Тает снег

- Мы сделали это, ребята! – констатировал до ужаса счастливый Захаров, по-детски размахивая мускулистыми руками, словно сейчас же собирался взлететь. – Отпели! По ящику отпели! С Купером отпели! Бурной радости остальных музыкантов, если честно, тоже не было предела, но они умело маскировали ее за суровыми и невозмутимыми лицами; неподготовленный человек мог ненароком решить, что мужчины просто-напросто зазнались, но на деле им всего лишь хотелось выглядеть гордо. Князев, поджав губы, хмыкнул. - Сейчас лопнешь от радости, - укорил он друга. – И вообще, не позорь семейство! Захаров прошипел что-то невнятное, но, в конце концов, всё-таки замолк, что Лаптев прокомментировал как «короткое замыкание»; Рома, хоть и не подал виду, немножко обиделся. Илья, не удержавшись, улыбнулся и грубо обнял уже не такого веселого приятеля, на что Бушуев только усмехнулся. Андрей, шедший последним, нервно обернулся. - А Юрка-то с Самосватом где? – зачем-то ударник сощурился и сжал зубы; вся группа, кроме лидера и вокалиста уже была в сборе, а эти двое, сидевшие рядышком в самой глуби самолета, всё никак не могли доползти. И, словно по команде, в поле видимости практически ниоткуда взялись Юрон и Флаер, и все облегченно выдохнули. Группа была в сборе. - Ну, чего? Нас никто не встречает? – причмокнул Илья. Но и это оказалось неправдой. Из толпы сейчас же замахали те самые встречающие: друзья и близкие музыкантов, с которыми они уже договорились всё случившееся бурно отпраздновать. Самосват боязливо сжался; где-то рядом должен был ходить и Паша. Почему-то юный вокалист теперь ужасно боялся встречи с другом, боялся, как он отреагирует на произошедшее. Павел ведь был человеком достаточно непредсказуемым, и никогда еще у Максима не получалось предугадать его. А вот Юрона, напротив, ничего больше не пугало. Да и чего же еще остается бояться? - Макс! – громко, едва не срывая голос, вскричал внезапно материализовавшийся неподалеку Окунев и энергично замахал руками. Самосват просто не мог припомнить, когда в последний раз видел Пашу таким радостным, да и видел ли вообще хоть раз. А вот Мелисов, гораздо дольше знакомый с ним, даже издалека заметил тень злорадной усмешки, мелькнувшей на губах, и вздрогнул. Всё правильно, Павел же обещал, что приедет встречать друга из полета. Максим, стоявший вплотную к Юре, затаил дыхание и сильнее прижался к гитаристу, будто ища поддержки; казалось, еще чуть-чуть, и у юноши застучат зубы. Мелисов успокаивающе положил широкую ладонь ему на плечо и оглянулся. Остальные музыканты радостно обнимались со встречающими их друзьями, копошились по карманам и о чем-то переговаривались между собой; домой никто особо не торопился. «Точно, - вспомнил Юрий. – Они же собирались ехать к Бушуеву, эфир отмечать. Тогда, - гитарист почти незаметно улыбнулся. – Сейчас всё и уладим!» Мужчина наклонился к уху Самосвата и прошептал: - Поздоровайся хоть с Окуневым, - в одну секунду парня будто током ударило; он округлил глаза и откровенно непонимающе уставился на друга. – Нужно ему как-то объясниться. - И что я ему скажу? – неожиданно именно прошипел Макс, нахмурившись и сейчас же закусив губу. Музыканты уже торопились к Бушуеву, а времени на обсуждение оставалось катастрофически мало, и Юрон решил не терять его зря. Отстранившись от Самосвата, он так громко, как только позволяли приличия, объявил: - Парни! У нас с Самосватом есть новости! – краем глаза мужчина заметил, как Паша, устав ждать, подбирается к Максиму и осторожно обнимает его за плечи. Дрожь Флаера Мелисов чувствовал буквально кожей, равно как и ощущал всю робость его дежурного «Привет». Окунев уже хотел было что-то спросить у приятеля, как Юра начал: - Короче, мы с ним поговорили-поговорили, да и решили, что делить всё равно нечего. В общем, - гитарист не сдержал улыбки. – С вашего позволения Макс остается в группе! Со всех сторон послышалось радостное улюлюканье; Князев, вознеся вверх кулак, провозгласил Самосвата «мужиком», а где-то за Захаровым