Рисуя свободу

Странные шорохи и шёпот невидимых глазу людей, который совершенно невозможно разобрать, доносятся из медленно проплывающих клочьев тумана на протяжении всего пути. Дин уже не помнит его начала и уж тем более не знает, где конец – он просто бредёт вперёд, испуганно вздрагивая каждый раз, когда в жемчужно-серой бескрайней пелене мелькают чьи-то тёмные тени. В этом бесцветном мире нет ни земли, ни неба – один лишь смог, клубящийся в пустоте. Бесцельно блуждающего Дина гложет странное чувство, что-то не даёт ему покоя, заставляя озираться по сторонам и пристально всматриваться в проплывающие мимо сгустки мрака. Их очертания отдалённо напоминают человеческие фигуры, растворяющиеся в дым, стоит только приблизиться: одну такую Дин даже пытается схватить рукой и шарахается прочь, когда зыбкая тень с хриплым леденящим стоном исчезает прямо на глазах. Возможно ли, что я мёртв, бесплотным призраком застряв в этом жутком пустынном месте? Он силится вспомнить прошлое, напрягает память, стиснув от усердия зубы, но тщетно: смутные образы приносят с собой чувство боли и колючего страха. Из-за них сбивается дыхание, делаясь тяжёлым, коротким и рваным, а хаотичные мысли наполняют голову тревожным звоном. Сердце принимается колотиться в груди с удвоенной силой, переполняя беспокойством, и Дину ничего не остаётся, кроме как вырваться обратно в туманный серый мир из погибельного омута неясных воспоминаний. Когда впервые под ногой что-то звякает, вплетаясь в потусторонний шёпот призрачных голосов резкой металлической ноткой, он замедляет шаг и, склонившись, разгоняет пепельные клубы – те лениво обнажают уродливое подобие земли, напоминающей мутное вздыбленное буграми закалённое стекло, на которой валяется… гильза. Дин подбирает её и подносит к лицу, ему даже кажется, что она почему-то ещё хранит тепло, словно пуля была выпущена лишь мгновение назад. Металл приятно греет и утяжеляет ладонь, придавая ощущение телесности в этом страшном эфемерном мире. Крепко сжав пальцы, он сосредотачивается на гильзе, на её чётких контурах в своей руке, и, сделав глубокий вдох, внимательно осматривается по сторонам в поисках новых зацепок к понимаю происходящего. Через несколько шагов оказывается найденной ещё одна. Потом вторая, третья, десятая – поверхность, неуловимо похожая на землю, становится сплошь усыпанной ими, как будто здесь была бойня, и пятна крови, насыщенно красные, смотрятся дико среди блёклой серости странного пейзажа. Напряжённо ступая вперёд, Дин с опаской обходит эти небольшие багровые лужицы, совершенно не замечая мечущиеся тени с их неразборчивым шёпотом – забрызганные бугры напоминают ему о чём-то важном, что по какой-то причине забылось и затерялось в недрах собственного сознания. Это упущение, не дающее покоя как засевшая глубоко под кожей заноза, нервирует и лишь сильнее пугает. Путь, прокладываемый им сквозь туман, кажется, взбирается вверх. Идти становится ощутимо труднее: Дин делает передышку, остановившись на месте, и поднимает голову… Глядя вперёд, он сразу же вспоминает всё. Их судорожное бегство из Дублина и погоню, сухое щёлканье пуль и звук, с которым они застревали в бионической броне киборга. Вспоминает то, что было ещё раньше и стискивает гильзу в ладони так, что ногти впиваются в кожу. Шёпот из пепельных клубов смолкает, исчезают хаотично мечущиеся тени, оставляя в немой серой пустоте лишь двоих… В самом конце пути, упорно прокладываемом Дином, высится в одиночестве фигура, и от вида её, до боли родного, знакомого, мучительно сжимается сердце. Изрешеченный пулями, весь израненный, Эйдан замирает в странном положении, будто вот-вот завалится назад: подогнувшиеся ноги и откинутая к плечу пробитая голова делают его позу неестественной. Время застывает, когда жизнь и смерть отделяет друг от друга всего мгновение, и разноцветные глаза медленно наполняются слезами, пока взгляд ласкает закоченевшее в напряжении тело. Дин открывает рот, позвав киборга по имени, судорожно подаётся навстречу, но ни единого звука не вырывается из распахнувшихся губ, ни одного движения не делают ноги – встревоженный, он остаётся стоять на месте. Высшие силы этого мира не позволяют ему приблизиться к человеку, любовь к которому была осознана слишком поздно, чтобы что-то исправить: в наказание, они заставляют молча смотреть на закономерный итог игры, столкнувшей чужую жизнь и смерть лицом к лицу. Не в силах вынести подобной кары, Дин заходится крупной дрожью, отчаянно пытается сбросить с себя мертвенное оцепенение, сковавшее его с ног до головы, и, вдруг резко распахнув глаза, слышит собственный испуганный стон, вырвавшийся из груди. Он звучит так жалобно, так болезненно, что тело скручивает новым витком страха, парализующим даже сознание, и сердце вновь замирает в ожидании чудовищного видения. - Боже, Грэм, позови кого-нибудь, он очнулся! – тёплые руки, коснувшись лица, бережно стирают с него капли пота. – Дин, посмотри на меня… Жуткое воспоминание, висевшее перед глазами, наконец-то растворяется словно дым, а очертания просторной светлой комнаты, залитой солнцем, проступают отчётливо и ясно. Слёзы ещё текут, вдоль висков скатываясь к шее, и Адам так же осторожно убирает их ладонями. - Я же видел, как вас… А потом меня… Язык плохо слушается Дина, но Ори понимает мысль без лишних слов, неуверенно улыбнувшись: - Это было мерой предосторожности. Нас ввели в состояние сродни искусственной коме, и попали мы в Окленд вместе с партией коматозников для исследований из городов-призраков. - Окленд… – тихо повторяет Дин, сглатывая ком, вставший поперёк горла. – А что с Эйданом? Тихая улыбка сползает с худого лица, Адам опускает взгляд и качает головой, не решившись произнести это вслух. - Ясно… Дерево с густой кроной качается за распахнутым окном: отвернувшись от друга, Дин наблюдает, как дрожат от порывов лёгкого ветра резные листья, словно скопище зелёных парусов на глади чистого голубого неба. Ему бы радоваться, но радости нет, и яркий мир, раскинувшийся за пределами прямоугольной рамы, кажется таким же серым и блёклым, как в том кошмаре из сна. Эйдан мёртв. На звук быстрых шагов и перешёптывание друзей с каким-то незнакомым мужчиной, судя по глубокому низкому голосу, он не обращает внимания, погрузившись в себя. Мысли закольцовываются на образе гостиной в Дублине, бамбуке в стеклянной колбочке и покачивающемся ловце снов, на ощущении тёплой ладони и бионической конечности, сжимающих бёдра, на лице с выстриженными висками и неоновым красным окуляром, на губах, касающихся губ… - Дин? Воспоминание, пылающее так ярко, угасает за какое-то мгновение, и влажный разноцветный взгляд раздражённо упирается в вставшего напротив мужчину – того самого, которого привёл за собой Грэм. - Меня зовут Ричард, – тот одёргивает белоснежный медицинский халат, прежде чем поднести стул и присесть рядом. Синие глаза, неуловимо знакомые, наполнены необычайной мягкостью. Мужчина в непонятном Дину волнении напряжённо стискивает руки, продолжая внимательно рассматривать его лицо, и, наконец, произносит: – Твоя мать была моей родной сестрой. Я – твой дядя, Ричард Армитэдж. - Ох! – из-за