Рисуя свободу

- Ты это серьёзно, Дин?! Господи, ушам своим не верю! Адам, минуту назад льнувший к нему и крепко обнимающий руками, отшатывается в сторону, принимаясь мерить небольшую комнатку быстрыми нервными шагами. Он бездумно покусывает кончики пальцев, поднесённые ко рту, и карие глаза, прежде доверчиво-нежные, как у телёнка, сейчас зло прищурены, будто бы от боли. Двалин – сама серьёзность – делает очередную затяжку сигаретой, но в спокойствии его Дину отчётливо видна задумчивая сосредоточенность и немой укор напополам с сочувствием. Он не хотел им ничего рассказывать ни о той постылой ночи в борделе, ни о собственном позорном решении. Не хотел, а слова как-то сами сорвались с языка. В этой крохотной квартирке, наполненной теплом любящего его существа, находиться с камнем на душе было просто невыносимо – от молчания леденели ладони, сводило внутренности, и к горлу постоянно подкатывала тошнотворная волна невысказанных слов и фраз. Фили давился ими, медленно и глубоко втягивая воздух раздувшимися от напряжения ноздрями, что, конечно, не могло не привлечь внимания друга. Первый же осторожный вопрос Ори, обеспокоенного таким поведением, вскрыл нарыв, и гной, потёкший из раны, притупил затаённую в сердце обиду и боль. - Ты представляешь хоть, во что ввязываешься?! – негодует Адам, рассекая комнатку от угла и до угла. – Да даже не об этом сейчас речь… Дин, он же изнасиловал тебя! Что же ты тогда творишь-то, идиот?! Резко остановившись, будто натолкнувшись на невидимую преграду, Ори круто разворачивается и впивается взглядом в Фили. В его глазах, влажно поблёскивающих, столько горького удивления, непонимания и злости, что Дин, до этого пристально наблюдающий за ним, не выдерживает: угрюмо опускает подбородок и стискивает напряжёнными пальцами колени, медленно процедив сквозь зубы: - Я же сказал, ради чего… - И оно того стоит?! – вскрикивает в бешенстве Адам. – Стоит того, чтобы задницу свою подставлять?! Да ещё и кому – киборгу?! - Если придётся – подставлю! Привычка – защитный механизм – язвить срабатывает рефлекторно: Дин с вызовом вскидывает голову и улыбается одними лишь разноцветными глазами, холодно и жутко. Такая надменная ироничная маска ещё никогда не предназначалась его лучшему другу – Ори выглядит потрясённым. Он молча таращится на Фили, словно впервые видит, словно пытается разглядеть в этом человеке того, чей облик нацепил на себя незнакомец. И, наконец, разлепляет губы. - Дин, – голос Адама очень тих и напряжён, – когда-то давно твоя мать просила мою приглядывать за тобой, если с ней вдруг что случится… Их обеих уже нет в живых, и теперь это стало нашей обязанностью. - Я не маленький мальчик, Адам. И я вполне способен приглядывать за нами двоими. - Ну уж меня-то не считай, блять, ребёнком! Злость вновь захлёстывает Ори – он даже руку вырывает из ладони Двалина, которую тот осторожно протягивает к любимому человеку, чтобы успокоить. От тихого скромного паренька не остаётся и следа: гнев внутри него заставляет расправить плечи и вздёрнуть дерзко подбородок, ни в чём не уступая Фили. - Думаешь, что ты взрослый, Дин?! – запальчиво выкрикивает Адам, и в его глазах блондин видит зажёгшийся огонёк, норовящий вспыхнуть пламенем. – Но ведь это не так! Ты заигрался, причём с собственной же жизнью! Но жизнь – не игрушка, и если её отберут, то насовсем! Ты это хоть понимаешь, идиот несчастный?! - Заткнись, Ори, – раздражённым тоном тихо просит Фили, отмахнувшись от друга, словно от назойливой мухи. – Моё прошлое – моё слепое пятно. И оно