Ты прекратил борьбу Ты оставил меня позади Все, что сделано — прощено Ты всегда будешь моим я знаю в глубине души Все, что сделано — прощено
«Forgiven» Within Tamptation
Эшли
Стреляй на поражение, это приказ! Я быстро моргаю, не позволяя себе разреветься от отчаяния. Дрожащие руки, ставшее вдруг таким тяжелым оружие, закушенная до крови губа. Сил нет смотреть ему в глаза, а отвести взгляд — невозможно. Его голос, продолжающий медленно убивать словами, сменяется тишиной. С каким-то запозданием до моего слуха доносится звук выстрела, заставляя пошатнуться и, словно в дурном сне, я вижу как Эрика толкает назад, тело его неестественно медленно заваливается на спину, а по темной одежде, как будто нарисованный абстракционистом, расползается влажный, кровавый цветок. — Нет… — губы странно дергаются в еле слышном шепоте, хотя хочется отчаянно закричать. Отчетливый слепой ужас скользит в душу, сплетаясь в тугой холодный ком в животе, и внезапная, но совершенно ожидаемая боль так стискивает ребра, что я еще несколько долгих секунд не могу вздохнуть. Мне кажется, что дышать нечем, кажется, что дышать становится просто невозможно. Смотрю на распростертое на земле тело и у меня земля из-под ног уплывает… Я ведь не стреляла. Не стреляла! Даже если он этого заслуживает, увы, или к счастью, я не смогла нажать на курок. Предательские слезы прорываются вместе с осознанием случившейся беды, застилая взор. Как же так, только что он разговаривал со мной, только что… каких-то несколько секунд назад, а теперь… — Эрик, — зову я тихо. Нет! Не может быть! Это не правда! Вместо ответа на его губах вскипает алая пена, и в эту секунду у меня словно лопается сердце. Я ору бессвязно, хватая себя руками за лицо, которое будто свело судорогой. Ору долго, стараясь выплеснуть из себя всю свою обиду и ненависть за несправедливость мира, потому что вспыхнувшая в груди боль просто непереносима. Практически ползком оказываюсь около Эрика, цепляюсь пальцами за его теплую руку в попытке прощупать пульс. Ну же… Ну… Он жив? Мои пальцы так дрожат, что ничего не получается. Проклятье! Его ладонь становится мокрая от моих слез, а я прижимаюсь к ней лицом, надеясь уловить хоть малейшее движение. Его бледное лицо застыло неподвижной маской без каких-либо эмоций. Чужое лицо, точно отрешенное. Укладываюсь ему на грудь, пытаясь услышать дыхание, но в ушах стоит такая неестественная тишина, что мурашки бегут по спине. Господи, ну почему так? Почему он? Это просто нечестно. Почему все в этом мире против нас? — Эрик, пожалуйста, только не умирай… — тоненько лепечу я. — Эрик… не надо… — Ладонями глажу его лицо, словно это поможет все исправить, вернуть, возродить жизнь. Его жизнь, самую ценную для меня… Никогда не узнаешь и не поймешь, что на самом деле чувствуешь к человеку, когда приходит осознание того, что его может не стать. Совсем не стать, ни рядом с тобой, ни где-то там, далеко. Нигде. И неизбежное понимание, что если Эрик умрет и я больше его никогда увижу, не почувствую, не буду знать, что он есть — спутывает все ориентиры, стирая в памяти разлады и обиды. «Не смей сдаваться, ты не должен… ты нужен мне, нужен…» — звучит в голове как молитва, пока я пытаюсь зажать на его залитой кровью груди рану. Сглатываю подступивший к горлу ком, жадно хватаю ртом воздух, и снова вою от бессилия. Ничем я не помогу, ничем… Ему нужна срочная операция, пуля пробила легкое… И крови он уже столько потерял, а мне и перевязать нечем… Застывший взгляд серых глаз смотрит как будто