неожиданного тычка в спину Дин встряхивается от глубокой задумчивости и растерянно крутит головой, оглядываясь кругом. – Прости, друг! Незнакомый парень улыбается виновато, смотрит прямо в лицо, нисколько не смущаясь разноцветных глаз, после чего кладёт на плечо ладонь и коротко сжимает, чтобы через секунду убрать руку, отсалютовать бокалом и скрыться в толпе. Вот так просто, без брезгливости, отвращения и оскорблений, к которым в Дублине Дин привык ещё с малых лет: здесь, в гигаполисе, его генетическая мутация совершенно ничего не значит и ущербностью вовсе не является. Многие жители даже специально модифицируют тела, чтобы выделяться из толпы. - Не успел я отойти, а ты уже флиртуешь? – красивый низкий голос звучит как будто бы обиженно. – Ну, и кто это был? Бао присаживается за барную стойку, бросает на столешницу коммуникатор и вопросительно поднимает брови. Последний свой вопрос он повторяет ещё раз уже на родном языке, южнокорейском, и Дин, которому нравится выразительная интонация незнакомой речи, расплывается в грустной мягкой улыбке. Гигаполисы воистину универсальны – родная страна Бао уже давно стёрта с лица земли, а язык существует, равно как и его носители. - Боюсь, мой ответ покажется тебе скучным. - Ай, ну хоть бы раз поддержал шутку и сказал что-нибудь в том же духе! Бао изображает горестный вздох, делает заказ и разворачивается лицом к переполненному людьми помещению, облокотившись на стойку. Пока он обводит взглядом толпу, Дин, в свою очередь, внимательно рассматривает чужой профиль. - Я всё вижу… Карие глаза, тёмные, почти чёрные, кажутся совершенно бездонными: Бао поворачивает голову, чувствуя, что им откровенно любуются. А Дину действительно нравится его хищное выражение лица с резкими, нетипичными для корейца чертами, чётко очерченные губы и густые широкие брови, из-под которых взгляд кажется острым и пронзительным. Уложенные назад волосы добавляют и без того холодному образу надменности, но на самом деле Бао вовсе не такой, даже если и хочет казаться для всего мира «плохим парнем». Он совсем не похож на Эйдана, и это в очередной – почти за три года жизни в гигаполисе – раз доказывает, что Дин взаправду предпочитает мужчин. - О чём думаешь, красавчик, когда смотришь на меня так? – молодой кореец наклоняется вперёд, наблюдая, как собеседник пытается ускользнуть от насмешливого взгляда. Его забавляет чужое смущение, проявленное столь откровенно, хотя знакомы они друг с другом довольно давно. – Твоя робость меня заводит, знаешь же, да? Выпростав руку, Бао подтягивает к себе Дина и целует на виду у всех, срывая восторженные аплодисменты заметивших это посетителей гей-бара. Он в курсе, что О’Горману не нравится такое откровенное проявление желаний напоказ, но всё равно всякий раз при нечастых их встречах дразнит его своим вызывающим поведением. - Поехали ко мне? Я подниму тебе настроение, а то сегодня ты какой-то грустный. Бао отстраняется, заглядывая в разноцветные глаза, отпускает светлый вихрастый загривок и соскальзывает ладонью к груди, оглаживая её через ткань майки. Они не любовники, даже не лучшие друзья, скорее так, хорошие знакомые, но глубоко в душе теплится надежда на взаимность: с молодым мужчиной, сидящим напротив, Бао чувствует себя вполне комфортно для того, чтобы прекратить череду неразборчивых связей и, наконец, остановиться. Однако Дин не позволяет ему этого сделать – он не задерживается рядом дольше, чем на одну ночь, и с наступлением утра вновь расчерчивает дистанцию между ними. - Извини… Выждав несколько секунд и убедившись в том, что решение окончательно принято, Бао не скрывает разочарования: - Я думал, именно за этим ты и пригласил меня скоротать вечер в баре – в качестве прелюдии к более приятному времяпрепровождению. Разве нет? - А разве не может быть иной причины для нашей встречи? - Раньше как-то иных причин не наблюдалось, – с сарказмом тянет кореец. – Так что изменилось сейчас? Дин ещё раз отрицательно качает головой и молча допивает пиво из бутылки. Вряд ли Бао будет интересен рассказ о погибшем около трёх лет назад Эйдане и о том, как с каждым новым прожитым днём Дин понимает, что на очередной шаг становится дальше от момента, когда любовника не стало; как во сне слышится голос, который больше никогда не зазвучит вживую; как этим вечером, рассматривая точёный профиль и сравнивая его с образом любимого ирландца, он вдруг решается не топить острую боль в чужих объятиях, хотя поначалу именно этого хотелось больше всего на свете – забыться на одну ночь и представлять совсем не того, чьи губы и руки будут ласкать тело. - Ладно, нет так нет, – Бао приглаживает волосы и плавно соскальзывает со стула, отвешивая собеседнику насмешливо-галантный поклон. Он высок, прекрасно сложён, самоуверен и дерзок, чем сразу же привлекает внимание нескольких мужчин поблизости. – Но если передумаешь ты, пока не поздно, могу передумать и я. Кривая улыбка, добавляющая опасного очарования, уже находит жертву своих чар. Дин наблюдает, как вслед за корейцем вглубь бара направляется один из посетителей, и разворачивается обратно лицом к стойке, на пальцах попросив повторить заказ. Неторопливо потягивая пиво, он вспоминает первое знакомство с Бао в похожем заведении, куда его вытащили развеяться Адам и Грэм, беспокоящиеся за душевное состояние друга. Тогда навязчивое чужое внимание Дин воспринял с раздражением, а тайком подсунутый в карман куртки номер коммуникатора чуть было не порвал. Но когда исчирканная салфетка почти разделилась надвое, вдруг остановился, разгладил пальцами мятую шершавую бумагу и залился краской. Впервые после Эйдана своими настырными попытками познакомиться Бао напомнил ему о том, что значит вызывать восхищение, желание… И впервые после Эйдана он снова лёг под мужчину... От яркого воспоминания их первой ночи Дину становится жарко, даже пиво больше не лезет в горло, сдавленное спазмом волнения. Это случилось около двух лет назад, а кажется, будто вчера. Нельзя сказать, что секс вышел неуклюжим, но Дину тогда всё казалось неправильным, одной сплошной и безуспешной попыткой забыться хотя бы на мгновение. Совершённая им ошибка длиною в целую жизнь, которой предстояло быть сытой и безбедной благодаря связям Ричарда, влекла за собой тяжкое чувство вины. Оно лишало уверенности во всём и принижало собственное достоинство до такой степени, что Дин почти полностью замкнулся в себе, лишь изредка не контролируя всплески бурлящих внутри эмоций, которые выливались в такие вот редкие встречи с Бао или другими мало-мальски знакомыми мужчинами... Звуки гитарных струн, пришедшие на смену предыдущей песне, отрывают от початой бутылки пива. Уж за что ему полюбился именно этот бар, так за музыкальное сопровождение – за старые мелодии, знакомые ещё по жизни в Дублине. Они всякий раз напоминают о безвозвратно ушедших днях в городе-призраке, и от первых же нот тело охватывает странное возбуждение. Дин внимательно вслушивается в слова, вот только на этот раз привычную его ностальгию сменяет беспощадное чувство вины. Я ранил сам себя. Удар стал роковым: Та боль дала понять, Что значит – быть живым. Терзает жало