Мой любимый - Джанки Аспен

Место, где репетировала его группа «Пирс два ноль» (что за странное название?) нашлось не сразу, пришлось поплутать. Неблагополучный район, промышленное здание… - Почему тут? – мы поднимались по узкой щербатой лестнице, я прихватил с собой пистолет («миньон» остался на стоянке рядом с каким-то грузовиками, где мрачного вида мужчина получил пять долларов, обещании добавить ещё пять… или пристрелить, если я найду хоть царапину на машине). - А где ещё? Рокерам сложно снять студию. Либо жутко дорого, либо вообще не пускают. Думают, что мы все психи, садисты и наркоманы. Это всё дурацкие стереотипы и газетная истерия. - Согласен. Наркоманов и садистов хватает везде, - кивнул я, думая о том, что могу сделать в этом случае. Без сомнения… - Та-да, а вот и я! – Джанки с некоторым усилием распахнул тяжелую, в тёмных разводах дверь и на меня обрушилась лавина звуков. Я с интересом огляделся – никогда раньше не был в таких местах. Стены были оббиты на манер камеры для буйнопомешаных – старыми ковриками, кусками войлока, рекламными гобеленами, потёртым войлоком были оббиты пол и потолок. Там же стояли барабаны, микрофон, гитары, и прочие странные, но без сомнения имеющие отношение к современной музыке предметы. По полу змеилось пугающее количество проводов, а четверо человек - две девушки и двое парней с удовольствием ругались, что-то показывая друг другу. Увидев нас, они замолчали и я буквально физически почувствовал на себе их взгляды. Выглядели они, словно принадлежали к одному с Джанки племени – совсем юные, едва ли хоть кому-то из них сравнялось двадцать, в ярких одеждах, со странно подстриженными волосами неестественных цветов и проколах в самых неожиданных местах. - Хей, гляньте, что я притащил! – Джанки потряс пакетом с мясными пончиками. – Беш-ляши, ещё тёпленькие. Знакомьтесь народ, это Ланси, мой парень. Знакомься, Ланси, это Тедди, Джои, Сцилла и Ди. Они, - он понизил голос до «я-говорю-шепотом-но-слышно-даже-на-улице», - те ещё придурки. - Ага, - рассмеялась девушка с очень короткими, ярко-голубыми волосами, - а ты придурок номер один. «Группа» немедленно расхватала пончики, в помещении аппетитно запахло свежим, зажаренным в масле тестом. Джанки кивнул мне на старый, продавленный, накрытый выцветшим пледом диванчик. Девушка с голубыми волосами уселась рядом. - Так ты и впрямь Ланселот Гамильтон, тот самый? «Мануфактурный принц»? Спросила она не зло, но как-то очень настойчиво. На запястье я увидел у неё браслет – красная цепь. Санфрондистка. - Очевидно я. - Вот как? Я Ди, просто Ди. - Ну а я в таком случае просто Ланс, - я принял правила игры. - Ну и как тебе среди простых смертных, а, Ланс? Джанки ввязался в перепалку, совсем перейдя на птичий язык, одновременно размахивая пончиком, тыча в какую-то бумажку и отключая одни провода, чтоб присоединить другие. Хм, вот так и проходят репетиции? А где же музыка? - Простые смертные? Это вы-то? Ведь, кажется, издревле к небожителям как раз причислялись служители муз – поэты, музыканты, актёры, танцоры… - А сейчас – служители Плутоса, и до неба ближе, если залезть на гору золота и банкнот. Когда Джанки сказал, кто его парень, я сначала не поверила. Глаза у Ди были тёмно-карие, должно быть, она была циннелийкой. - У Джанки иногда бывают странные идеи… Джанки! Хорош эти переходники дёргать! Ты бабки принёс? - Принёс-принёс! – Джанки вытащил свой замечательный бумажник, насчёт которого я несколько раз спрашивал его прямо, подарок ли это любовника, но он только отшучивался. – Если чего, вон, Ланси может с тобой сходить. Он и стрельнет запросто, и по морде так заедет, что не сразу встанешь. Ланси, проводишь Ди? Мудак, которому мы платим, урод редкий, вечно грабли распускает. Я согласно кивнул и мы вышли. Я открыл для