сквозь меня. Неужели это конец? Нет-нет-нет! В отчаянии нащупываю его руку, прижимаю к своему лицу, касаясь губами прохладных пальцев. — Уходим! Уходим Эшка, живее! — меня сгребают чьи-то руки, оттаскивают от Эрика, а я бешено сопротивляюсь, брыкаюсь и рвусь обратно. Да не прикасайтесь ко мне, не трогайте, нельзя его бросать, он же умрет! — Очнись же ты, — встряхивает меня неизвестно как здесь оказавшийся Райн, а мне, оцепеневшей вдруг от какого-то почти потустороннего ужаса становится абсолютно плевать на все. Если Эрик умрет, то и я не хочу без него, ничего уже не хочу. Пусть меня тоже убьют… — Они уже близко, нужно бежать. Давай же, очнись! Да что с тобой такое? — Хорош орать, просто хватай и неси ее, пока нас всех не перестреляли, — слышится голос Линн, вырывая меня из горькой пустоты. Сперва полностью возвращается слух, потом расплывающееся зрение. Постоянно оборачиваясь назад, Линн дергает Райна за рукав, подгоняя его в направлении леса, когда у оврага уже тормозят железные махины Бесстрашных. Лесополоса постепенно густеет, скрывая нас от погони, а Райн так и несет меня, безучастную ко всему вокруг на руках, словно маленького ребенка. Путь до Искренности превращается для меня в непроглядный водоворот горьких мыслей и вопросов. Кому удалось спастись и удалось ли вообще? Что за проверку проводили прибывшие с Бесстрашными Эрудиты в Дружелюбии? Выведут ли людей в безопасное место? Есть ли оно вообще, это место, если захватчики, именуемые себя правительством Чикаго, уничтожают фракции и жителей города? Жив ли он, Эрик? Мне становится так страшно больше не увидеть его живым, что я вновь и вновь вспоминаю его голос, его руки, запах его тела, его глаза. Пока все это живо во мне — есть надежда. В городе полно патрулей, и чтобы случайно не нарваться на них в темноте, нам приходится заночевать в одном из заброшенных районов Чикаго. Со всех голоэкранов Метьюз вещает о розыске опаснейших сепаратистов и дивергентов, обвиняя их во всем, что Эрудиция с Бесстрашием сами же и натворили. Линн все время молчит, что на нее совсем не похоже, но и меня на откровенности не тянет… Как-то слишком всего много навалилось, и не выходит никак от сердца эту боль оттянуть. Райн еще оказался ранен в плечо, а я даже и не заметила, погрузившись в свои переживания. И он не показывал этого, стараясь держать марку Бесстрашного, идиот, пока чуть не свалился от потери крови. Перевязывая его разодранной на бинты футболкой, я неожиданно вспоминаю о лежащих в напоясной сумке уколах с сывороткой, которые дал мне Дин. Запоздалое осознание того, что если бы я не растерялась, не одурела так от шока и успела бы вколоть эту чертову сыворотку Эрику, дав ему шанс выкарабкаться — окончательно выбивает из-под меня последнюю невидимую опору. О, боже! Если бы я не скатилась в то беспомощное отчаяние… Если бы… Ну как же так!***
Я стою на окраине поля, жухлая трава обвивает мои ноги и не дает пошевелиться. Нет, это не она не позволяет мне двигаться, а распростертое на земле тело. Его тело. И безостановочно расползающееся на груди пятно крови. Она вытекает из раны капля за каплей, вытягивая с собой из него жизнь. Задыхаясь от слез я зову его неслышно, одними губами, а потом не сдерживаю отчаянного крика. Жадно хватая ртом воздух, я выныриваю из этого уже которую ночь повторяющегося кошмара ближе к рассвету, чудом не перебудив половину импровизированной казармы. К моим воплям, конечно, вполне привыкли, но некоторые продолжают недовольно выступать и постоянно коситься. