Тает снег

- Макс, не ломайся… - Юр, ну, что ты привязался? Сказал же – нет! Юрий нахмурился и почти обиженно надул щеки, всё же поправляя на друге ворот теплой флисовой кофты и придирчиво всматриваясь в его наряд. К слову, Максим уже успел пропотеть так, как ему не случалось даже в дедушкиной баньке, укомплектованной сильным отцом и больно жалящими березовыми вениками. А вообще, Самосват с детства баню не любил, равно как не любил жару и духоту, но вот родители этого упорно не замечали, утверждая, что попариться всё равно надо, для иммунитета и крепкого богатырского здоровья. Правда, истинного прилива сил после посещения парень раз за разом не замечал; только тяжелая одышка и действительно мученический вид. И каждый раз в такие моменты он клялся, что, съехав от родителей, больше никогда так себя истязать не будет. Что же, он и не истязал. Пока Юра не появился. Вот и сейчас Мелисов, крайне убежденный в полезности и нужности бани, собирался сам и собирал Самосвата именно туда. А что? Начало февраля, насквозь пробирающая холодрыга и унылые завывания вечной метели: чем же не время для основательного прогрева промерзших за долгую русскую зиму косточек? Еще раз окинув критичным взглядом укутанного в тридцать три одежки Макса, мужчина недовольно хмыкнул и застегнул его кофту до самого горла, так, что бедная жертва едва могла дышать. Самосват отвел взгляд в сторону ровно настолько, насколько позволяли несколько слоев теплой одежды, и задумался о своем. Пожалуй, после Нового Года Юрон стал действительно невыносимым. Нет, не то, чтобы он раньше был легким и приятным в общении человеком с хорошим характером и длинным списком добродетелей, вовсе не так. Несомненно, и до этого Мелисов был жутким, агрессивным занудой и собственником, но сейчас кое-что капитально поменялось, и поменялось не в лучшую сторону. Так считал Макс, по крайней мере. Любому приятно, когда о нем заботятся. Когда кто-то беспокоится о его здоровье и благополучии, помогает ему разгребать многочисленные завалы и с упорством матери-медведицы оберегает от всяческих напастей, подстерегающих буквально на каждом шагу. Вот и Самосват тоже исключением никак не являлся. Теперь, когда они с Юрой вот уже несколько месяцев жили вместе, да и не просто в одной квартире, а даже в единственной тесной комнатушке, они могли сказать, что знают друг о друге очень многое, если, конечно, не всё. И именно на этой интереснейшей стадии Юрону вдруг захотелось, как он сам выразился, «взяться за Макса», то есть, наконец-то, крепко ухватиться за его контроль обеими руками. Сначала такая инициатива Юрона казалась Максу очень милой, и он не посмел помешать, лишь послушно принимая все его поучительные речи и даже немного мотая на ус. Правда, Флаер изменил свое решение довольно быстро, когда Мелисов одним прекрасным утром просто не отпустил его с больным горлом на зачет, даже внимания не обратив на возмущенные хриплые вопли друга. И было это, прежде всего, весьма обидно, ведь преподаватели и без того косо смотрели на этого странного Самосвата, который, мало того, что любил посидеть на больничном, но еще и делал это как-то по-шпионски, так, что никто его не видел. Макс помнил, что нечто подобное уже раньше случалось: кажется, после его дебютного выступления с группой, когда он не очень удачно встретился в баре с Пашей Окуневым, тогда еще дико обижавшегося на него за якобы отобранное место вокалиста. Да, тогда Мелисов едва ли не на руках носил юного вокалиста, вдруг осознав его надуманную почти девичью слабость, но это, на счастье, быстро прошло. А вот сейчас всё было гораздо серьезнее. - Юра, - простонал Макс. – Ну, не переношу я жару! Пожалуйста, иди без меня! Мелисов недовольно усмехнулся. Он был абсолютно уверен в своей, надо признать, довольно сомнительной миссии – вытащить тяжело реагирующего на такие