просто вздохнул Лаптев. - Ну, Андрюха! – Илья ободряюще хлопнул барабанщика по мускулистой спине. – Вот и не придется теперь искать этих певунов по всей Москве! - Один предлагал выехать ко мне из Хабаровска, - улыбнулся драммер, не в силах скрыть облегчения. – Ну, вот черт бы побрал этих вокалистов, а!.. Один только Окунев стоял ошарашенный, словно на него только что вылили ведро холодной воды, будто ему плюнули в лицо. Как так? Что случилось, пока они с Самосватом не виделись? - Максим, - взяв юношу за руку, обратился Паша. – Что ты… - Не сейчас, - в то же мгновение рядом материализовался Мелисов. – Пускай сначала парни уйдут. А уходили они медленно, подолгу прощаясь с Юроном и коротко здороваясь за руку с Окуневым. Прошло, наверное, минут десять, пока все они не отправились к Бушуеву на совершенно импровизированное торжество. Тогда Павел неожиданно требовательно уставился на Самосвата, ожидая хоть каких-то объяснений. - Паша, - по спине пробежала крупная дрожь, и Макс почувствовал, как его внезапно бросило в холод, а сердце забилось в груди с ужасной скоростью. Он и не задумывался, что когда-нибудь этот момент настанет: опешивший Окунев теперь стоит прямо перед ним, с широко распахнутыми тарелками-глазами, полыми недоумения, и всем своим видом требует объяснений. Признаться, Павел действительно находился в самом настоящем шоке; в голове роились короткие обрывки мыслей и фраз, но юноша не был способен привести их в порядок и хоть что-то сказать. В конце концов, Самосват выдохнул: – Я возвращаюсь к Юре. Окунев не понимал, как такое возможно. «Я же всё просчитывал, - его плечи задрожали, а губы искривились от злости. – Как такое могло получиться?!» Паша действительно рассматривал вариант, что Юра мог за время поездки попробовать еще раз извиниться перед Максом, но ведь Самосват, знающий о внезапно нарисовавшихся чувствах вокалиста, просто не мог пойти Юрону навстречу хотя бы потому, что это было бы некультурно, неправильно. Павел думал, что изучил Флаера уже вдоль и поперек, но, как оказалось, воля в нем тоже была и, более того, она даже могла перевешивать неясно, кем написанные и заложенные правила. Сказать по совести, Окунев и сам толком не осознавал, что злит его больше – неожиданное неповиновение обычно покорного Макса или сам факт того, что юноша вообще решился поучаствовать в решении собственной судьбы. Более или менее переведя дух, Паша аккуратно, насколько это сейчас было возможно, взял друга за плечо и наклонился к нему. - Ничего, если мы отойдем на пару минут? – нарочито громко, едва ли не по слогам проговаривая слова, чтобы Юра уж точно всё хорошо расслышал, вопросил Павел; Мелисов недовольно нахмурился и повернулся к Самосвату. - Я-то не против, - фыркнул мужчина. – Но у вас ровно пять минут на всё про всё. Напоминаю, - гитарист обратил взгляд на Максима, что-то прошептав одними губами. Юный вокалист в тот момент выглядел так, как будто он прочитал по безмолвным губам друга что-то невообразимо страшное и пугающее. Спустя секунду Мелисов снова заговорил: - Что мы торопимся домой. Макс успел только коротко кивнуть, как тут же оказался неожиданно осторожно увлеченным за руку куда-то в сторону Пашей. Признаться, ему было нечего сказать в свое оправдание; просто так сложилось, что без Юры быт оказался еще скучнее и обыденнее, чем с ним. Последние несколько часов Самосват много размышлял о том, что случилось, и теперь чувствовал себя безнадежно виноватым. «Из-за меня Юрон весь извелся», - от одной только мысли на душе становилось пасмурно, сыро и тоскливо, как в какой-то слякотный осенний день. Но даже Максим был слишком горд, чтобы признать, что ему самому без Мелисова было явно не лучше. А вывод напрашивался только один: ради счастливого сосуществования под боком у такого странного и тяжелого человека необходимо было закрывать на что-то глаза. На нездоровую любовь к бане, из-за которой всё и случилось, например. Но сейчас стояла другая задача: необходимо было как-то объяснить другу, какого