плоть В попытке отрезвить. Из мрака рвётся то, Что я желал забыть. Узнаешь ли теперь Меня, дражайший друг? Потерянным брожу Средь чуждых лиц вокруг. Империю порока, в которой я – король, Коль хочешь, забирай. Но там одна лишь боль. Дерьмом венца помазанный, Я занял трон лжеца. И мыслям беспорядочным Нет края и конца. Чувства канут в вечность. Сказать, чего боюсь? Что ты шагнёшь вперёд, А я – остановлюсь. Узнаешь ли теперь Меня, дражайший друг? Потерянным брожу Средь чуждых лиц вокруг. Империю порока, в которой я – король, Коль хочешь, забирай. Но там одна лишь боль. Представься бы мне шанс Обратно всё вернуть… Я не стал бы лгать. Я нашёл бы путь…* - Друг, всё в порядке? Бармен, заметивший, в каком напряжении стиснулись вокруг горлышка бутылки пальцы светловолосого молодого мужчины, осторожно задаёт свой вопрос. Дин качает головой и, вдруг спохватившись, кивает, вымученной улыбкой попытавшись отвадить от себя пристальное чужое внимание. - Если я могу чем-то помочь… - Благодарю, но не сто́ит. Вот, это за пиво. Расплатившись, он удаляется к пустующему одиночному столику в одном из полутёмных углов – привычное место вдали от взглядов, шумных разговоров и веселья. Настроение после песни портится окончательно, и Дин впадает в своё излюбленное состояние – меланхолию. Три года жизни в высокоразвитом социуме не пробудили в нём интереса, не подарили новых увлечений, которых в гигаполисе имелось в избытке – ничего. Он даже почти забыл, что когда-то был наёмником, азартно рыскающим внутри колец блокады. Реальные знания о мире, школьную и университетскую программы, которые преподают ему специально приглашённые обученные люди, Дин воспринимает вяло, потеряв в жизни цель и без того довольно туманную. Жители Окленда, его родины по праву рождения, не становятся родными. И даже с Ричардом отношения в последнее время как-то не ладятся… Коммуникатор, отразив гладкой поверхностью всполох неоновых огоньков под потолком, пару раз призывно сверкает на столешнице. Задумчиво повертев его в руках, Дин снимает блокировку устройства и выводит в воздух голограмму рабочей панели. Красным мигает предупреждение о не свёрнутом по забывчивости приложении для знакомств, из которого на него обращены взгляды молодых людей, желающих просто развлечься или же найти себе партнёра. Признаться, Дин ни разу не воспользовался программой по назначению, просто рассматривал и пролистывал лица – он больше не чувствовал себя вправе предлагать отношения кому-либо после того, что случилось с Эйданом. - Знаешь, а ты странный, – Бао, проигнорировав брошенный на него полный удивления взгляд, присаживается рядом и бесцеремонно забирает из руки Дина коммуникатор. – Ну да, да, я искал тебя… – кореец фыркает, закатив глаза, после чего несколько секунд придирчиво изучает мельтешащиеся под кончиками пальцев фотографии. – И что, ты предпочтёшь мне кого-то из этих вот? – уверенный в собственной неотразимости и поэтому искренне обескураженный, он позволяет выхватить устройство обратно. - Тебе-то какое дело? – огрызается Дин, свернув приложение. – И потом… Я не собираюсь ни с кем там знакомиться. С меня достаточно. Бао, облокотившись на столешницу и подперев щёку, внимательно его выслушивает, сузив раскосые глаза в две щёлки. А потом распахивает их, завораживая взглядом. - Но не просто же так ты перебираешь все эти лица, разве нет? Дин отвечает ему хмурым молчанием, нервно перекатывая коммуникатор из ладони в ладонь и негласно позволяя придвинуться чуть ближе, прижаться бедром к бедру. Он даже не возражает против касания к колену руки, плавно двинувшейся выше. - Выбрось всё из головы, – шёпот раздаётся возле са̀мого уха. – Выбрось, и поедем ко мне. Сегодня именно тебе я хочу подарить ночь. И раз уж ты… Дин поворачивает голову нарочито вызывающе, так, что его сомкнутые губы оказываются вровень с чужими губами. Бао, прежде чем поцеловать, медленно обводит их большим пальцем: ему в самом деле грустно смотреть на этого красивого, но одинокого молодого мужчину, который отталкивает от себя каждого, кто посмеет приблизиться к границе дозволенного. - Значит, согласен? Разноцветный взгляд опускается к ладони, в опасной близости застывшей от паха, и Дин шумно вздыхает. Он только что проигрывает самому себе, уж в который раз, пойдя на поводу у прихоти тела. - Да… Прелюдия начинается ещё в каре, подобравшем двух молодых людей у расцвеченного неоновыми огнями бара. Бао неторопливо ласкает своего любовника через джинсы и игриво покусывает за удобно подставленную шею, пока тот инстинктивно старается вжаться в угол транспортного средства, прочь от обвиняющего взгляда собственного отражения во внутрисалонном зеркале. Дин в курсе, что водителю совершенно плевать на уединившихся позади молодых людей, однако... - Ричард, слушай… Мужчина, склонившийся над какими-то медицинскими отчётами, поднимает голову и ободряюще улыбается. Дин знает причину приветливо растянутых губ, хотя час уже поздний, а у дяди, одного из ведущих биомедицинских инженеров гигаполиса, усталый и измученный вид. Дело в том, что, внезапно лишившись больше двадцати пяти лет назад сестры, её мужа и сына, Ричард целиком и полностью берёт под свою опеку уже взрослого племянника, наставляя его в новом непривычном мире развитых технологий и помогая пережить последствия ужасов последних дней в Дублине. - Думаю, ты знаешь по поводу Адама и Грэма… Ну, то, что они любовники… - Твои друзья этого и не скрывают, – синие глаза, точь-в-точь как у мамы, смешливо прищуриваются, окончательно подталкивая Дина к признанию. - Ричард, я ведь тоже гей… Мужчина откладывает отчёты в сторону, снимает очки и подходит к застывшему на пороге рабочего кабинета племяннику. Тот не двигается с места, хотя хмурый взгляд разноцветных глаз выдаёт смятение и испуг. - Дин, – Ричард кладёт ладонь ему на плечо, второй рукой потрепав по золотистым вихрам, – поверь, мне всё равно, кого именно ты предпочитаешь, женщин или мужчин. Это не имеет значения. Я люблю тебя всякого, – облегчение, промелькнувшее на лице племянника, он ещё раз награждает ободряющей улыбкой. – Тем более, в гигаполисах подобные отношения официально узаконены довольно давно. - Всем тут плевать на геев? – несколько недоверчиво спрашивает Дин, вспоминая свою собственную, как и у подавляющего большинства в Дублине, былую ненависть к ним. - Поначалу, когда новое мироустройство только вступило в силу, это порицалось. Но популяция людей в гигаполисах спустя многие десятилетия пошла в гору стремительными темпами, менялись взгляды общества, оно само тоже кардинально менялось. Сегодня этим никого не удивишь, хотя недовольные всё же остались. Сказать честно, киборгов поначалу жители воспринимали во сто крат хуже… Мужчина внезапно прерывается и настороженно смолкает. От своего хорошего знакомого, Астерия, он знает о киборге, с которым племянник водил странную для города-призрака дружбу и который ценой собственной жизни спас его. Кстати, Адам и Грэм даже как-то обмолвились, что именно в этом факте кроется причина апатичного настроения Дина, и, переглянувшись друг с другом, ничего больше не добавили. Так неужели?... Ричард бросает