стоит того, на что я ради него готов пойти. Всплеснув от бессилия руками, Адам зажимает пальцами переносицу и отворачивается, удалившись в дальний угол комнатки. Но даже там он остаётся стоять к другу спиной, напряжённо сутулясь и глубоко дыша. От его фигуры веет отчаянием и – самое страшное для Фили – разочарованием. - Дин… Голос Двалина доносится будто сквозь толщу шумящей в висках крови. Сердце в груди бухает неровно и тяжело: от каждого его удара по телу расползается чувство липкого противного ужаса, похожего на оцепенение, которое хочется с себя стряхнуть. - Дин, – мужчине удаётся перехватить блуждающий взгляд парня, – послушай меня. Это не лучший способ, чтобы раскрыть своё прошлое. - Как раз наоборот. Тихий шелестящий шёпот и жажда безумия, мелькнувшая тусклым всполохом в разноцветных глазах, Двалину не нравятся: так смотрят либо слишком уверенные в себе люди, либо сумасшедшие. А Дин – ни те, ни другие. - Ты же говорил, что ненавидишь их. Что они мать твою убили, – мужчина старается говорить как можно спокойнее, не желая потревожить колючую черноту, задремавшую в парне. – Ты меня невзлюбил лишь за то, что я пытался через них достать медикаменты для миссис Браун. А сам намереваешься не только втереться в доверие к киборгу, но и разделить с ним постель, если это сможет помочь в поисках. Может, объяснишь тогда, чем же так хорош твой план? Дин выслушивает его молча, не отводя взгляда. Безумную отрешённость всего на секунду сменяет гнев, а сразу после – глубокая задумчивость. - Этот какой-то странный, – наконец отвечает Фили, скривившись от образа корчившегося на земле молодого киборга. – Какой-то дефективный… Совершенно некстати ярким всплеском, окатившим грязью, вспыхивает в голове воспоминание о тёплой ладони на собственном члене, пытающейся приласкать. Убогое благородство. - Дефективный? – переспрашивает Двалин, в удивлении чуть приподняв лохматые брови. Дин неопределённо ведёт плечом и коротко дёргает подбородком – одёргивает сам себя и показывает другим, что не хочет говорить об этом. Мужчина, не дождавшись ответа, откидывается обратно на спинку шаткого стула и хмурится. Где-то в углу на Фили точно также косится Адам. Не выдержав их взглядов, блондин раздражённо восклицает, резко вскакивая на ноги: - Да ласкал он меня! Пытался приласкать, когда трахал тогда в борделе! И в сквере том, извиняясь, чуть ли не разрыдался! Удовлетворены теперь ответом?! Ну вас в жопу! Залившись краской – то ли стыда, то ли гнева, то ли всего разом – Дин вихрем вылетает из комнаты, проклиная их уже из крохотной кухни и, кажется, разбив вдребезги какую-то посудину. А через несколько мгновений становится подозрительно тихо. Адам, знаком попросив любовника остаться на месте, осторожно выскальзывает в коридор – уже оттуда видны дрожащие плечи и спина друга. На полу осколками валяется то, что ещё недавно было кружкой. - Дин… Сгорбившийся на стуле Фили молчит. - Дин… Ладонь осторожно ложится на напрягшееся тут же плечо, вторая – касается золотистых вихров на затылке. Ори бережно перебирает пряди, не решаясь на большее, когда внезапно руки крепко обхватывают его за талию и дёргают на себя: охнув, паренёк оседает другу на колени. Фили плачет, по-прежнему молча, глотает злые слёзы бессилия и беспомощности, уткнувшись лицом в линялый лёгкий свитер на худой груди. Его пальцы порхают по спине Адама и, наконец, вцепившись в костлявые плечи, он замирает, глубоко дыша ртом. - Дин, пожалуйста, – с мольбою шепчет Ори, так и оставаясь сидеть на коленях друга и обнимая