черта вообще произошло за это время в Барселоне, почему Эпидемии больше не нужен вокалист и почему Мелисов снова обрел сожителя. - Макс, - тихо начал Паша. – Просто объясни мне, что случилось и… - Юра не врет, - внезапно дерзко перебил Самосват. – Я серьезно возвращаюсь в Эпидемию. Сложно описать, насколько сильно Окунева взбесила эта ложная, откровенно притворная наивность. Максим не умел врать и притворяться, поэтому, когда пытался провернуть что-нибудь эдакое, вычислить это было проще простого. Вот и сейчас; Павел как никто другой сознавал, что мальчишка прекрасно понял, что именно его интересует. Хотя, нет, всё-таки был человек, видящий ложь Флаера лучше, и он как раз сейчас стоял и ждал, когда два вокалиста всласть наговорятся. - Почему ты вернулся к Мелисову? – не выдержав, напрямик спросил Паша, хотя и донельзя хорошо знал, что так делать даже не нельзя – такой маневр просто-напросто неуместен. Но иного выхода парень не видел. – Я же говорил тебе перед отправкой… - Я помню, - на этот раз уже без фальши виновато кивнул Самосват. Да, он и впрямь чувствовал себя неловко перед другом, но честно не мог ничего с собой поделать; без Юрона ему было совсем невыносимо. По-детски припухлые щеки юноши вспыхнули, и он опустил взгляд. – Прости меня, пожалуйста. «Прости». Вот и всё, что удосужился сказать Максим в качестве объяснения; всё это до сих пор не укладывалось у Паши в голове. Как же так? Почему послушный, почти всем довольный, в конце концов, давший обещание Флаер позволил себе такие вольности? К тому же, он всё еще был безмерно благодарен Окуневу за предоставленный приют и так необходимую помощь в сложной ситуации. Павел ненароком поймал себя на мысли, что рассуждает почти как Юрон, воспринимает друга как что-то такое, что должно в любом случае беспрекословно подчиняться. Так что же это было? - Не обижайся на меня, Паш, - одними губами прошептал Максим и вдруг смело положил пухлую ладонь на плечо приятеля. Мягкая, теплая и маленькая, чем-то напоминающая детскую, она была совершенно не похожа на его, Пашину ладонь, костлявую, изящную в своей странной угловатости и извечно холодную, как у мертвеца. И вправду, Окунев много мерз, особенно в такую погоду: ветер, лужи, снег и грязь. Поежившись, Паша с трудом выдавил из себя улыбку. «Последняя попытка», - знал он. Нарочито резко, раз уж иначе до Самосвата не достучаться, юноша схватил его за ворот светло-синей рубашки и притянул к себе, пытаясь поймать губами его губы. Правда, этому так и не суждено было случиться; Максим ловко отвернул голову и в то же мгновение оттолкнул друга. Это случилось за считанные секунды, и Паша даже, наверное, не успел ничего понять, кроме одного важного факта – последний рывок безжалостно провален. Отпрыгнув на полшага назад, Флаер зажмурился и скорчился, будто только что проглотил целый лимон. Павел лишь невесело усмехнулся. - Прости, - юноша продолжал беззвучно твердить это слово, опять и опять. И ему действительно ужасно хотелось, чтобы Паша именно простил, а не создал, как он умел, такую видимость. Окунев всё понял. К Юре они возвращались молча, уткнув взгляды в поблескивающий пол. - Поговорили? – едва завидев Самосвата, поинтересовался Мелисов, но лишь для галочки. Короткий кивок, сжатые ручки двух чемоданов в кулаках, и Юра повернул голову к другу. – Тогда поехали? - Да как вы поедете, - устало махнул рукой Паша; сейчас ему было просто неописуемо паршиво. – Вещи-то Максовы у меня. - А ты не вклинивайся! – огрызнулся Мелисов. Меньше всего ему хотелось решать еще какие-то, пусть даже чисто формальные вопросы с Окуневым. - Он прав, - а вот Максим, впрочем, как и Юрон, просто хотел поскорее оказаться дома, растянуться на их с Юрой уже ставшей родной кровати, посидеть с ним за столом в маленькой кухне, уплетая заботливо заваренный доширак, а вечером уснуть за конспектами на диване. Но без вещей данные задачи здорово усложнялись. Под тяжелым взглядом гитариста Флаер опасливо съежился, но всё же стойко его перенес. – Надо