Ди дверь и поймал её возмущённый взгляд. - Интересное название у вашей группы. «Пирс два-ноль», это ведь не просто словосочетание? - Нет, конечно, - Ди пнула жестянку, она загрохотала по бетонному полу и свалилась куда-то вниз. Мы шли через полутёмное помещение, свет давали только узкие фабричные окна наверху, пахло сыростью, мусором и похоже, крысами. Не нравится мне всё это. И вот здесь целыми днями пропадает мой Джанки? – «Пирс два-ноль» - это кодовое обозначение места, где надо ждать контрабандистов… Нам наверх, надеюсь, эта дрянь не рухнет под тобой, - она кивнула на узкую железную лестницу. Лестница скрипела и жаловалась на жизнь, однако выдержала. Парень, у которого группа арендовала помещение, произвёл на меня крайне не благоприятное впечатление – длинные редкие давно не мытые волосы, огромные мутноватые очки, заляпанная, порванная под мышкой рубашка неопределённого цвета. Увидев меня, он как-то подозрительно скис, взял деньги, недоброжелательно пробухтел что-то о том, что со следующего месяца оплата вырастет на треть и сделал вид, что решает кроссворд, под которым явно угадывался порножурнал. - Неблагополучный тип. - Да хмырь он немытый, - махнула рукой Ди, когда мы вышли. – каждый раз жребий тянем, кто в этот раз идёт. А Джанки вообще не пускаем – и без того с его бойфрендами вечные проблемы. - Ну, со мной проблем не будет, - я утвердился в принятом решении. – Найдите место. - А? - Подходящее место, которое не находится в жутких трущобах, забитых скользкими извращенцами. Приличную студию. Не думаю, что ВСЕ рокеры обитают в таких вот дырах. - О, нет конечно. «Пепер Пай» снимает помещение в здании местного отделения Партии, у «Ярко-Красного» своя студия где-то на Юге, а Парии вообще принадлежит в Готэме целое здание – там и звукозапись, и залы для репетиции, и площадки для выступления. В Готэме… - Ди мечтательно прищурилась, - там проще. В углу что-то зашуршало и запищало, Ди взвизгнула, я машинально достал пистолет, но почти сразу понял, что это просто крысы, которых мы напугали. - У, пакость! Ничего себе ты, - она посмотрела на меня уже с меньшим неодобрением, - как из воздуха достал! - Тренировался. Почему в Готэме проще? - Ну, - Ди заглянула в угол, куда убежали крысы, пнула стену, - там народ посвободней, чем в столице. Здесь больно много думают о приличиях и правилах, которые сто лет никому не нужны. Конечно, и здесь можно вывернуться, есть пара мест, но денег нужно больше, гораздо больше и приличное поручительство. Это, - она кивнула на грязные стены и тусклые окна, - ещё приличное место. Здесь есть толчок и электричество нормальное. Если бы не Джанки, нам бы и на такое местечко бабок не хватило. Мы уже пришли, но я придержал дверь, не давая открыть. - Кстати, о Джанки… Это был шанс. Шанс побеседовать о моём странном возлюбленном с кем-то, умнее этого лопоухого Флау. - Ты давно его знаешь? - Да где-то года полтора, а что? Полтора. Джанки исполняется семнадцать, значит, когда они познакомились ему должно было быть где-то пятнадцать с небольшим. - Я знаю его несколько месяцев. И не знаю о нём очень многого. Я знаю. Что он родился где-то в трущобах у падшей женщины, что торговал на улице наркотиками. Но я не знаю, почему бросил, откуда у него столько денег и предметов роскоши, где он познакомился с Уальдом. И многое другое. Я уже думаю нанять детектива, потому что сам он не рассказывает. - Значит, не хочет. Тебе-то что за печаль, лорд Гамильтон? – она прищурилась. У меня был обширный опыт общения с Беатриче, квинтэссенцией циннелийской санфрондистки, и я сказал как можно искренней: - Потому что, если придёт беда, я должен знать, как его защитить. - Что ж, - Ди прищурилась, - дай грош, коли не врёшь. Я хмыкнул – это была ветгайская поговорка, означавшая мзду за сведенья. Достав