скачки температуры Максима в баню. - А кому легко? - вздохнул он. – Да ты всю зиму кашляешь, тебе только и надо в тепло! И вообще, - он хлопнул парня по спине и вдруг расплылся в улыбке. – Не спорь со старшими. Особенно, если живешь у них на квартире, - улыбка стала еще шире. - Так мы же оба за нее платим, - всё-таки Самосват не терял надежду отстоять свое право на особое мнение. – И хозяйка сказала, что, когда я приехал, здесь стало даже чище, - и, подумав еще полторы секунды, добавил, стараясь быть как можно более дипломатичным: - Юр, я, наверное, всё-таки не пойду с тобой. - Не мели мне тут чепухи, - фыркнул Юрон, скривив губы, и накинул на плечи легкую ветровку. Кстати, то, что рассказал Макс, было чистейшей правдой – всё-таки в четыре руки с уборкой можно справиться гораздо быстрее и гораздо лучше. Хозяйка вообще сначала думала, что переехала к Юре девушка, потому что, на ее взгляд, только особа женского пола, изящная и утонченная, могла провернуть такое. Мужчина выдохнул. – Вообще, не переводи тему, не твоего это ума дело. Давай, выходи! Самосват закусил губу: где-то под ребрами зашевелилось уже даже не раздражение, а настоящая злость. Нет, ну это же надо! Мелисов распоряжался им, как хотел, будто Самосват и вовсе не был человеком, а просто голосистой игрушкой. На репетициях, кстати, тоже не всё было гладко. В общем-то, с отработкой материала у Эпидемии всегда было довольно тяжело, но до этого всё было гораздо проще – тут не эту ноту взял, там не с той интонацией спел, а еще где-то ты мне просто не нравишься. Теперь же Мелисов в своих придирках достиг просто небывалого мастерства: он вообще ничего не объяснял, просто указывал куплет или конкретные строки, которые ему отчего-то не пришлись по вкусу, а гадать, что он имел в виду, должен был юный вокалист. Иной раз у него это даже получалось, но если интуиция всё-таки подводила, то Мелисов вмиг делался крайне серьезным и хмурым и выкидывал что-нибудь вроде «Вечером поговорим». Громко, выразительно и четко, прямо перед всей группой, которая после таких выпадов едва сдерживала смех. Может быть, Юра действительно не понимал, что это унизительно, или же специально добивался такого эффекта – Самосват не знал. Приходилось, опять же, гадать на кофейной гуще по утрам и на чаинках по вечерам. «Всё, достало!», - Максим добела сжал пальцы в кулаки, но тут же разжал. Впервые за долгое время он почувствовал в себе решительность. - Юра, слышишь? Я не пойду! – прозвучало настойчиво и резко, настолько резко, что Мелисов даже выпустил из пальцев собачку от молнии, и всё лишь для того, чтобы удивленно уставиться на Самосвата, как на врага народа. Глаза Макса забегали, но Юрон этого отчего-то не заметил. Да, он был определенно слишком поражен неожиданно сильным голосом друга, чтобы разглядеть такую деталь. Юноша нервно сглотнул и добавил, стараясь не терять голоса: - Я плохо переношу жару. И ты это знаешь. Мужчина сначала только слегка склонил голову набок, затем тяжело нахмурил брови и, наконец, выговорил: - Ты здоров, Макс? – в больших серо-зеленых глазах читалось явное недоумение. – Что с тобой? Вот так. «Что с тобой?» Совершенно несвойственные чувства постепенно овладевали Самосватом, где-то внутри даже вспыхнуло некое подобие ярости, он впился ногтями в ладони и стиснул зубы. Пожалуй, это был первый раз, когда он был настолько зол на Юру, настолько давно это копилось. - Хватит, Юра! – выпалил, наконец, Макс, широко распахнув глаза, в его голосе открыто зазвучала сталь. Мелисов отшатнулся и вскинул брови – он тоже не мог припомнить, когда юный вокалист так срывался. Разумеется, ссоры были, но, по большей части, бытовые и мелкие, и даже самые тяжелые так его не изводили. Но речь, как оказалось, еще даже не началась: - Хватит! Прекрати меня опекать! – короткий вздох. Юра успевает подавиться воздухом, но