его. – Пожалуйста… Он просит Фили, взывает, сам не зная к чему. Тихо и отчаянно. Мысленно молится, чтобы тот услышал. Но, успокоившись, Дин поднимает лицо, и в разноцветных глазах Адам читает смертный приговор своей надежде. Тёплый весенний дождь, сбив к земле повисшую в воздухе пыль, раскалившуюся за день, журчащими потоками уносит в канализацию грязь. Пахнет чистотой и свежестью, распускающейся в городе редкой зеленью деревьев и кустов. Влажный вечерний Дублин неожиданно прекрасен – красив даже размалёванный яркими огнями центр города, который Дин никогда не любил. В лужах на сыром сером асфальте отражаются здания и мерцающие вывески, растекаясь в них причудливыми масляными красками. Дублин будто на мгновение перед вечностью сбросил с себя вульгарный ночной наряд, облачив наготу в невзрачную пелену, смазывающую наперёд за десятки метров очертания и контуры домов. Бордель «Терновник» выплывает из вечернего сумрака будто призрак, окутанный голубым неоновым светом. Шлюхи возле входа теребят завившиеся от влаги волосы и одёргивают на себе одежду, день ото дня оголяясь всё больше и больше. Прежде чем зайти внутрь, Дин поправляет на лице респиратор с дыхательными прорезями и затемнённые гогглы – предметы одной из подростковых субкультур, как нельзя кстати помогающие остаться неузнанным. В холле всё так же пахнет вперемешку мужскими и женскими духами, из динамиков непринуждённо льётся расслабляющая музыка. Под высокими сводами плавает лёгкий гул голосов – шлюхи прямо здесь, сидя на шикарных диванах, занимают разговорами будущих клиентов. - Могу я Вам чем-нибудь помочь? Затянутый в строгий костюм молодой мужчина – вероятно, помощник управляющего – приветливо улыбается в ожидании ответа. Однако от Дина не укрылось, как профессионально быстро он скользнул глазами по респиратору и гогглам, проверяя, не впаяны ли они в живую плоть, а, значит, не делают ли они владельца киборгом. - Мне нужен мальчишка, – облизнув под маской губы, глухо произносит Фили. - Вероятно, Вы желаете кого-то определённого? - Да. Он очень юн, невысокого роста, но хорошо сложен, – память услужливо подсовывает хрупкий образ проститута с перекошенным от ужаса красивым лицом. – Тёмные кудряшки, нос с небольшой горбинкой. Похож на выходца из Греции… - Калеб, – мягко перебивает его мужчина, изобразив виноватую улыбку. – Он свободен, но хочу Вас предупредить, что последние несколько клиентов были им недовольны. - Почему? - Издержки работы. Мальчишка недавно перегорел, но сейчас активно восстанавливается. Поэтому мы считаем нужным предупреждать тех, кто выбирает Калеба. Желаете по-прежнему именно его? Респиратор надёжно скрывает, как вздуваются желваки на скулах Фили, а за тёмными гогглами не видно гневно прищуренных разноцветных глаз. Дин, загоняя злость обратно под кожу, сдержанно кивает и вкладывает в протянутую ладонь названную сумму. - Прошу за мной. Они минуют холл и разветвлённые коридоры, двери которых глушат вскрики и стоны. Остановившись перед одной, мужчина настойчиво и коротко стучит костяшками по гладко отполированному дереву, после чего – сразу же распахивает дверь, впуская внутрь Фили. - Приятно провести Вам время… Вытянувшееся от внезапности визита лицо мальчишки – того самого – заставляет сердце болезненно сжаться. От Дина не укрывается страх, мелькнувший в глазах молоденького проститута при виде металлических гогглов и респиратора. Но уже спустя мгновение тот растягивает изящные губы в улыбке, соскользнув с середины кровати на её край, опознав, что перед ним живой человек. - Меня