быстрый взгляд на потухшее при упоминании киборгов лицо племянника и послушно убирает ладонь, ощутив напряжение мышц под ней. - Всё хорошо? Синие глаза напоминают мамины так сильно, что Дин чуть было не вываливает доверчиво дяде всю правду, – о себе, об Эйдане, о мерзком предательстве – но вовремя спохватывается и знакомым уже мужчине жестом пожимает плечами. - Ладно, я тебя понял. Ричард провожает взглядом ушедшего в другую комнату племянника и, вернувшись к рабочему столу, за отчёты так и не садится. Вместо этого он задумчиво подпирает подбородок рукой, размышляя о том, что в скором времени неплохо будет обсудить кое-что с Адамом и Грэмом. - Ты чего? – Бао, переместившийся вслед за любовником с одного конца заднего сидения на другой, наконец замечает это и удивлённо отстраняется. – Стыдишься что ли? Он кивает головой на зеркало, через которое водитель вполне может наблюдать за их ласками, и смешливо фыркает: - Иногда мне кажется, словно ты с луны свалился, приятель. Дин, вспомнив слова дяди, вжимается боком в пассажирскую дверь и закрывает глаза. Если представить, что это Эйдан, если бы только представить… Образ ирландца услужливо всплывает из туманной пелены, и Бао продолжает с удвоенным рвением, почувствовав ладонью у паха движение чужих бёдер себе навстречу. Скоростной лифт возносит их на один из последних этажей высотки. Любовники, спотыкаясь и наталкиваясь друг на друга, залетают в квартиру и раздеваются буквально на ходу: лишь в самый последний момент Дин успевает прийти в себя и придержать навалившееся сверху тело. - Бао… - Твою же мать! – предельно чётко чертыхается кореец, по-своему интерпретировав возникшую в самый ответственный момент заминку. – Хорошо, ты сверху, а я в душ! Он одним толчком сильных рук поднимается с кровати и скрывается в ванной комнате. Дин провожает нагую фигуру взглядом, после чего тоже встаёт и, подойдя к огромному панорамному окну, распахивает тяжёлые шторы. Гигаполис сияет в темноте разноцветьем неоновых огней. Отсюда, с высоты, даже выше птичьего полёта, Окленд был бы виден как на ладони, если бы не гигантские небоскрёбы кругом, вонзающиеся яркими стрелами в чёрное небо. Но они нисколько не мешают объять простор города, его свободу и кипящую в нём жизнь под покровом ночи. Окленд прекрасен, Дин знает это, однако не может полюбить – сердце навечно осталось гнить в мрачном Дублине. - Ты голый и стоишь у всех на виду, – влажные руки неожиданно обвивают талию, притягивая ближе. – К чему тогда такая скромность в каре? Бао притирается пахом к крепким ягодицам, пока шепчет фразу, и в голове у Дина мелькает мысль, что кореец, наплевав на всё, отымеет его прямо здесь, у панорамного окна: просто прижмёт тело к стеклу и трахнет. Я бы, скорее всего, позволил… Но любовник, верный собственному слову, утягивает его к кровати, опускает на себя и изо всех сил сжимает чужие бёдра ногами. - Давай, Дин, давай! Он так сладко, так нетерпеливо просит, постанывая в губы вместе с очередным кусачим поцелуем, что приходится отбросить прочь ложный стыд и чувство вины. Животный инстинкт, первобытный и грубый, овладевает разумом, возводя их привязанность этой ночью в ранг одержимости друг другом… Бао, как и в прошлые разы, издаёт протяжные мяукающие звуки, которых слишком уж много – практически в ответ на любое движение члена внутри. Он, задыхаясь, шепчет о том, как любовник хорош, но Дин не верит словам, с молчаливым упорством вторгаясь в тело снова и снова. Молодой кореец, меняющий партнёров чуть ли не ежедневно, слишком развязен для того, чтобы принимать за чистую монету все его восторженные похвалы… Чего нельзя было сказать об Эйдане. Он стал первым мужчиной Дина, первой настоящей любовью, да и сам Дин оказался для ирландца тем самым, единственным, благодаря чему они оба имели право считать друг друга лучшим, что с ними приключилось. В той, прошлой жизни… Луч прожектора, вращающегося на развлекательной башне неподалёку, врывается в тёмную комнату и заливает её белым светом, словно нарочно разгоняя тьму и открывая взгляду два совокупляющихся тела. Дин, ослеплённый, застывает на пару секунд, чем тотчас пользуется Бао, ловко столкнув любовника на кровать и оседлав сверху. - Слушай, – он склоняется над лицом, вновь утонувшем во мраке с уходом яркого луча из комнаты, – я… Прерывистое дыхание, до этого оседающее на губах, вдруг замирает, застывает даже грудная клетка, мгновение назад тяжело вздымающаяся под упёршимися в неё ладонями – Дин напрягается так, что его мучительная собранность невольно передаётся и Бао. Чужой страх становится понятен отчётливо и ясно впервые за всё время их скоротечных ночных встреч, наполнив сердце неожиданным горьким разочарованием, но уж точно не обидой. И предложение начать встречаться молодой кореец окончательно отбрасывает прочь, устав плутать в потёмках чужой души. - Я хочу побыть сверху, – он останавливает рукой дёрнувшегося было Дина, не желая разрывать переплетения двух тел. – Нет, оставайся внутри… Бао делает практически всё сам, тягучими плавными движениями, во всей красе, насколько позволяет глазам видеть мрак, демонстрируя гибкую сильную фигуру. За судорогой забившегося под ним любовника он наблюдает не без чувства самодовольства, впрочем, отдавая и ему должное – глядя на красивое лицо и поджарое тело, оказывается достаточно легко присоединиться к удовольствию. Выплеснув на вздымающийся впалый живот и грудь Дина белёсые капли, Бао без сил откатывается в сторону, довольно оскалившись: - Чёрт возьми, это было круто! Правда же? Заложив руки за голову и справляясь со сбившимся дыханием, кореец искоса посматривает на лежащего рядом молодого мужчину. И недовольно приподнимается, когда тот совершенно неожиданно намеревается выбраться из постели. Он долго следит за любовником, в темноте пытающимся отыскать свою одежду из разбросанного по всей комнате тряпья, и, наконец, не выдерживает: - Душ принять не желаешь? Так и поедешь заляпанным? - Дома приму. - Сбегаешь, значит… Дин, остановившись, оборачивается назад, и луч прожектора, вновь проникшего через окно, выхватывает его измученное лицо и усталый взгляд. - Думаю, нам не стоит больше встречаться с тобой, – голос звучит глухо, – ради того, чтобы просто потрахаться. - Но на большее ты, конечно, не согласен, – скорее не вопрошает, а утверждает Бао, скрестив ноги и задумчиво подавшись вперёд. Любовник хранит молчание, хотя, судя по тому, как поникла к груди вихрастая голова, всё и так предельно ясно. - Подожди! Кореец спрыгивает с кровати и нагоняет Дина возле входной двери, удержав за рукав куртки. Разноцветные глаза, глядящие утомлённо и печально, словно предостерегают его от необдуманных поступков, однако Бао всё равно, в последний, наверное, раз целует молодого мужчину в губы. - Тебе, – шепчет, пряча за ехидной улыбкой смутную раздражающую горечь, – на удачу. Дин, немного растерявшись, неуверенно кивает и без слов прощания выскальзывает за дверь. Когда лифт достигает первого этажа, он вызывает кар до своего дома и, дождавшись оповещения о трансфере, с облегчением падает на заднее сидение. За окном, сменяя мелькающие друг за другом