юноша не заканчивает: - Я взрослый человек! И я умею говорить! Юрон уже окончательно запутался. Он всерьез не понимал, что такое случилось, почему Максим, обычно приветливый и даже, можно сказать, послушный, вдруг закричал во все свои октавы и буквально затрясся от пробирающей насквозь злости. Мужчине эти ощущения были знакомы, он ведь и сам был знатным любителем попортить нервы себе и другим, но вот Макс казался ему отчего-то особо устойчивым к стрессам. Внезапно он сорвал с себя шарф, грубо забросив его куда-то под тумбочку, и фактически содрал с плеч куртку, оставшись в одной кофте. Мелисов вмиг забыл все известные ему слова, в голове обрывками мыслей и набором бессвязных букв крутился один и тот же вопрос – что Самосват делает? Что за муха укусила этого всегда сговорчивого мальчишку? - Макс, - наконец, совладал с собственным языком гитарист. – С тобой всё хорошо? - Нет! – а вот сейчас парень уже даже не кричал: он орал, и, если бы Юра не был настолько ошеломлен таким его поведением, он бы обязательно заметил собирающуюся в уголках карих глаз влагу. Что же, когда-то обязательно наступает момент выяснения отношений и объяснения всех недомолвок, которые изначально были просто неизбежны. – Ты меня совсем не слушаешь, решаешь за меня мои личные проблемы! Обращаешься со мной, как… как с дорогим магнитофоном! – последние два слова он уже буквально выплюнул другу в лицо. Щеки раскраснелись, волосы растрепались, и Максим сейчас действительно напоминал какого-то растрепанного демона. Юра не любил извиняться. И терпеть не мог, когда от него требовали извинений. - Ах, как с дорогим магнитофоном? – он сложил руки на груди, изо всех сил пытаясь сохранять самообладание, хотя получалось откровенно плохо, даже отдаленно не похоже на правду. – А тебе не приходило в голову, магнитофон, что я о тебе просто, мать твою, забочусь?! - А может, мне и не нужна твоя забота! И ничего не нужно! – финальный выкрик. На секунду в коридоре повисла гнетущая тишина: Юра пытался в это мгновение хоть как-то проанализировать сложившееся, а Макс просто ждал, когда злость спадет. Мелисов, наконец, поднял взгляд на друга (хотя, конкретно в этот момент они не были друг другу ни друзьями, ни коллегами – никем), поднял подрагивающую руку и решительно указал на дверь. Максим тяжело выдохнул, во все глаза уставившись на оттопыренный палец Мелисова. Что же это получается? Выгоняет? - Уходи, - предельно спокойным голосом, таким, какой бывает только перед самой настоящей истерикой, каким бы заезженным ни было это слово, сквозь зубы выцедил уже красный, как вареный рак, гитарист. Макс не сдвинулся с места. Он просто не поверил словам Юрона. Нет, конечно же, ссоры у них бывали, разные по причинам и по тяжести, но, чтобы дошло до такого – никогда! - Что? – одними губами произнес вокалист. - Ты бестолковый? – прорычал Юрий, едва сдерживая свои кулаки при себе. Всё-таки даже в порыве настоящего гнева он не был способен всерьез ударить Флаера. - Я сказал, уходи! Манатки свои потом заберешь. Самосват крепко сжал зубы. Конечно, он не впервые ссорился с Юроном, с таким кадром невозможно было жить в постоянном мире и согласии, но вот до такого еще не доходило ни разу. Решив, что гордость дороже всего, он на каблуках развернулся и, громко и выразительно топая, скрылся в дверном проеме. Юрон скривился, больно кусая губы, и даже ударил кулаком по стене, рискуя пробить тоненькую гипсокартонную стенку насквозь. Удивительно тяжелые шаги Максима до сих пор эхом раздавались и здесь. Судя по всему, он был уже на первом этаже. *** - Да он меня вообще не слушает! Будто я – его кошка, зачем-то еще и рот разевающая! Как с ребенком со мной… – с этими словами Самосват тут же сжал пальцы в кулаки и до боли стиснул зубы, с трудом справляясь с подкатывающим к горлу горячим слезам. Паша Окунев стоял