бумажник, я протянул сто долларов. Ди одобрительно хмыкнула и сунула их в карман оранжевых джинс. - Мы мало что знаем о Джанки, кроме того, что он сам рассказывает. В нём есть что-то странное. Знаешь, он спокойно рассказывает о своём детстве, если это можно так назвать, о «стрите». Но всё это – до четырнадцати лет. - Вот как. - А потом… Я не знаю, - Ди задумалась, - но думаю – что-то случилось. Не самое лучшее. Это как-то связанно. Со всем этим. И с его гитарами – у него шикарные гитары, просто высший класс, и с деньгами, и с некоторыми вещами… Понимаешь, обычно он одевается, как с помойки… На мой взгляд и сама Ди была одета не лучше – драные оранжевые джинсы, клетчатая рубаха с обрезанными рукавами и завязанная узлом, и конечна тысяча и одно украшение в ушах, на шее, пальцах и запястьях на общую сумму не больше двух долларов, но в общем, я понял, что она имеет в виду. - Но иногда у него бывают действительно дорогие шмотки. У Сциллы недавно был день рожденья, так он подарил ей чемоданчик с гримом – такой, как только у кинозвёзд, настоящий, с логотипом Стар-стрит и почти за весь праздник заплатил. Бумажник… он никому посмотреть его не даёт, не знаю почему, только издали показывает. Что-то в нём… И ещё татушки. Ну, кольцо на пальце – это понятно… - А что оно значит? - Не ищу секса за деньги. На левой руке у него пятно. - Я думал, это ожог, - я иногда натыкался, гладя его ладони, на странный, отличающийся от остальных, участок кожи, но полагал, что с этим может быть связанна какая-нибудь неприятная для него история и никогда не спрашивал. - Нет, это сведённая тату. Там был человеческий глаз с пауком в зрачке. Знак наркоторговца, обычное дело. Я такие и сама видела. Ещё у него на груди есть цветок. - Да. Лилия Руфь. Средневековый орнамент. «Так типа надо, Ланси, понимаешь?» - Ага-ага. Понимаешь, из нас там, - она кивнула на дверь, - никто не шпана. Все эти вещи – мы их не знаем. Но однажды к Джои заходил его кузен – Толли. Он да, такой. И вот в тот день Джанки пролил на себя пинту оранжа, ну, и снял футболку. Я видела Толли в этот момент – он в лице переменился. Потом сколько не спрашивала его, он ничего не сказал, только: «Это значит, что лучше с ним не ссорится и не в коем случае его не обижать». Больше он к нам не приходил. Я рассказала другим об этом на всякий случай, мы ещё пытались его разговорить – сам понимаешь, не очень-то охота иметь кота в мешке, но ничего не вышло. В конце концов, сам Джанки никогда нам не угрожал и ничего такого, хотя я много над этим думала. - Странно, - я припомнил недавние события, - а его предыдущий бойфренд, кажется, Сидней, хоть и был человеком одного с ним круга и наверняка знал значение татуировки, всё таки отвёз его за город и бросил там. - О, Сидни! Да он с головой никогда не дружил, как и все бывшие Джанки. У Джанки редкое умение вляпываться в психов, даже странно, что он выбрал тебя. Или ты тоже? Я слыхала, аристо часто бывают тю-тю. - Вот ещё. Я абсолютно нормален. Это точно. Родовой Комитет, созданный после череды скандалов, самым громким из которых было падение дома Диккенсов, признал меня абсолютно вменяемым, физически полноценным и готовым продолжить род, правда, дав рекомендацию найти себе супругу не среди гармской аристократии. - Никто из нас не нормален, - философски заметила Ди, машинально опирась о стену и тут же отряхиваясь от отсыревших ошмётков штукатурки и цементной крошки. – Короче, я над этим думала. Ну, сначала, если с кем не связываться, так это аристо. Мало ли? Может, он чей незаконнорожденный сын. Аристо же тоже делают себе татуировки? - Делали. Лет так триста назад. Эта традиция отмерла вместе с крестовыми походами. Клановые татуировки делали себе айсгармцы, когда занимались морским разбоем. Сейчас это только дань