небоскрёбы, показывается огромный парк, полный деревьев с густыми кронами. Цветущие кусты всевозможных оттенков, высаженные вдоль дорожек и подсвечиваемые ночным освещением, напоминают Дину картинку из детства – то самое море зелени, которое он, будучи маленьким, наблюдал через изрешеченный пулями кузов… Ричард, специально довольно долго провозившись с варкой кофе на кухне, носком поддевает приоткрытую дверь и заглядывает в комнату. Горячие кружки уже до болезненно-колючих мурашек обжигают ладони, но он выжидает ещё несколько секунд, прежде чем войти. Племянник головы не поворачивает, лишь скашивает глаза, чтобы не показать заблестевших на них слёз. - Держи. Мужчина отдаёт ему одну из кружек, опустившись в соседнее кресло, и с тихим вздохом переводит взгляд на фотоальбом в руках племянника, пролистанный почти до конца. - Твоя мама была красавицей, – указывает он на фотографию двух молодых людей, мужчины-киборга и женщины, а потом поднимает глаза. – Твой отец тоже. Ты очень похож на него. - Я помню отца смутно, – возражает Дин, хмуря светлые брови. – Помню, что он всегда кутался в плащ, стоя в тёмном углу, чем пугал меня до слёз. Собственно, тогда я даже не знал, что это был мой отец… Ричард с горечью поджимает губы, не в силах вынести блестящего от слёз взгляда племянника. Последний раз он видел Дина трёхлетним малышом в кругу любящей его семьи, а сейчас – молодым мужчиной, потерявшим мать и отца в далёком городе-призраке. - Где они познакомились? - В госпитале. - В госпитале? – удивлённо переспрашивает Дин, по-мальчишески шмыгнув носом. - Именно там, – подтверждает Ричард, забирая у племянника фотоальбом и внимательно рассматривая фотографию молодой супружеской пары. – И, если честно, поначалу твой отец откровенно ненавидел мою сестру. Вспомнив Эйдана и то, как глубокую неприязнь сменило совсем иное чувство, Дин приходит к ироничной мысли, что начинать отношения с отвращения к будущему объекту влюблённости – это у него явно семейное. - А почему ненавидел? - Ну, видишь ли, – вздыхает Ричард, отхлёбывая кофе из кружки, о существовании которой уже почти позабыл за эти несколько минут, – потому что именно из-за моей сестры твой отец стал киборгом. Мужчина откладывает в сторону фотоальбом, поднимает на притихшего племянника взгляд и продолжает: - Ланс О’Горман поступил в госпиталь после крупного дорожно-транспортного происшествия на высокоскоростной магистрали нижнего кольца. Там столкнулось с десяток каров, было много летальных исходов, в том числе погибла мать Ланса – её смерть стала мгновенной. Твой отец рос… без отца, – Ричард погружается в воспоминания многолетней давности, произнося слова обдуманно и неторопливо, – и, хотя они с матерью не бедствовали, страховой суммы для бионической аугментации Лансу не хватало. А между тем он существовал в госпитале исключительно на аппаратах жизнеобеспечения, то есть состояние было критическим, а лечение – очень дорогостоящим… В общем, после безуспешных попыток стабилизировать пациента, приняли решение аппараты эти отключить. - Но как же люди, – Дин эмоционально подаётся вперёд, уткнувшись злым взглядом в дядю, – те, что ходят по улицам с бионическими протезами?! Не все же в вашем сраном гигаполисе поголовно богачи! От Ричарда не укрывается отношение племянника к Окленду и отвращение в дрогнувшем голосе. Он и его друзья были вывезены из Дублина всего несколько месяцев назад – времени, чтобы освоиться, прошло ещё слишком, слишком мало. - Обычно, – мягко отвечает ему мужчина, – в подобных случаях апеллируют к родственникам пациента в качестве поручителей. У твоего отца, напомню, их не было. - Ну а киборги? – зло выдыхает Дин, не скрывая едкого сарказма. – Судя по тому, что я видел в Дублине, они и мёртвого оживить могут! Ричард, естественно, не в курсе, что мог видеть в городе-призраке племянник, однако фраза заставляет его мысленно содрогнуться и на мгновение глубоко задуматься. - Киборги – а мы говорим сейчас именно о военных киборгах – это в первую очередь бойцы. Да, они имеют своего представителя в правящей коалиции. Да, именно благодаря экспериментам над ними, тогда, в далёком прошлом, у нас на сегодняшний день есть возможность осуществлять бионическое протезирование на высшем уровне. Да, у них есть свои собственные научные центры, исследовательские и медицинские. Но не стоит забывать, что именно из-за многовековой истории, часть которой была пропитана ненавистью по отношению к ним, киборги и обособились столь сильно. Они, по сути, искусственно созданные из людских страданий, лишений, горя, образовали собой совершенно иной слой общества – столь же уникальный, сколько беспощадный. К нему бесполезно было взывать и просить о помощи… Однако моя сестра попыталась. - Мама? – как-то растерянно удивляется Дин. - Твоя мать, как и я когда-то, – продолжает Ричард, – решила строить карьеру в медицине. А именно – в сфере бионической аугментации. На тот момент она была слишком молода, наивна и неопытна. Вид искалеченных людей вызывал у неё острую жалость, а смерть – слёзы. Я не хочу сказать, что Вики плохо справлялась со своими обязанностями, но медицинский сотрудник должен быть собран и непредвзят – он должен быть готов как к победам, так и к поражениям. А Вики… – мужчина замолкает, с горьким смешком качнув головой. – Вики потом долго пыталась убедить меня, что не могла поступить иначе. Что парня хотели в скором времени отключать от аппаратов жизнеобеспечения – красивого парня, у которого не хватало средств на аугментацию и не было родственников-поручителей. До сих пор, если честно, пытаюсь понять, сыграла ли главную роль привлекательная внешность твоего отца или ситуация, действительно сложившаяся для него прескверным образом. Ричард задумчиво скребёт пальцами колючую щёку, прищурив синие глаза. - В общем, твоя мать передала информацию по служебному каналу киборгам. Собственно, тогда она впервые в жизни превысила свои должностные обязанности, так как подобного рода решение должен принимать непосредственно хирург или вышестоящий по должности. Который, кстати говоря, уже несколько дней вслух считал, что на парня без поручителей дорогостоящих бионических деталей никто тратить не будет, а проводить переквалификацию из гражданского лица в киборга – тем более. И в тот самый момент, когда хирург прилюдно устроил Вики полный разнос и серьёзный выговор, на запрос пришёл положительный ответ: киборги готовы транспортировать пациента в свой центр и оказать помощь. Мужчина прерывается, чтобы отхлебнуть кофе, но Дину кажется, что причина в другом – дяде тяжело пересказывать те события и вспоминать близких, которых больше нет в живых. - Твой отец и моя сестра встретились вновь где-то спустя семь месяцев. Помню, Вики тогда вся в слезах вернулась домой… Как оказалось, Ланс пришёл в госпиталь и долго орал на неё, упрекал в том, что она не имела права распоряжаться его жизнью и уж лучше бы он умер, чем стал бы киборгом ущербной линейки. Дело в том, что у твоего отца до катастрофы была довольно прибыльная работа, а когда становишься киборгом, военным киборгом, ты должен отслужить какое-то время, прежде чем тебе позволят вернуться