забрать. - Прямо сейчас? – всем своим видом Мелисов выпячивал недовольство. Окунев, ухмыльнувшись, что-то пробормотал себе под нос, но тут же опустил глаза на Юрия. - В таком случае, метро ждет нас, - даже по голосу было понятно: такого гостя Паша принимать явно не горел желанием. *** - Убери локти со стола, - грубо отсоветовал Паша, не тая совершенно несвойственной ему злости. – Мне еще на нем после тебя есть! Спокойный, как удав, Юрон никак не отреагировал; отчего-то у Окунева не получилось задеть его. Впрочем, юноша это и сам понял, сам почувствовал, что в голосе непроизвольно скользит нескрываемая обида, и в тот же момент неожиданно ощутил себя невероятно жалким. «Что-то нужно делать! – внутри вспыхнула совсем несвойственная парню первобытная злость. – Нельзя же вот так всё и оставить!» Всю дорогу до дома Юра с Максом молчали. Такое в принципе случалось нечасто, но было именно так: за все сорок с лишним минут, что все трое музыкантов добирались до Окуневской квартиры, ни один из них не проронил ни слова. Мелисов с пугающе серьезным выражением лица крепко держал Самосвата за предплечье, будто боясь, что юноша сейчас же сорвется с места и убежит; сам же Макс лишь изредка прикрывал глаза и беззвучно шевелил губами. Павел, чувствовавший себя лишь неким странным незнакомцем, пытался разобрать, что же там юный вокалист бормочет себе под нос, но так и не смог этого сделать. Первым дар речи обрел, как ни странно, именно Флаер, и это было уже непосредственно в квартире: - Можно мне забрать банку от кофе? Маме для рассады надо, - вот и всё, что он тогда спросил у Окунева. Паша лишь кивнул; никакие банки от кофе его сейчас особо не интересовали. Признаться, он, наверное, еще никогда ничего подобного не испытывал; и скажи ему кто-нибудь пару месяцев назад, что он будет так цепляться за этого белобрысого очкастого ботаника, который, мало того, что раздражал одним своим видом, так еще и посмел занять место вокалиста в Эпидемии, Паша бы ни за что не поверил. «Тогда я еще не растерял гордость, - невесело усмехнулся сам себе Павел, но тут же взял себя в руки; не время разводить нытье! До того сильно стиснув кулаки, что ногти побелели, он выдохнул: – Еще есть смысл попытаться!» Не зря же Окунев ужасно гордился своим мастерством выходить из любых ситуаций, пускай и не всегда по-честному. В соседней комнате раздался грохот; Юра, толком не успев ничего сообразить, буквально подскочил на месте, и Окуневу почему-то подумалось, что в квартире Мелисова Самосват, наверное, устраивал невероятные погромы, по масштабам сравнимые с последствиями нешуточных землетрясений. Впрочем, Макс и сам признавал свою природную, совершенно неконтролируемую способность крушить и ломать всё, что оказывается в непосредственной близости от его скромных пухленьких ручонок. Юрон, нервно передернув плечами, выкрикнул: - Всё нормально? – вышло, пожалуй, слишком громко, и Паша непроизвольно зажмурился. - Да! – в ту же секунду ответствовал Флаер. – Просто тут… немного… упало. Юра коротко усмехнулся и снова бухнулся на табуретку; судя по всему, ситуация действительно рядовая и повышенного внимания не требует. «И хорошо, - сам себе кивнул Мелисов, зачем-то оглядываясь; ему казалось, что белые стены узкой кухни давили на него, сжимались, и начинала немного болеть голова. Гитарист не знал, почему так происходило, но в одном был уверен – чем скорее они с Самосватом окажутся дома, тем лучше. – Не придется долго задерживаться здесь» Мужчина непроизвольно вздрогнул, и это не укрылось он Окунева; он понял, что момент пришел. Возможно, уже последний, но невероятно удачный! - Небось, домой охота? – иногда Юрону казалось, что Павел умеет читать мысли, а то и вовсе тайком ото всех занимается черной магией. Мелисов, скривившись от неожиданно нахлынувшего отвращения, резко обернулся на вокалиста. Кажется, в вечно надменном и ехидном взгляде промелькнул… страх? «Чего ему теперь бояться? – мысленно вопрошал Юра. – Всё равно же я на него теперь с кулаками не