посреди своей собственной крохотной гостиной, вскинув светлые брови и скрестив руки на груди, и оценивающе осматривал сидящего на диване и зябко обхватившего себя за плечи гостя, даже не скрывая дичайшего удивления. Еще бы, всё-таки не каждый день к тебе домой заваливается даже не друг, а просто хороший приятель, буквально пару месяцев назад еще бывший твоим злейшим врагом. На него было страшно смотреть: весь растрепанный и всклокоченный, крупно дрожащий от сковывающего холода (конечно, побегай-ка вечером в феврале в одной только тоненькой кофте), с покрасневшими от слез глазами. Он честно попытался прямо с порога что-то объяснить, но выдал какой-то бессвязный набор непонятных слов, из которого хозяин квартиры понял только одно – парня надо пустить. Причем, очень срочно. Чтобы привести приятеля в более-менее вменяемое состояние, Окуневу потребовалось в срочном порядке достать из шкафа все пледы и одеяла, буквально за минуту вскипятить воду и заварить крепкий черный чай (собственно, единственное, чем можно было отпоить нежданного гостя), да еще и в перерывах между беготней кое-как вникать в рассказ Самосвата. Сначала Паша вообще не понял, что такое случилось, и, главное, с какого перепугу Юрон вдруг отпустил своего обожаемого сожителя дальше, чем на два метра от себя, да еще и так поздно, но постепенно он вник, и отчего-то на секунду стало страшно. Потому что то, что говорил Макс, вообще никак не укладывалось в голове Окунева. В какой-то миг ему даже показалось, что парень ему нахально врет, но стоило лишь еще раз взглянуть в заплаканные красные глаза, как всё становилось на свои места. Вернее, почти всё. - То есть, - растерянно проговорил Павел, сверху вниз глядя на мелко трясущегося Флаера. Та обрывочная информация, которую он уже кое-как переварил, никак не желала складываться в один большой паззл. – Ты говоришь, что Мелисов выгнал тебя, потому что не слушает тебя?.. Паша и сам понял, что сказал что-то совершенно не то. Максим с трудом поднял голову и сдвинул брови. - Нет! – зло прохрипел он. – Я сказал ему… сказал, чтобы он меня больше не игнорировал… чтобы мое мнение… а он взял и… На этих словах Самосват не выдержал, уронил голову себе на грудь, и его плечи мелко задрожали, а дыхание тут же сбилось. Не то, чтобы Окуневу стало что-то понятно, но он почему-то не мог спокойно смотреть на то, как этот паренек плачет, хотелось вцепиться мертвой хваткой в его пухлые, совсем детские ручонки и разом вытрясти из него все слезы. Или, например, дать ему звонкую пощечину – тоже ведь вариант? Нет. Так можно было успокоить кого угодно, но не Макса. Тем более, на него бы просто не поднялась рука, слишком жалко он сейчас выглядел. «Ну, весело там у них с Мелисовым! – уже почти разозлился Окунев, но мужественно удержал эту мысль у себя в голове. Он понимал, что это никак не поможет, а только распалит и без того, казалось, отчаявшегося гостя, на которого было больно смотреть. – Не только мне эта сволочь мозги свернула! Молодежь пошла!» И хотя Окунев был всего на пару лет старше Самосвата, именно в этот момент он почувствовал некую ответственность за пришедшего к нему Макса. «Успокоить надо», - гениальные мысли, оказалось, тоже иногда посещали светлую голову вокалиста. - Ну, ты чего? – Паша аккуратно присел рядом на край дивана и осторожно положил узкую и извечно холодную ладонь ему на плечо, но это на юношу никак не повлияло. Он всё так же прятал вспухшее и покрасневшее от слез лицо в ладонях, так же тихо всхлипывал и хлюпал носом, выхватывая полными губами воздух. Паша нахмурился: нужно было что-то сказать, что-то ободряющее. Только что? Вокалист устало вздохнул и, стараясь делать всё плавно или хотя бы не слишком резко, обхватил длинными пальцами его запястья. – Послушай меня, Макс! Ты… не плачь, всё ведь образуется! - Что образуется? – вытянул