моде. - Расфа и синтайцы до сих пор делают себе тату, но я свои кеды съем без горчицы, если он как-то к ним относится. - Осторожней насчёт горчицы. Джанки – файрспайское слово. - Ну да, знаю. Типа нашего «кайф». Но всё-таки, насчёт аристо… - Нет. Будь в нём хоть капля дворянской крови, я бы понял. - Да ну? Я думала, это байки. - Нет, так и есть, хотя объяснения я не знаю, никогда не интересовался ни генетикой, ни трисмегистикой. Джанки абсолютно не похож на аристократа. - Ну да, иначе он выглядел бы как высоченный пижон, у которого вид как будто его позавчера на леднике откопали. - Спасибо за комплимент. - Мда. Так вот, я думала больше и знаешь, вспомнила ещё про кое-кого, кто делает себе татуировки и с кем лучше не ссорится, - Ди пристально посмотрела мне в глаза, - догоняешь, о ком я? - Да ну к Дьяволу! Мой прелестный мальчик – мафиози? Джанки Аспен, весёлый и безалаберный, любитель хорошего секса и хорошего рока, умелец подольше поспать и вкусно поесть, такой ядовито сладкий и пряный, как афродизиак, такой изящный в своей раскованности и цельный в своих фантастических мечтах – мафиози! Да кто угодно, но не он! Я, конечно, имел дело с мафией, как и полагается главе гигантской корпорации. Глуп тот, кто не дружит с организованной преступностью – нашими «партнёрами теневого мира», как принято было именовать их в приватных беседах, был клан Полонских. Я даже лично знал Владимира Полонского и встречал его отца – самого Бориса Полонского, главу клана. Русваль приходился жене Бориса родным братом. И Русваль, и Борис и Владимир, и некоторые другие люди отличались от моей милой маленькой любви, как небо и земля. - Это абсолютно невозможно. Я знаю людей из мафии, они абсолютно другие. Это жестокие, решительны, не боящиеся оружия люди. - Вроде тебя, понятно. Да и мне тоже кажется это невероятным. Джанки терпеть не может криминальные сводки, даже на фильмы про гангстеров не ходит. Короче – это тайна, покрытая загадкой, а внутри ещё шарада. Разгадывай сам, я про тебя читала в журнале, что ты чертовски умный. И бабки не отдам, ясно! У меня за хату за два месяца не заплачено, а с работы выперли. Только на концерт вся надежда. - Оу, наконец-то! А мы думали, вы там влюбились, женились и сбежали на Файрспайс! – возмутился парень, которого, кажется, звали Тедди – Чего так долго? - Со следующего месяца оплата поднимается, - с ловкостью отвлекла внимание Ди от нашего отсутствия. Группа ответила недовольным гудением. - Да он охренел, - воскликнул второй парень, Джои, с волосами такого светло-рыжего цвета, что я заподозрил в нём айсгармца, - сколько можно, мы за эту конуру и так переплачиваем. - Напинать бы его задницу получше, хер немытый, - сквозь зубы процедил Джанки. – Знает, свинюга, что нам сейчас с места сдвигаться нельзя! Ладно, доплатим… Но напинать надо. Музыкальная братия ещё немного пошумела, награждая арендодателя такими удивительными прозвищами, что просто восторг брал перед богатой лексикой простых горожан. Потом все засуетились и принялись меняться местами – Джанки объявил, что наконец-то закончил «Войну» и сейчас все должны сначала послушать, чтоб «прочувствовать ритм», а потом он раздаст листочки с рунами. «Война»? Джанки пишет песни о войне? Как странно, мне казалось что он… Но додумать мысль я не успел – Джанки стал к микрофону – ко мне в профиль и дёрнул, именно так – дернул струны гитары. Гитара отозвалась, словно откликнулся донельзя раздраженный человек. Мама, когда окончится эта война? Мама, когда наш папа вернётся домой? Я никогда толком не слышал, как Джанки поёт – разве что, когда он что-нибудь мурлыкал в такт радио. Это было не похоже на то, что я слышал раньше. Казалось, он не поёт – это был монолог, но монолог настолько музыкальный, что даже оперные арии не могли бы сравниться.