зовут Калеб. Мальчишка похож на кроткого покорного ягнёнка, готового принести в жертву свою невинность, и, представив это хрупкое тело, в которое безжалостно врывается механическое чудовище, Дину становится не по себе. - Спасибо, что всё равно выбрали именно меня. Его «всё равно», сказанное с нажимом и хорошо скрываемым стыдом, не оставляет сомнений в глубокой признательности и готовности оправдать ожидание клиента. Поэтому, когда Калеб плавно встаёт с кровати, не стесняясь наготы, Дин отводит взгляд и тихо просит: - Пожалуйста, накинь на себя что-нибудь. Мальчишка тянется за длинным лёгким свитером, едва-едва прикрывающим ягодицы, и, надев его, вновь оборачивается к Фили. Подпорченная репутация не позволяет проституту сделать первого шага – он ждёт новой просьбы или же приказа, послушный и покладистый, как экзотичный ручной зверёк. Да, наверное, мальчишка всегда им и был: на коленях у Мельхара он сидел с точно таким же покорным взглядом. - Я не буду с тобой ничего делать. Можешь… совсем одеться. Но к удивлению Дина Калеб стягивает с себя свитер и отбрасывает в сторону. В ответ на выразительное молчание проститут пожимает плечами. - Мне так комфортнее в этой комнате. Ведь сегодня будут ещё и другие. Другие клиенты. Мысль о границах отведённого им времени подстёгивает действовать согласно плану, но мальчишка вновь нарушает тишину, присаживаясь обратно на кровать: - Вы из этих? - Кого этих? – не понимает Дин, по-прежнему не двигаясь с места. - Ну, тех, что приходят поговорить. Выговориться, – Калеб поднимает на него взгляд. – Из тех, что хотят не наших тел, а души. - Возможно, – горько усмехается Фили, и смех его, донёсшийся из респиратора, отчего-то настораживает мальчишку. – Но можно ли довериться незнакомому человеку? - Можно, раз Вы пришли сюда. Следующее мгновение оба молчат, пристально рассматривая друг друга, и когда одна рука начинает медленно тянуться к застёжке респиратора, а вторая – к гогглам, Калебу внезапно становится страшно от обречённости, сквозящей в движениях клиента. Впрочем, страх быстро сменяется ужасом. - Ты! Мальчишка вскрикивает тихим шёпотом, сразу вспоминая, где уже видел это лицо и разноцветные глаза. Парень невесело улыбается в ответ и почему-то прикладывает палец к губам, будто боится, что проститут будет звать кого-нибудь на помощь. - Это ты! Тот, кого… киборг… Калеб давится словами, воздухом и, странно всхлипнув, подтягивает колени к груди, обнимая их руками. Он глаз не сводит с Фили – тот видит, как они заполняются слезами, принимаясь расчерчивать щёки влажными дорожками. Такой юный мальчишка, совсем ещё ребёнок, а уже умеет очаровывать мужчин и раздвигать перед ними ноги. Дину всегда казались омерзительными отношения за деньги и отношения между людьми одного пола. Так почему же сейчас он опускается на кровать рядом с рыдающим проститутом и неловко сжимает его хрупкую ладонь? - Прости, – виновато шепчет Фили, чувствуя, как у самого противно щиплет в глазах. - За что? – мальчишка отдёргивает руку, чтобы утереть слёзы с лица, раздосадованный и смутившийся. - Не знаю, – честно признаётся Дин. - Тогда что тебе от меня нужно? Калеб, немного успокоившись, шмыгает носом и с подозрением косится на блондина. Тот сидит рядом, видимо, собираясь с мыслями. Невысокий и стройный, но сложения крепкого. В привлекательном утончённом лице с каждой секундой всё отчётливей проступают сосредоточенность и упрямство – парень преображается на глазах, взрослея с каждым мгновением. - Ты давно тут работаешь? - Почти год. - И патрули киборгов