Флаер, тщетно пытаясь перевести дыхание. – Он меня из квартиры выгнал… На это было сложно возразить – ситуация действительно выходила из-под контроля. Паша нахмурился, но только крепче сжал пальцы. - Слушай! – его резкий, в чем-то слегка грубоватый тенор прозвучал настолько непоколебимо, что Макс был вынужден взглянуть на него, и Паша терять момент не собирался. Он мог рассказать парню только одну историю. – Ты ведь знаешь, что мы с Мелисовым тоже… как бы… - Да, - юноша тряхнул растрепанными волосами и шмыгнул носом, а затем на секунду отвел глаза лишь для того, чтобы тихо буркнуть: - Такого не забудешь. Паша еле удержался от того, чтоб не хмыкнуть. Да, разумеется, это был чрезвычайно глупый вопрос, потому что даже человек с самой ужасной памяти на планете не смог бы забыть такого. Ведь, по сути, именно Окунев был виноват в большей части ссор Самосвата с Мелисовым. До недавних пор, разумеется. Павел пытался остаться невозмутимым: - А он рассказывал тебе, почему мы расстались? – каверзный вопрос, однозначно, но Паша считал его необходимым. Максим скривился, подавляя очередной поток слез, и неопределенно передернул плечами. - Б-было, - спотыкаясь, произнес он и мужественно продолжил, хотя его уже мучило слабое удушье. – Из-за того, что ты сделал что-то плохое. Окунев ухмыльнулся уголками губ. «Что-то плохое», значит. Либо Мелисов совсем ничего не доверял юному сожителю, либо честно старался уберечь от всего и ото всех, и в первую очередь – от его предшественника во всех смыслах. - Я ему изменил, - аномально спокойно известил Паша, будто сообщал что-то совершенно несерьезное. Примерно таким же тоном красивые девушки по телевизору рассказывали о погоде на следующий день. Глаза Макса округлились, и он даже закашлялся от удивления. Окунев осторожно похлопал его по спине, но каждое его прикосновение почему-то отдавалось каким-то странным ожогом, и Самосват едва не подскочил на месте. Как же это – изменил? Разве же с Юроном вообще возможно о таком думать? Уже предчувствуя целую кипу вопросов, Павел поспешил начать рассказ: - С девушкой. С Катькой. - С девушкой? – а вот тут Максим почти задохнулся. Вот оно как оказалось! То, о чем он не смел и подумать, оказывается, с легкостью вытворял его предшественник. Собственно, оттого он и был именно предшественником. – Но как… - Да об косяк! - невесомо усмехнулся вокалист. – Не делай вид, что не знаешь, как это делается. Паша был чрезвычайно доволен собой. Максим отвлекся и прекратил заливать слезами его диван, а вот каким образом – это уже другая проблема. Но по горящему любопытством и непониманием взгляду приятеля он понял, что отвертеться уже не получится. - Хорошо, - вздохнул Окунев, устраиваясь поудобнее. – Мы были с Мелисовым прям ужас, до чего неразлучны, тра-та-та да ля-ля-ля, и в группе тоже всё было тра-та-та да ля-ля-ля, да и везде всё так было, - по бледным губам промелькнула тень улыбки. Всё-таки этими «тра-та-та» он до сих пор очень дорожил. – Всё, в общем, здорово. Было, пока Юрка не взялся за мое… э… воспитание, вот. Самосват быстро поморгал, смахивая с ресниц последние слезы. Почему ему было так интересно? Ну, во-первых, всегда интересно, что и как было до тебя, а во-вторых – начало подозрительно напоминало и его историю. А Паша продолжал: - Это вообще было… плохо очень, - он едва сдержался, чтобы не ругнуться при Самосвате. Нет, он, конечно, не барышня, но мало ли, как он может на такое отреагировать? Окунев потихоньку входил во вкус: - Ладно, сначала я еще терпел, когда он мне перед универом сумку собирал. Когда заставил меня еще и учиться, я вообще даже обрадовался – вот, мол, будет давать мне целебный пинок, неплохо же. Но потом, - юноша выдержал долгую драматическую паузу. Макс нетерпеливо вытянул шею. – Потом он возомнил себя моей мамашей, материнский инстинкт как бы