в гражданский строй… Ланс питал отвращение к военным обязанностям живых машин в городах-призраках, и именно туда его отправляли по службе. - Удивительно тогда, как я вообще появился на свет. - Ну, – улыбается Ричард, оглаживая большими пальцами кофейную кружку, – однажды сестра вернулась после работы с цветами. Потом второй раз, третий… Ланс часто дарил ей букеты, пытаясь скрасить негативное впечатление первой встречи. Он, скорее всего, успел за это время понять ценность жизни и увидеть, как борются за неё люди в окружённых блокадными кольцами городах. Или научился ценить свою собственную. А потом Вики привела его к нам домой, знакомиться… - Ричард, – вдруг тихо перебивает его Дин, побледневший и необычайно серьёзный, – за что их убили? Почему мы всей семьёй бежали из Окленда? Молчание повисает в воздухе надолго. Откинувшись глубоко в кресло и нахмурив широкие брови, из-под которых взгляд красивых синих глаз становится мрачным и острым, Ричард тяжело вздыхает, прежде чем ответить на вопрос. - Видишь ли, Дин. Как ты уже понял, я не совсем законными, по меркам нашего общества, путями пытаюсь добиться признания для городов-призраков. Ведь нам, к примеру, не так уж и сложно открыть там медицинские центры, повысить уровень жизни людей – дать им блага нашего прогресса. Однако правящая коалиция пока не готова к подобному шагу и, боюсь, ей и дальше будет не хватать духу, а жалкие подразделения, заточенные специально под эту проблему, кто-нибудь однажды предложит и вовсе закрыть. Если честно, я не совсем понимаю такого отторжения территорий вместе с населением, причин, побуждающих содержать их как скот, окружённый кольцами блокады. Даже киборги, с которыми мы нарушаем одни и те же законы, не в курсе происходящего. Вероятно, информация вращается лишь в высших кругах. И до этой информации попыталась мыслимыми и немыслимыми путями дознаться моя легкомысленная сестра. Да чтоб её! Ричард, сжав ладонь в кулак, эмоционально бьёт им по подлокотнику и, с усилием разогнув напряжённые пальцы, осторожно возвращает руку на место. Взгляд синих глаз, теперь уже не только мрачных и острых, становится влажным от слёз. - Она, конечно, не могла не знать, чем я занимаюсь. И притупившаяся было с годами работы острая жалость, помноженная на чувство огромной несправедливости, подтолкнула Вики прямо в объятия одной из радикальных сект… Я умолял её! Умолял если не бросить, то хотя бы присоединиться к нам, а не к безумным фанатикам! Умолял вместе с Лансом, крича и хрипя шёпотом, потому что в соседней комнате на полу радостно возился ты, Дин, трёхлетний малыш с удивительными разноцветными глазёнками! Однако Вики больше не была сама собой. И когда подпольную секту раскрыли, выяснилось, что радикальными были не только идеи, но и методы. По сути, секте инкриминировали подрыв деятельности правящей коалиции в вопросах особой важности, распространяющиеся на все гигаполисы континентов. - Получается… – пересохшими губами шепчет Дин. - Получается, – Ричард всё же утирает скупую слезу, покатившуюся по щеке, – что твоей матери, в лучшем случае, грозило бы пожизненное заключение под стражу. И то, что у неё имеется семья и малолетний ребёнок, никого не волновало. Не знаю, через какие круги ада прошли бы мы с твоим отцом, но тебе бы, как и раньше, уж точно полагались место в детском саду, школе и университете… Другое дело, что обо всём этом думала Вики… - Но она же не могла остаться! – Дин чувствует слёзы уже на своих щеках, задыхаясь от молчаливого удушающего рыдания. – Они бы убили маму! - Она могла бы оставить тебя мне! – вскрикивает Ричард, подавшись всем телом к племяннику. – Я стал бы твоим опекуном! Чёрт возьми, Дин, грузовой кар, в котором вы спешно покидали гигаполис, обстреливали! Тебя, трёхлетнего малыша, могло прошить свинцовой очередью! За какие, спрашивается, такие грехи?! Мужчина дышит тяжело и неровно, отчаянно выискивая на лице племянника понимание, но в голове у того гулко звенит пустота и вертится одно-единственное воспоминание – яркая зелень, виднеющаяся через изрешеченный кузов. Так вот что, значит, это за картина из моего далёкого детства… - Вики не оставила бы тебя, Ланс не оставил бы свою семью, собственно, – дрожащим голосом заканчивает историю Ричард, – именно он сумел каким-то чудом вывезти вас из гигаполиса и даже добраться до Дублина. А я… Я долго находился под следствием как брат Вики, был в одном шаге от раскрытия уже своей подрывной, – горько усмехается, – деятельности. И, что самое худшее, совершенно не знал, где вы и что с вами стало, живы ли? Дин протягивает руку и накрывает ею чужую ладонь, крепко сжав. В этом молчаливом жесте столько боли, столько страданий, что оба, не сговариваясь, судорожно выдыхают, как только пальцы соприкасаются друг с другом. Усталость после тяжёлого разговора обрушивается на голову всей своей чудовищной массой, и Дин, согнувшись, опускается грудью на небольшой столик, зажатый между двумя их креслами. Ричард, вдруг тепло улыбнувшись, принимается наглаживать золотой вихрастый затылок племянника, напоминая тому маму с её глубокими синими глазами и ласковыми касаниями – как будто это она и есть… Тихо щёлкает выключатель, и небольшую гостиную заливает мягким светом, отгоняющим ночной мрак в спальную комнату и кухню. Когда-то давно здесь жили брат и сестра, но сейчас мать мертва, а у дяди есть своя собственная большая квартира, в которую он перебрался после того, как ему всё же перестали напоминать о проступке Вики и назначили одним из ведущих биомедицинских инженеров. Сюда приходят учителя различных наук, нанятые Ричардом, и сюда Дин возвращается после работы – его, Адама и Грэма взяли младшими помощниками в одно из подразделений, специализирующихся на городах-призраках. Конечно, любое упоминание о Дублине мучительно, однако стыд за то, что он, взрослый мужчина, был вынужден материально целиком и полностью зависеть от дяди, терзало не меньше. А сейчас в карманах хотя бы водятся уже своим трудом заработанные деньги… - Ну, вот я и дома. Когда-то давно фразу, похожую на эту, очень часто повторял Эйдан, возвращаясь в особняк района Ратгар. Теперь Дин, по привычке или же как дань памяти, произносит её, обращаясь в пустоту. И рукой тревожит ловец снов, висящий перед входом в гостиную – ещё один атрибут прошлого. Он купил подделку на крошечном рынке, где женщина индейской наружности, пожилая, но с чёрными как смоль длинными волосами, молча протянула застывшему перед прилавком молодому человеку причудливо переплетённый шерстяными нитями круг с ниспадающим от него хвостом из разных птичьих перьев и деревянных бусин. Ловец снов стоил дёшево, но скво** взяла сумму вдвое меньше, чем удивила вновь: что увидела она в глубине разноцветных глаз, раз так мягко и печально погладила морщинистой рукой дрогнувшую от прикосновения руку? Дин сбрасывает в корзину для грязного белья свою одежду, тщательно намыливается в душе и смывает пену, включив чуть ли не на полную мощь струю горячей воды. Из-за двери, сквозь влажный шорох каскада падающих капель, слышится писк коммуникатора, однако он не торопится, продолжая размеренно водить по телу