полезу…» Хотя, насчет последнего мужчина не мог знать наверняка. - А ты как думаешь? – оскалился гитарист. – Если бы ты не нарисовался, мы бы уже были у себя. Юрон действительно до невозможности хотел поскорее вернуться в ставшую уже родной квартиру. - У себя? – Окунев вскинул брови и попробовал ухмыльнуться краем губ; почти получилось, хотя Мелисов всё-таки неожиданно для себя заметил, с какой почти незаметной неловкостью держался Паша. Признаться, мужчина действительно удивился; когда же в последний раз вокалист ему казался таким… настоящим, неспособным скрыть собственный страх? «Почти как Макс», - Юра непроизвольно улыбнулся, стоило лишь подумать, что уже через пару часов они оба будут дома. Павел нахмурился: - Неужели думаешь, будто твоя съемная однушка – дом Максима? Вокалист снова пытался чем-то задеть бывшего приятеля и снова потерпел сокрушительный на его взгляд провал; Мелисов всего лишь вздрогнул и на секунду прикрыл глаза, так ничего и не ответив. «Не надо мне больше с этим проблем, - так решил про себя Юра. – Дождаться бы Самосвата» Повисшее молчание казалось Паше гнетущим, даже удушающим, и впервые за долгое время юноша почувствовал себя действительно жалким, но продолжалось это недолго. Стиснув пальцы в кулаки, он поднял голову. - И сдался тебе Максим? – на этот раз Окунев заговорил совсем тихо, чтобы шумно копошащийся за стенкой Самосват не услышал ничего даже при желании, коего у него не наблюдалось. – Ты, конечно, редкостный лось и меня не послушаешь, - Мелисов нахмурился, приглядываясь к собеседнику; невооруженным взглядом он видел злость, однако, мастерски контролируемую Пашей. На светлых губах проскользнула знакомая, чисто Окуневская неприятная улыбка, и парень продолжил. - Но здесь-то ему всяко лучше было, чем у тебя! - По ушам мне не езди, - отмахнулся Юра; на этот раз он точно знал, что Паша врет, и нет никаких оснований в гневе переворачивать стол и прижимать нескромного хозяина квартиры к стене. «Этого и добивается, сволочь», - точно знал Мелисов. Правда, с трудом понимал, зачем, раз уж всё теперь решено. Сложив руки на груди, мужчина прижался спиной к стене и шумно вздохнул. – Я тебе не Самосват, мне зубы не заговаривай. - Очень нужно! – фыркнул парень, закидывая светлые пряди за уши. – Просто не понимаю, почему ты не можешь оставить Максима в покое, - короткая пауза, и Окунев почему-то отводит глаза, но уже через секунду продолжает. - А себе найти какого-нибудь другого женоподобного мальчонку. - Мальчонки закончились, - несколько грубее, чем задумывалось, но Мелисов и не был настроен на светскую беседу с некогда вокалистом. Если подумать, он и сам не мог ответить на такой одновременно странный и до ужаса простой вопрос; зато точно знал, что в этот раз не уйдет домой без Флаера, даже если у Паши и впрямь получится как-то так извернуться, чтобы Максим вдруг передумал возвращаться. Хотя, судя по периодически раздающемуся грохоту, активно собирающийся Самосват сам хотел скорее вернуться домой. Юрон устало повел затекшим плечом и еще раз с опаской осмотрел Павла. Пожалуй, это был тот самый редкий случай, когда он не мог понять, к чему вообще ведет Паша. Секунда размышления, и Юра выдыхает: - Ты всё равно долго горевать не будешь. - Зато и не вломлюсь к вам и нос тебе не сломаю, - невесело усмехнулся Окунев, припоминая Юрону его милый визит, за который Паша в глубине души даже был благодарен – ведь тогда всё сложилось донельзя удачно. Ведь вокалист уже тогда вполне осознавал, что Макс скучает, что ему ужасно хочется вернуться в их с Юркой съемную однушку. Правда, почему так происходит, Окунев всё еще не понимал и даже не собирался тратить на это силы; хотя, возможно, очень зря. - Нос ты мне даже при желании не сломаешь, - просто согласился Юра. Всё же изящные, тонкие и ужасно слабые руки Паши, которые раньше напоминали гитаристу белоснежные руки фарфоровых кукол, нужно признать, были созданы исключительно для музыки, но никак не для драк и прочего кровопролития. Удивительно, как