каждый месяц к вам заглядывают? - Да, – передёрнув от отвращения плечами, отвечает мальчишка. - А часто их состав сменяется? – Фили невольно понижает голос, подходя к самому главному. - Ну, не так, чтобы уж часто… Проститут вдруг запинается и вскидывает глаза на Дина. Он слишком быстро понимает, к чему весь этот разговор, и лицо мальчишки вытягивается от смеси удивления и ужаса. Фили запускает руку в карман, достаёт из него крошечный коммуникатор и протягивает Калебу. Тот, уставившись на металлический шарик, поджимает губы и яростно мотает головой, медленно отползая в сторону от Дина. - Мне лишь нужно, чтобы ты, как только увидишь киборга, – блондин судорожно вздыхает, унимая всколыхнувшийся в груди гнев, – того, который меня изнасиловал, нажал вот сюда, – он указывает пальцем на небольшое углубление в сфере. – Пожалуйста, Калеб… - Если они узнают… – мальчишка упрямится, бледнея и делая страшные глаза. – Если киборги узнают…! - Это обычный сигнал для моего личного коммуникатора, – мягко возражает Дин, стараясь, чтобы голос звучал как можно более убедительно. – С тобой ничего не случится, Калеб. И я вовсе не собираюсь никого убивать. - Но… зачем же тогда…? Проститут нерешительно кусает губы, рассматривая вложенный в ладонь лёгкий металлический шарик. Поднимает взгляд на Фили и замечает, что тот следит за стрелкой часов, почти подползшей к отмеренной для их встречи отметке. «Он ведь уйдёт сейчас» – думается мальчишке. – «Уйдёт, ничего и не объяснив. Впрочем, так поступают многие клиенты. Или ты, дурачок, ожидал от этой встречи чего-то иного?» - Мне пора. Дин поднимается с кровати, взлохмачивает рукой золотистые вихры и натягивает на лицо респиратор и гогглы, вновь обезличивая себя. Спохватившись, шарит рукой в кармане и достаёт несколько помятых бумажных купюр, двинувшись к мальчишке. - Не нужно, – Калеб отодвигается к изголовью кровати, стараясь не показывать, какой внезапной болью и отвращением к своему естеству отпечатывается в нём этот неуклюжий жест чужой благодарности. – Оставь себе. В холле Фили вновь встречает тот же молодой мужчина, возникнув рядом словно из воздуха и поинтересовавшись с дежурной улыбкой на лице: - Вам всё понравилось? Сквозь затемнённые стёкла гогглов Дин глядит на него неприязненно и зло, отчаянно желая, чтобы хоть раз в жизни эта вежливая сволочь оказалась под чьим-то чужим телом против собственной воли. Интересно, смог бы тогда этот человек улыбаться так покровительственно и беспечно? - Да, – вывернув карман, Фили достаёт помятые купюры и отдаёт мужчине, ловко спрятавшему их в отвороте чёрного пиджака. – Мальчишка хорошо поработал, поэтому пусть отдохнёт в свой следующий час. Он ведь считается оплаченным? - Безусловно, – теперь улыбка становится слегка заискивающей. Похожей на улыбки большинства шлюх и проститутов. – Приятного Вам вечера. Дин, смерив его холодным взглядом – естественно, оставшимся незамеченным за тёмными стёклами – отворачивается и быстрым шагом покидает холл, выныривая из тошнотворной смеси множества личин на свежий воздух омытых дождём улиц. Первые несколько дней ничего не меняется в жизни Дина, разве что приходится раз за разом отклонять поступающие ему предложения вылазок за кольца блокады. Страх пропустить заветный сигнал делает почти параноиком: Фили, просыпаясь посреди ночи, замечает за собой привычку рефлекторно зажимать в руке личный портативный коммуникатор. А это несказанно бесит и выводит из себя. Дни сливаются друг с другом, ночи – того хуже. В безмолвной черноте, лёжа на кровати, Дин