мочалкой. Входящий, как оказывается, был от дяди. Ночью. Хотя, не удивительно с его-то работой допоздна… - Ричард, всё в порядке? - Извини, что в такое время позвонил. Не разбудил тебя? – голос на другом конце звучит устало, но с каким-то ощутимым возбуждением. - Сегодня же суббота. Была… Я только домой вернулся. Кажется, дядя понимает, что к чему, так как недолгое молчание наполняют смущённые нотки: - Ясно… Слушай, Дин, в понедельник ты на работу не пойдёшь. Вместо неё буду ждать тебя к девяти утра в нашем медицинском исследовательском центре. - Ричард, с кем ты сейчас разговаривал? – по спине ползёт холодок. Он всякий раз ползёт, когда интуиция безошибочно подсказывает единственно возможный вариант ответа. - С киборгами, Дин. С Кратосом. С Кратосом Дин, Адам и Грэм познакомились где-то спустя пару недель после того, как попали в Окленд. Их присутствие в гигаполисе, казалось, по-прежнему оставалось незамеченным, однако Ричард, к общему ужасу, однажды сообщил, что пришло время выйти из тени на свет. - Будет допрос. Хотя, своего рода это суд, – добавляет мужчина, махнув рукой и решившись сказать честно. – Но другого варианта нет. Гробовое молчание, растёкшееся по больничной палате Дина, где тот заканчивал проходить курс высокоэффективной реабилитации после сотрясения мозга и разбитого из-за удара – Эйдана – лица, нарушает обманчиво спокойный голос Грэма: - Какого хуя тогда нужно было ввозить нас в Окленд под видом коматозников, а? - А кто бы пустил вас на своих двоих? – так же ровно парирует Ричард. - Толку-то, – поддерживает любовника Адам, – если вы всё равно сейчас сдали нас вашей, как там её, правящей коалиции? - И зачем, – вдруг подаёт голос Дин, настолько измученный внутренне, что это отражается и внешне, – было чистить наши организмы чуть ли не до полной стерильности от болезней и делать прививки? Чтобы не умерли под первой же пыткой? Как громом поражённый, Ричард застывает на месте, переводя взгляд с одного на другого, однако усталые лица с каким-то одинаковым обречённым выражением у всех троих говорят об обратном – они действительно не шутят. - Вы всерьёз считаете, что я предаю вас? – мужчина заметно бледнеет, не в силах скрыть постигшее его изумление. – Предаю своего племянника, ради спасения которого рискнул карьерой и жизнью, причём не только собственной?! - А разве сейчас не рискуете, – за всех троих озвучивает сомнения Грэм, – предъявляя нас киборгам? Они не тупы, чтобы не понять, каким образом мы сумели проникнуть в гигаполис. Учитывая вашу с Дином родственную связь. - У нас есть план. - У нас? - У меня и у Астерия, – при звуке этого имени Дин, встрепенувшись было, быстро опускает голову к груди. – Киборга, который помогал мне вытащить вас из Дублина. Заметив влажный взгляд на лице друга и переглянувшись, Адам и Грэм не решаются беспокоить его, предпочтя задавать все вопросы лично: - Так что за план? Помещение оказывается просторным, величественным, но мрачным. Массивные колонны, явно навеянные архитектурой прошлых веков, как атланты поддерживают на своих плечах круглый свод, внутри которого, ниспадая до самого низа, мерцают голографические интерфейсы. Лиц на них, специально затемнённых, не разобрать, лишь голоса, явно переработанные какими-то программами, однако раздающиеся звучно и гулко. Стоя в центре круга, образованного этими самыми интрефейсами, Дин понимает, наконец, что сейчас над ним вершится своего рода суд. Не даёт пасть духом только присутствие Адама и Грэма, стоящих рядом, да Ричарда, сидящего в глубине зала в окружении киборгов. - Значит Вы утверждаете, мистер О’Горман, что именно некто по кличке Варг склонил вас к подобной авантюре? – вопрошает оцифрованный голос. - Да. Он шантажировал меня жизнью Адама. А я не мог допустить, чтобы единственный друг погиб по моей вине, – в общем-то, не сильно кривит душой Дин. - Но о существовании гигаполисов Вы, на тот момент, знали? – в утвердительной форме спрашивает кто-то другой с соседнего мерцающего интерфейса. - Не знаю… - Это ответ на вопрос или описание Вашего состояния, мистер О’Горман? – уже третий голос с лёгкой издевательской усмешкой. Дин, с трудом погасив внутри злость, вскидывает голову: - Я помнил пробитый пулями кузов и яркую зелень за ним! Помнил больше двадцати лет, пытаясь выжить в бесцветном погибающем Дублине! И когда Варг сказал, что где-то там, за кольцами блокады, существуют огромные города, я… – он опускает голову, внезапно вспомнив редкую улыбку Эйдана. – Я поверил. И своей верой многих подставил под удар. - Да, Эйдана Тёрнера, к примеру, – задумчиво произносит некто четвёртый, будто услышав чужие мысли. – Вы использовали его, чтобы раздобыть информацию, верно? - Да, – чуть слышно выдавливает из себя Дин, чувствуя, как от стыда начинают гореть уши. Никто, кроме Адама и Грэма, не в курсе их настоящих отношений друг с другом, однако рассказывать историю дяде, пусть и с опущенными важными подробностями, всё равно было невыносимо и мучительно. - Астерий, – направление допроса неожиданно меняется, – а каким образом мистер Армитэдж узнал о прибытии в гигаполис своего племянника? Чуть повернув голову и изо всех сил скосив глаза, Дин жадно рассматривает поднявшегося с места светловолосого киборга, ведь именно его так сильно боялся подвести Эйдан. И именно он помогал им бежать из Дублина. - Я лично провёл расследование и не установил информационной связи между мистером Армитэджем и мистером О’Горманом. Они не контактировали друг с другом. Здесь же, в Окленде, я имел разговор с начальником информационного отдела гигаполиса, ничего подозрительного он также не выявил, – бодро отсчитывается Астерий, поражая Дина собранностью и невозмутимым внешним видом. – Медицинская система, проводя идентификацию поступивших тел, по анализу крови распознала совпадение в базе данных. Но дата забора значилась, когда конкретно выявленному телу было три года. А ближайшим родственником оказался мистер Армитэдж, о чём он и был извещён. Дин О’Горман, а также двое других людей, поступивших вместе с ним, были выведены из комы для дальнейшего расследования инцидента. Преимущественно, по особому требованию Кратоса. Астерий садится на место, и следом за ним поднимается, коротким резким движением одёрнув военную форму, другой киборг. - Кратос? – интересуется безликий голос, ожидая разъяснений. - Люди, стоящие перед вами, – начинает мужчина, сцепив за спиной бионические конечности, – покинули Дублин во время операции по перехвату. В здравом уме и довольно быстро. В качестве прикрытия остался мистер Тёрнер. Я отсылал своему начальству доклад… - Да, мы в курсе. - Что в итоге? Трое людей одновременно впадают в состояние комы, мистер Армитэдж воссоединяется с племянником, и, хочу добавить, мистер Армитэдж более двадцати лет назад находился под следствием по очень серьёзному обвинению. Слишком много совпадений. - Подручный Варга вколол нам какую-то дрянь, когда пытался убить Дина у него дома и ранить нас, – впервые подаёт голос Грэм, идеально вклиниваясь в ход допроса. Ричард рассказал им, что людей на окраинах городов-призраков специальные патрули отлавливают и вводят в состояние комы, транспортируя