когда-то Макс мог напоминать Юрону Павла, ведь между ними, как теперь отчетливо видел мужчина, не было ровным счетом ничего общего. «И не надо Самосвату у Окунева опыт перенимать», - про себя проговорил Мелисов. Паша ждал, когда Юра скажет хоть что-нибудь, но так и не дождался, а время всё еще утекало. «Что-то нужно делать!» - приказал себе вокалист, хотя, сказать по совести, вовсе не видел выхода. - Погодка сегодня конечно, отличненькая, - покачал головой юноша, заглядывая в уже невероятно грязное, но пока всё-таки прозрачное окно. За стеклом, судя по всему, бушевала настоящая нешуточная буря, с мокрым снегом и сносящим стеной и гнущим макушки деревьев ветром, и Павлу даже стало холодно от одного лишь вида. – Вы до метро просто не дойдете. - Дойдем, - словно отрезал Юра; как раз на такой случай у него в чемодане лежали три вязаных теплых шарфа, которыми, при желании можно было обмотаться с ног до головы. - Ты-то естественно дойдешь, - кивнул парень и бесцветно ухмыльнулся краем губ. – А Макса ветром сдунет. - Я крепко держу, не сомневайся, - Мелисов не желал лишний раз слышать голос Окунева, лишний раз отвечать ему, в особенности, если предмет обсуждения – и без того неслабо натерпевшийся Самосват. Паша вспыхнул. Почему, почему всё шло против него? - Мелисов! – наконец, не выдержал он. Юра плавно повернул голову: на впалых щеках выступил румянец, руки мелко, почти незаметно подрагивали, а светлые губы были сжаты в одну тонкую нить; всё тело юноши теперь пронизывала та самая злость от осознания своего абсолютного бессилия, так часто овладевающая Юроном. Разумеется, сейчас Павел не мог ничего сделать. Ни вернуть за несколько минут Макса, ни толком отомстить гитаристу за эти же минуты, не лезть же на него с кулаками. Иногда парень и впрямь жалел, что в детстве не занимался, например, каратэ – здорово бы помогло. Опасливо и бегло оглянувшись на дверь в кухню, Окунев заговорил чуть тише, чтобы Флаер точно ничего не услышал: - Зачем ты всё это затеял? Какого черта ты не можешь просто послать Лаптева искать нового вокалиста, а Самосвата оставить в покое?! – вокалист и сам заметил, что в его голосе, всегда насмешливом и надменном, проскользнули нотки какого-то… отчаяния? Юрий нахмурился, на секунду задумавшись над тем, как нужно ответить, да и стоит ли вообще. - Лучше ты мне объясни, зачем обманул нас с Максом, - мужчина с удивлением обнаружил, что сам, по сути, нисколько не злится. «Всё уже почти закончилось, - мысленно твердил Мелисов и с каждой секундой всё больше осознавал, как недолго осталось до их с Самосватом возвращения домой. – Окунева тоже можно потерпеть» Ответа на этот вопрос Паша не знал. Действительно, зачем же ему вдруг понадобился тогда еще даже не друг, а лишь приятель, можно сказать – коллега? Хотелось помочь? Уберечь от Юрона? Или гораздо проще – сделать гадость и без того переживавшему Мелисову? Окунев прекрасно помнил то время, когда с Юрой они были практически неразлучны, и когда юноша не имел права даже на несколько минут отдыха от вездесущей мамочки-гитариста. Единственное, что хоть немного спасало, так это тот факт, что эта самая мамочка жила на другом конце Москвы, но зато постоянно норовила переехать поближе. Именно так Паша и запомнил Мелисова – чересчур добрым, сующим везде свой нос, опекающим и заботливым, способным запросто, как говорится, женить тебя без тебя. Зато и закончился весь этот, несомненно, приятный балаган стремительно, рвано, будто его и не было. Пожалуй, Окунев до сих пор обижался на гитариста за то, что вот так запросто заменил его. - Я хотел от тебя Самосвата уберечь, только и всего! – если бы в этот момент под рукой Паши оказалось что-то, чем можно запульнуть в Мелисова и успеть убежать, то он бы долго не раздумывал. Юра окинул бывшего приятеля критическим взглядом и коротко хмыкнул: - Врешь. Да, Окунев действительно врал. Секунда молчания, и он, ловко выскочив из-за стола, словно обезумевшее животное, накинулся на Мелисова, буквально «запертого» между столом