чувствует, как роятся в черепной коробке мысли: ни дать ни взять пчелиный гудящий улей. И каждая, если быть с ней неосторожным, норовит ужалить, впрыснуть яд через острую иглу сознания. Тогда, под киборгом в борделе, он гневно стонал, что не будет шлюхой. Что никогда ею не был. Мелко затрясшись, Дин свешивается с кровати, то ли выхаркивая из лёгких воздух, то ли заходясь истеричным смехом. В груди внезапно становится обжигающе больно, до слёз на глазах, и эту колючую боль хочется выблевать из себя. Во рту от непонятного лающего кашля-смеха появляется характерный металлический привкус, но, рефлекторно проведя по ладони губами и языком, Дин не замечает капель крови. Странно, и почему мне подумалось, что непременно должна быть кровь? Отдышавшись и нахмурившись, он спускает ноги с кровати, и как раз в этот момент – посреди глубокой ночи – коммуникатор тихо вспыхивает, робко подмигнув своему хозяину. Фили буквально сгребает его со скомканного белья, быстро гасит сигнал – на всякий случай – и, собравшись за пару минут, вихрем вылетает из полуразрушенного дома. Добежав до более-менее оживлённой улицы, ловит проезжающий мимо кар и выкрикивает название борделя водителю. Тот, пожав плечами, трогается с места. Они останавливаются на углу. Сунув мужчине деньги и выскочив из кара, Дин плавно ныряет в тень переулка, прижимаясь спиной к прохладной кирпичной стене. Шуршащая крона раскидистого дерева прямо над ним надёжно укрывает темнотой ночную улицу, а заодно – её нежеланных обитателей. Вход в бордель отсюда просматривается как на ладони: перед дверью нет привычно зазывающих клиентов шлюх – значит, киборги всё ещё внутри. Сердце в груди колотится отчаянно, будто норовит разворотить клетку рёбер, выпрыгнуть из неё и, заскакав по мостовой, лопнуть под тяжестью одного единственного сапога. Истечь под ним кровью. Дин крепко зажмуривается, прогоняя наваждение и унимая позорную дрожь в ставшем вдруг непослушным теле. А когда распахивает глаза, привлечённый тишиной внезапно особенно тягучей, словно патока, – они уже у входа. Он. Лицо молодого киборга кажется необычайно сосредоточенным: это видно даже издалека. Кончики металлических пальцев чуть серебрятся в льющемся сверху потоке неонового света. Он стоит немного в стороне от своих товарищей, и пластина на его виске вспыхивает кровавым огоньком куда чаще, чем у остальных. Интересно, надеялся ли киборг увидеть меня в этом борделе? Мысль скорее ироничная, но Дин досадливо морщится. Решительная готовность связать свою жизнь с механическим чудовищем настолько, насколько потребуется, – перспектива отнюдь не радостная. Но крайне необходимая. По крайней мере, он убедил себя в этом… Ошибка будет непростительна. Грохот тяжёлых металлических ступней по мостовой выдёргивает из состояния задумчивости. Не… как там его… Криос, но другой киборг, механизированный сильнее остальных, вышагивает впереди патруля. А этот ущербный тащится в самом конце, впрочем, вряд ли так на самом деле можно назвать плавность почти человеческих движений, разбавленных странной резкостью и отточенностью. Дин крадётся следом, поодаль, осторожно и бесшумно ступая в тени. За пределами колец блокады его не раз спасала грация дикого зверя, пригнувшегося над землёй и выслеживающего жертву. Даже случайные прохожие – и те изредка шарахаются в сторону, когда темнота рядом с ними внезапно обретает очертания. Киборг во главе патруля останавливается посреди улицы, задумчиво обводит глазами разноцветье неоновых вывесок кругом. Остальные настороженно замирают