимательным взглядом. Пластина в виске, едва выкарабкавшись из волнительного прошлого своего носителя, посылает по всему телу новый разряд боли. Киборг рефлекторно цепляется левой рукой за дверной косяк, и Фили испуганно вздрагивает, когда бионические пальцы с силой впечатываются в гладко отполированное дерево. Оба молчат, борясь каждый со своими внутренними демонами. Один – с отвращением и любопытством, второй – с вечной болью и чувствами. - Может, впустишь наконец? Дин выбирает меньшее из зол: ему куда неудобней стоять на виду у всей оживлённой улицы в районе киборгов, чем в доме конкретного представителя этих треклятых машин. Кили как-то странно дёргает головой, рука соскальзывает с дверного косяка, и он пропускает парня внутрь, закрыв за ним дверь. Быстро шагнув за порог, Фили инстинктивно подвигается ближе к стене и осматривает коридор, будто тут может прятаться ещё один киборг. Кили, оглянувшись раньше, чем предполагал блондин, и заметив это, обходит его стороной, своим молчанием предлагая идти следом. В гостиной Эйдан останавливается в самом дальнем углу, почти в тени, вынуждая Дина неловко поёжиться: сумрак облепляет чёрную фигуру киборга серым призрачным плащом, тьму разбавляет лишь неровное мерцание красного огонька пластины. - Зачем ты вернулся? Фили удивлённо приподнимает брови – в натянутом голосе он различает вдруг враждебность, которой прежде никогда не замечал. Киборг, тот самый, что всегда вторгался в личное пространство без разрешения, вдруг принимается отталкивать его. Странно. - Ты не бросил меня на улице и, вероятно, затолкал в горло вашу чудодейственную таблетку. Обычно за такое полагается благодарить. - Мне ничего от тебя не нужно! Уходи! Дин вздрагивает и поджимает губы, зло взглянув в тёмный угол. Уж точно не таким, согласно его плану, должен быть киборг, который вечно бросался на выручку и искал с ним разговора. Сегодня он какой-то странный. Может, случилось что? Словно желая найти ответ в комнате, Фили обводит глазами гостиную, но ничего в ней не изменилось с тех пор, как он увидел её впервые. Кили, заметив, что блондин озирается кругом, внезапно бросается вперёд – разноцветный взгляд будто блуждает по нему самому, беззащитному и обнажённому. - Уходи, я же сказал тебе! На этот раз в голосе проскальзывает отчаяние. Блондин, чуть вздёрнув подбородок, чтобы посмотреть в раскосые глаза, спрашивает так, словно уточняет: - Кили? Киборг, рыкнув со злобы, тихо бросает в сердцах: - Да чтоб тебя! – и, скиснув, отходит к окну, затеребив правой рукой тюль. - Меня Фили кличут, – Дину с огромным трудом даётся раскрыть часть себя настоящего, пусть и наполовину. Пальцы оставляют несчастный тюль в покое. Киборг, повернув голову, смотрит на блондина хмуро и внимательно, сдвинув широкие брови. Свет фар от проезжающих за окном каров ползёт по его лицу яркими чуть смазанными полосами. - Почему именно так? – тёмные глаза вдруг становятся задумчивыми. - Услышал как-то. Приглянулось. А что? – врёт Фили и неопределённо пожимает плечами. Кили молча продолжает разглядывать парня, застывшего посреди гостиной, потом опускает голову и вновь берётся за лёгкую штору. В конце концов, какая разница? Случайность, не более. Люди привыкли, помимо имени, брать себе ещё и кличку, чаще всего называясь именно ею. Чему ты удивляешься? - Ничего. Просто с моим созвучно. - Совпадение, – Дин по-другому истолковывает устремлённый на себя взор и, с внутренним отвращением, неумело выдавливает отдалённое подобие лёгкой улыбки. - Действительно. На небольшую гостиную опускается купол тишины. Фили вновь исподтишка принимается осматриваться по сторонам и не замечает, как нерешительно покусывает губы киборг, бросая на него косые взгляды. Прогнать парня не получилось – теперь Кили гложет интерес и любопытство, желание познакомиться ближе, узнать о госте что-то новое. Но рот словно онемел, и язык никак не желает ворочаться в своём