в гигаполисы для исследований. Потом их возвращают обратно либо – чаще всего – нет. Так как трое друзей убегали как раз к окраине Дублина, такой вариант ситуации, пусть и притянутый за уши, выглядит логично (особенно, когда лично подстроил так, чтобы специальный патруль по документам работал в той местности). – Чёрт его знает, что было в том шприце намешано, раз нас троих в итоге вырубило! А может, это вы, киборги, подсунули парню шприц?! – Кратос недовольно поджимает губы, всем видом желая показать, что мужчина несёт полную чушь, хотя киборги, бывает, особенно разведка, действительно, ради, как они говорят, общего блага превышают полномочия в ущерб здоровью и жизни людей. – Избавиться хотели таким образом от свидетелей?! - Вы случаем не бредите, мистер Мактавиш? - А не думаете ли Вы, – Ричард вскакивает со своего места, эмоционально покачнувшись в сторону киборга-разведчика, – что бывают, представьте себе, совпадения?! Ведь мой племянник так бы и остался погибать в Дублине, если бы не шантаж Варга! И никого бы из них не было здесь! Ваша работа заключается в том, чтобы обезопасить гигаполисы, однако сможете Вы сказать сейчас, откуда ущербный с такой дикой кличкой располагал информацией о городах за кольцами блокады?! Злость, полыхнувшую во взгляде разведчика, Дин ощутил даже стоя поодаль. Она вздыбила каждый волосок на коже и заставила сердце предательски ёкнуть в груди. Дядя говорил о предложении Астерия, заключающееся в том, чтобы выявить перед правящей коалицией служебные промашки киборга, однако вживую видеть, как того буквально сжирает гнев за провал операции, страшно. - Вы! – начинает Кратос, прищурив глаза и ткнув в Ричарда бионической конечностью. - Довольно! – Голоса с интерфейсов, прогремевшие под круглым сводом, прекращают поток яростных выкриков – теперь слышно лишь тяжёлое дыхание собравшихся в накалённой до предела атмосфере. – Мы задолго до этого собрания обсуждали решение – нам было важно услышать самим мнение каждой из сторон! Вердикт будет таков!... - Мис-с-с-стер О’Горман… Едкое шипение, вырвавшееся из искривлённого усмешкой рта, не предвещает ничего хорошего, хотя глаза Кратоса, привычно холодные, сейчас излучают некоторую степень любопытства. Они сталкиваются на входе в медицинский исследовательский центр, целый небоскрёб, начинённый светлыми умами и высококлассной передовой техникой, застыв друг напротив друга. - Очередное совпадение. На этот раз, признаюсь, такое, что не подкопаться, – киборг неспешно обходит Дина кругом. – Всем бы так везло. - О чём Вы? Кратос оставляет вопрос без ответа. Лицо его быстро принимает отстранённое выражение, и разведчик просто молча проходит мимо. Странно, но такое необычное для конкретно этого киборга поведение внезапно успокаивает Дина, словно опасность, нависшая над вами, неожиданно рассасывается. Хотя страх неизвестности остаётся… - Ричард? – Дядя встречает племянника в холле, протянув руку и ободряюще тронув за плечо. – Я только что видел Кратоса… - Да, так нужно. Для протокола. - Нас снова в чём-то обвиняют? Бросив быстрый взгляд на встревоженное лицо Дина, Ричард отрицательно качает головой и тихо улыбается, впрочем, в следующую секунду улыбка уже исчезает с его губ. Он подводит племянника к скоростному лифту и вместе с ним поднимается в среднюю часть небоскрёба. Пробираясь сквозь лабиринты коридоров, они наконец останавливаются перед массивной дверью, герметично сжавшей свои тяжёлые металлические створки. - Дин, – мужчина выглядит несколько смущённым, перебирая пальцами листы в какой-то папке, прежде чем посмотреть прямо в глубину разноцветных глаз, – почему не сказал мне об Эйдане? О том, что ты любил его не ради информации, а по-настоящему? Вы же… - Замолчи! – страшным голосом перебивает дядю Дин, отшатываясь назад как от удара. – Господи, прошу тебя, заткнись! Молодой человек, понимая, кто мог рассказать Ричарду обо всём, закрывает вспыхнувшее лицо руками. Боль, стыд и огромное чувство вины душат его, одной когтистой лапой стиснув горло, а второй – разворотив грудную клетку и вонзившись в сердце. Он не чувствует слёз на своих глазах, но под веками печёт, будто туда брызнуло раскалённым песком. - Зачем?! За что они так со мной?! Лихорадочно шепча в сложенные ладони, Дин боится развести скрюченные пальцы и взглянуть на дядю, боится показаться ему на глаза: он страшится увидеть в них отвращение, ведь теперь Ричарду должно быть известно всё… - Мальчик мой… – мужчина осторожно касается золотистых волос, безуспешно пытаясь отнять плотно прижатые к лицу племянника ладони. – Дин, прости, это я вынудил Адама и Грэма рассказать мне обо всём… Я догадывался, что между тобой и Эйданом была связь, но… Ох, малыш… Прижав к груди содрогающееся тело, Ричард баюкает его словно маленького ребёнка, изредка целуя в макушку. Дин слишком долго держал всё в себе – пусть, пусть поплачет. Любовь – она такая, особенно если первая и единственная. - Я убил его, – без сил шепчет племянник, зарывшись лицом в чужое плечо. – Эйдан погиб из-за меня. Это я убил его, – повторяет он уже прямо в лицо дяди, измученно глядя покрасневшими глазами, – я! - Дин, нет… - Если бы я только мог!... Племянник вскидывается, пылко выпалив начало фразы, и внезапно замолкает, растерявшись. Беспомощный, притихший, он стоит совсем рядом, красный от стыда до кончиков ушей. Ричарду нестерпимо больно смотреть, как мучается Дин, но гораздо хуже другое… - Идём. Мужчина решительно берёт его за руку, набрав код и разблокировав металлическую дверь: она почти бесшумно распахивает тяжёлые створки, приглашая гостей в своё, казалось бы, бездонное нутро. - Что это? Дин не упрямится, покорно перешагивая через порог вслед за дядей, но останавливается, как только смутное осознание увиденного острым уколом касается и без того растревоженного разума. - Это будущее. Мы осваиваем клонирование людей. Ричард обводит рукой многочисленные прозрачные капсулы, в которых, опутанные паутинками слабо мерцающих проводов, сквозь непонятную жидкую субстанцию проступают контуры человеческих тел. - Проект находится в экспериментальной стадии, но на него возложены большие надежды… Вздохнув, мужчина переводит взгляд на племянника – тот хмурит светлые брови, совершенно ничего не понимая. «Вот же глупый», – ласково думает Ричард, осторожно поманив за собой в глубину стройных прозрачных рядов. - Я объясню всё чуть позже. А сейчас просто взгляни сюда… Он подходит к одной из капсул, вызывая голографический интерфейс управления. Набирает какую-то комбинацию, выставляет параметры, и за стеклом разливается мягкий свет, которым всё сильней и сильней разгорается паутина проводов. - Боже… Оттеснив мужчину в сторону, Дин подступает к стеклу впритык. Ладони неуверенно ложатся на прохладную поверхность капсулы, как будто через это касание есть шанс почувствовать чужое тепло и пульс. Ничего не происходит, и Дин, вдруг испугавшись прежней неподвижности и безмолвности плавающего внутри тела, жалобно зовёт по имени человека, которого видел таким, каким видит сейчас, на одной единственной фотографии, случайно вытащенной из потайного кармана армированной формы: - Эйдан?