позади, одинаково недоумённо нахмурившись. - Знаешь, мне уже как-то не смешно… Тонкий ярко-красный луч, пронзивший ночной сумрак и до визга напугавший прохожих, бросившихся врассыпную, впивается в лоб: Дин, судорожно вздохнув, спотыкается на месте, боясь лишний раз шелохнуться. Крошечная отметина – маркер смерти – маячит где-то там, на коже, и изредка опускается чуть ниже, к самой переносице, заставляя испуганно жмуриться. Глупо возражать, что ему не страшно: он может умереть и даже не понять этого. - На свет. Голос – человеческий, глубокий, но со стальными металлическими нотками. Киборг приказывает, и Дин подчиняется, осторожно, будто на ощупь, двинувшись вперёд. Шаг за шагом. Когда купол света, созданный маслянистыми ореолами фонарей и мерцающими неоновыми вывесками, накрывает его, Фили чувствует на себе четыре пристальных взгляда, один из которых обжигает не хуже по прежнему уткнувшегося в лоб красного луча-прицела. - Не стреляй, Тавро. Киборг просит, – это явственно слышат все – и Дин нерешительно скашивает на него глаза. - Не стреляй, Тавро. Кили огибает двоих стоящих перед ним товарищей и подходит почти вплотную к выставившему вперёд руку киборгу. Почти вплотную к тонкой ярко-красной нити, вырвавшейся из металлического запястья и застывшей в воздухе. Оглядывается на держащего себя в руках, но явно испуганного парня, и вновь повторяет: - Не стреляй. - Ты его знаешь? Тавро чуть склоняет голову, посмотрев на Кили сверху вниз, после чего – переводит взгляд за его плечо, где внезапно смешливо фыркает один из киборгов: - Конечно знает. Он же трахнул его в прошлый раз в «Терновнике». Красный луч без следа растворяется в воздухе. Тавро опускает руку, проговорив всё тем же ровным спокойным голосом: - Не думал, Кили, что ты завёл себе шлюшку-питомца, – равнодушные глаза киборга застывают на перекосившемся лице Дина. – Вот только почему собачонка следует хвостиком в тени, а не возле твоей ноги? Фили стоит огромного труда снести такое оскорбление в свой адрес. Он даже опускает голову, чтобы скрыть ярость и злость, но Тавро, шагнув вперёд, хватает холодными пальцами за подбородок и заставляет посмотреть в глаза. Сжатую в кулак ладонь киборг перехватывает ещё внизу, стиснув до боли и чуть ли не до хруста. - С норовом… Недостаточно объезженный, что ли? Кили с мольбой глядит на Дина, побледнев и поджав губы. Пластина на его виске судорожно полыхает, и, заметив это, Тавро отпускает парня. - Вот уж точно два сапога пара – оба ущербные… Да успокойся ты, Кили, – хлопает киборга по плечу. – Чего так разволновался? Мы парней не трахаем, так что этот полностью в твоём распоряжении! От тычка в спину Дин, споткнувшись, заваливается вперёд, чуть ли не в руки своего насильника, которые тот инстинктивно подставляет для опоры. И, со злостью забарахтавшись в коротком чужом объятии, отшатывается назад, тяжело дыша. Киборги, наблюдая за ними, без стеснения ржут. - Ладно, – наконец одёргивает их Тавро, махнув рукой. – Идёмте дальше. А тебе, Кили, приятного вечера. На сегодня ты свободен. Когда звук шагов патрульных смолкает вдалеке, а на близлежащие улицы вновь начинают подтягиваться прохожие, когда сердце больше не старается пробить дыру в грудине и вырваться наружу, Дин решается взглянуть на киборга. Тот смотрит на него в недоумении, нахмурившись и, кажется, закусив щёку с внутренней стороны – совершенно детский жест, никак не вяжущийся с образом. И, разозлившись почему-то именно из-за этого самого жеста, Фили грубо цедит сквозь зубы: - Ну, и что ты на меня так пялишься?