и плитой, так, что не было даже возможности подняться на ноги. Паша бы никогда так не сделал, не будь он так разъярен собственной слабостью, но факт оставался фактом – тонкие, дрожащие холодные пальцы искали шею Юрона. - Чокнутый! – только и успел выкрикнуть сбитый с толку Юра, однако, всё-таки с силой перехватив запястья Павла и до боли сжимая их. Окунев, прикрыв глаза, тихо засопел, дыхание вмиг стало невероятно тяжелым, порывистым. Что же, это точно был первый раз, когда вокалист был настолько зол, что просто забыл о своем бессилии. А в серьезности Паши несколько мгновений назад гитарист ни разу не сомневался. Переведя дух, Окунев распахнул глаза, и Юра был вынужден признать, что он испугался проскользнувшей в обычно надменно-спокойных глазах вселенской ненависти. - Отпусти меня! – прошипел Паша, пытаясь вырвать руки из хватки Мелисова. Правда, Юра с выполнением не спешил. – Отошел я, отошел! Только убедившись, что Окунев не обманывает, Юрон разомкнул пальцы. Конечно, теперь они оба понимали, что Павел в принципе не был способен задушить гитариста хотя бы в силу своих физических способностей, но зато теперь Мелисов был точно уверен в том, что никогда больше не оставит Самосвата наедине с бывшим вокалистом; слишком уж рискованно, хоть и случилось такое однозначно впервые. - Лишь бы Макс не услышал, - прошептал Юра. - Да, - просто и тихо согласился Павел. Повернув голову к мужчине, он выдохнул: - Нам надо помириться. Хотя бы для вида. - А с тобой иначе и не помириться, - покачал головой Мелисов. Всё это не укладывалось у него в голове: только что его пытались задушить, и осознание всё еще не пришло. Сглотнув, Юрон поджал губы и сжал кулаки. – Сделаем вид, что ничего не было? - Если вам с Самосватом больше не надо проблем, - кивнул Окунев. Юра был вынужден признать, что юноша действительно прав: нужно ли ему, чтобы Макс снова переживал и сжигал свои и без того потрепанные нервы? Это не было похоже на примирение и вряд ли могло так называться. Перемирие – вот верное слово. - Еще успеем потягаться, - выдохнул Паша, убирая светлые пряди волос за уши, как ему раньше убирал Юра. Наконец-то оба могли хотя бы немного расслабиться, по крайней мере, до тех пор, пока Макс не уронит ненароком на себя Пашин сервант или, хуже того, бабушкин дубовый шкаф. По спине Мелисова пробежали мурашки, и он поджал губы. «Если через минуту не выйдет, пойду помогать ему», - так мужчина решил для себя. В следующую же секунду, словно по команде, дверь скрипнула, и в проем просочился Самосват с двумя пузатыми сумками в руках. - Юра, я готов! - прозвучало так наивно и по-детски, что Мелисов не сдержал улыбки. Максим не мог скрыть своей необъятной радости от возвращения домой; оттого, что больше не надо бояться разочаровать Пашу. Собрались гости быстро и без лишних разговоров, будто репетировали этот момент и прорабатывали его. Паша провожал Флаера с каким-то странным, совсем не присущим ему разочарованием. Юра, как ни смотрел, но так и не смог понять, что это было, зато искренне радовался, что всё уже позади. Последнее, что гитарист помнил – это звон ключей и хлопок закрывающейся двери. - Всё взял? – заботливо поинтересовался Юра, как только они с Максом вышли на лестничную клетку. - Всё, - улыбнулся Самосват, но уже через секунду отвел глаза. Мелисов, схватив друга за локоть, потащил его к лестнице. – Даже не верится… - Во что? – было видно, как торопится Юрон: он не шел, он едва ли не вприпрыжку бежал по ступенькам, словно окрыленный. - Что мы наконец-то идем домой, - просто ответил Флаер, едва поспевая за гитаристом. Но мужчина тут же резко остановился посреди лестницы, чуть не уронив юного приятеля, и просто молча уставился на него. «Вдруг что-то не так?» - подумалось юноше, и он спросил: - Что-то случилось? - Дома я запру тебя в ванной, - совершенно серьезно выдал Мелисов, но тут же смягчился: - Как раз под душем и интонации подучишь, - Юрон еще крепче, почти до боли сжал его руку. Максим снова улыбнулся. Теперь он понял.