проснулся. - Материнский инстинкт? – нахмурившись, переспросил Максим. – А это… ну… - щеки его запылали еще сильнее и, если честно, и без того не слишком мужественно выглядевший Самосват стал похож на маленькую смущенную девочку. С явным усилием он выдавил: - Связано с изменой? - Ага, - очень просто подтвердил рассказчик, коротко кивнув, и гость зарделся еще больше. – Сам-то порассуждай. Ты бы стал трахаться с мамочкой, а? Вот и я не стал бы. Ну, и нашел себе не мамочку, а… доченьку. Ага. - Девушка? – одними губами прошептал парень. - Девушка, - Окунев улыбнулся уголками губ. – Хотя бы она не хотела меня повязать по рукам и ногам. Флаер закусил губу и опустил глаза. Ему было обидно оттого, что он понимает логику Окунева, обидно и страшно. Окунева, черт возьми, Окунева! С одной лишь разницей – Паше хватило ума, хитрости и воли, чтобы подстроить ситуацию под себя, не оставшись на улице неодетым. Размышление снова вернули его к самому, пожалуй, животрепещущему вопросу. - Что мне теперь делать? – невнятно пробормотал он, адресуя вопрос даже не сидящему рядом Павлу, а себе. Извиняться? За что? За изложение чистейшей правды? - Что-что, - как-то устало пожал костлявыми плечами Окунев и вздохнул. – Поживешь пока у меня, чего уж. А с Мелисовым на репетиции помиритесь. - На какой репетиции? – Самосват серьезно посмотрел на приятеля и сдвинул светлые брови. Пальцы во второй раз за день непроизвольно сжались в кулаки, но теперь уже не от злости, а от ощущения неизвестности. Максим относительно недавно пришел в группу, сменив высокого, длинноволосого и харизматичного Пашу, и пока еще даже не успел как следует отрастить волосы, не успел его заменить. А теперь, после сегодняшних событий, Юрон наверняка уже звонит барабанщику Лаптеву, чтобы сообщить две новости. Первая – Эпидемия в очередной раз осталась без вокалиста, и вторая – ее основатель впал в очередную депрессию по этому поводу. - На обычную, - спокойно усмехнулся Павел, хитро сверкнул раскосыми глазками. – Сейчас он тебя не выгонит. Это точно. - Почему? – задал Макс вполне логичный вопрос. – И откуда ты можешь знать? Паша, не удержавшись, засмотрелся на Макса. Странно, но сейчас он вовсе не казался сбежавшим пленником злостного Мелисова, а скорее даже наоборот, будто бы прямо сейчас остро нуждался в этой чертовой заботе и поддержке. Про себя Окунев заметил, что, если бы Юрон не совершал, как всегда, столь стремительных поступков, а хоть немножко бы задумался, они бы уже помирились. Но такова природа Юры: сначала сделал, а потом уже подумал и всё осознал. «Ну-ну, - думал Окунев. – А завтра он подумает и изобьет парнишку. А послезавтра глаза выколет, изнасилует и сожжет, - ровно секунду юноша поражался собственному кровавому соображению, легко рисующему такие картины и две секунды давил рвотные позывы. – Так точно не пойдет!» - Мне Лаптев звонил, - не думая ни о чем, выговорил он. – Они с Мелисовым решили сказать это на репетиции, при всех, но я тебе скажу сейчас. Эпидемия приглашена на MTV, - парень коротко усмехнулся. – Так что репетиции быть. Прыгай и плачь теперь. Самосват недоуменно уставился на Окунева. То есть, как это так? На MTV? Российскую метал-группу? Возможно ли такое вообще? - Ты мне врешь, - только и выдохнул он. - Делать мне больше нечего, - усмехнулся Паша и, упершись ладонями себе в колени, резко поднялся на ноги. Признаться, его теперь мало заботили творческие достижения Эпидемии и Юрона. А конкретно сейчас все мысли занимала только одна забота: куда (или, что тоже вскоре стало актуально, как) можно уложить новоявленного гостя? – По моим подсчетам и прикидкам, - начал Паша, закатив глаза. – Спать мы будем вместе. Не смущает? - Наплевать, - пробормотал Максим, громко шмыгнув носом. – Спасибо. - Обращайся, - улыбнулся Окунев и пошел на кухню: там, в шкафу, у него лежало второе одеяло.