Мама, сегодня у нас день отцов, Правда, кое с кем пришла только мать, Знаю, ты занята, и в конце то концов Ты любишь меня. На других наплевать. Но мама, когда окончится эта война? Когда наш папа вернётся домой? И ты не будешь работать одна И папа в школу пойдёт со мной?

Гитара под его пальцами не просто пела. Она жаловалась на жизнь, спрашивала, требовала, ругалась.

Мама, я снова подрался, и вновь до крови Но он говорил про тебя такие слова! Вызывает директор? Нет, нет, не ходи! Мама, я не такой, нет, она не права! Но мама, когда окончится эта война? Когда наш папа вернётся домой?

Я поймал себя на том, что кусаю губы. Лирический герой становился старше, злей, циничней, в его словах звучала боль и обида. «- Не говори так, не надо, я не хочу этого слышать! - Наш отец умер, Фрэнни. Будь мужчиной, прими это. - Нет, не хочу тебя слушать! Ненавижу тебя!»

Да, мама, я пьян. Что, где взял? Так купил! Мне уже восемнадцать со вчерашнего дня Знаешь, мама, я верил тебе и любил, Ну а ты, ну а ты обманула меня!

Гитара издала какой-то особо злой вопль.

Мама, наш папа нас бросил давным-давно Мам, у него другая семья Он сам мне сказал, что ему всё равно, Что здесь с тобой и кто такой я Зачем ты сказала, что он ушел воевать? Ах, что скажут люди? А мне наплевать. И на тебя, так же как и ему Мама, я тоже ушел на войну!

Проигрыш постепенно терял свою злость и под конец, когда он стал почти лирическим, Джанки спросил – тихо, без злости и задора, с какой то тоскливой нежностью:

Но мама, когда же окончится эта война?

Несколько секунд все молчали, а потом раздались аплодисменты и я начал аплодировать первым. Да, в этом что-то есть. Ритм и рифма так себе, да и музыка какая-то нервная, словно инструмент слегка расстроен, но всё вместе – и голос, и интонации и слова, и музыка – всё это создавало необыкновенно сильный эффект. Остальное время я сидел и думал, где бы снять приличное помещение. Большую светлую студию, без крыс и грязи. - Нас вышибут, едва ты заткнёшься! Никто не поёт об этом! - Ну тогда я буду первым. - Ага и последнем. Джанки, поют о любви, о тачках, тёлках… Да о чём угодно, но не о презиках! - Десять лет и такого не было! Тедди, ты пойми – мир не стоит на месте! – Джанки даже подпрыгивал. – Надо петь о том, что волнует людей по настоящему, никаких запретных тем! В итоге, когда мы возвращались домой, Джанки шипел, как кошка, обзывая своего приятеля «чёртовым консерватором». - Много он понимает! – мы сидели в синтайском ресторанчике, Джанки уплетал суши и жаловался мне на непробиваемость своей команды. – Мы живём в такое время, когда всё меняется, смекаешь, Ланси? Все эти дела – телеки, спутники, новенькие тачки… Тебе вряд ли это понятно, ты весть такой из себя… - он задумался, взмахнул палочками, - такой весь из себя кон-сер-ва-тив-ный… - Это я-то? – синтайский чай восхитительно пах жасмином. – «Дайджест Тайм» назвал меня в прошлом месяце смелым новатором и авантюристом. Я собираюсь модернизировать нашу семейную промышленность… - О, для «Ди-Ти» ты будешь новатором, если просто наденешь джинсы. Мир меняется, Ланси, и я хочу быть тем, кто его меняет тоже. Я смотрел на него с изумлением. Хрупкий мальчик с разноцветными глазами и крашенными волосами, асфальтовый цветочек и бывший наркоторговец говорил абсолютно серьёзно. Пока я вёл переговоры с советом директоров, практически ссорился с матерью и искал способы давить на Нижний Сенат, Джанки Аспен собирался изменить этот мир гитарой и своими странными песенками о том, что волнует людей социального дна. И кто сказал, что у него не получится?