влажном тёплом логове. Как ни странно, а первым заговаривает Фили. - Знаешь, я не прощу тебе изнасилования. Это было слишком унизительно, грязно и больно. Но винить одного лишь тебя в том, что произошло между нами, тоже не совсем правильно. Я слышал, как орал тот мальчишка, хотя в нём побывало немало мужчин при такой-то работе… И мне было бы в тысячу раз больнее. Если не хуже… Просто хотел это сказать. - Я бы не притронулся к тебе так, правда. От тихого шёпота киборга румянец на щеках Фили становится гуще. Для того, чтобы осуществить свой план, доверие машины нужно завоевать, но Дин покривил бы душой, если бы солгал, что действительно не осознал того своего положения. Я отделался малым в ситуации, из которой нельзя было выйти сухим. Вот только смириться с этой мыслью как-то тяжело. - Ты гей? Кили дёргается и испуганно глядит на парня. Сегодня вдруг слишком много вопросов, ненароком отзывающих его в прошлое. От этого киборг устал. И от боли тоже. - Я презирал их раньше, – продолжает Фили, – пока не узнал, что мой лучший друг такой же. Может, я и не так сильно их ненавидел? Вновь повисает молчание. Становится слишком темно – киборг включает свет, чуть приглушив его. От покачивающегося ловца снов по стенам пляшут причудливые тени. - Что ты делал в том борделе, раз… раз не работаешь там? – неуверенно спрашивает Кили, чтобы нарушить тягостную тишину, тяжёлую и липкую, вопросом. Как видно, неумелым. - А что люди обычно делают в борделях? – огрызается Дин, вовремя успевая прикусить язык. Замечание по поводу одежды парня в тот день киборг поспешно опускает. К слову, сегодня на его новом знакомом обычный лёгкий свитер и потёртые свободные джинсы, заправленные в сапоги. Золотистые волосы, коротко стриженные по бокам, плавными вихрами спускаются ото лба к затылку. - Вы хорошо тут устроились, в Ратгар, – Фили тоже приближается к окну, от которого не отходит Кили, и словно принимается высматривать что-то на улице. – Мне вот приходится ютиться на окраине в полузаброшенном доме. Дин называет свой адрес и поднимает голову. Киборг, впечатлённый поразительной разномастной синевой, говорит первое, что приходит в голову: - У тебя интересные глаза. Разноцветные. Блондин одаривает его долгим пронзительным взглядом. Потом тёмно-русые ресницы коротко вздрагивают, и Фили резко отступает назад. - Мне пора. Я, в общем-то, зашёл, чтобы поблагодарить тебя за таблетки. Парень разворачивается и направляется к выходу, даже не оглянувшись. Кили, удивлённый и растерянный, мгновение топчется на месте, после чего бросается следом, нагоняя у самой двери. - Я сказал что-то не то? Фили, поверь, я ничего такого не имел в виду! Я не пытаюсь тебя как-то… - Пока, Кили. Дверь захлопывается прямо перед носом. Молодой киборг, оглушённый звуком, громко раздавшимся в тишине дома, вцепляется в ручку, но почти сразу отдёргивает ладонь. Становится жутко обидно за свою глупость, слетевшую с языка. Он подумал, что я пристаю к нему! Ты идиот, Кили! Киборг, огорчённо нахмурившись, возвращается в гостиную и садится на диван, со злости ткнув кулаком несчастную подушку. Он тебе и правда нравится, но нельзя же так, мудила! Отчаянно засопев, Эйдан сцепляет пальцы в замок и задумчиво кладёт на них подбородок, уставившись куда-то в пространство невидящим взглядом. Ты должен извиниться перед ним ещё раз. Как следует, а не впопыхах, промямлив что-то неразборчивое в спину. Ты скучаешь не только по любви, Эйдан, но и по простым разговорам, человеческим разговорам по душам. А Фили может дать их тебе, – на любовь с ним глупо надеяться – у вас уже почти случился небольшой диалог. Ты должен прийти к нему и извиниться! Кивнув в знак согласия с самим собой, киборг ещё раз повторяет про себя адрес, который назвал ему парень. И, убедившись, что запомнил его достаточно хорошо, только тогда немного успокаивается. Первая из ловушек, расставленных Фили, срабатывает безукоризненно.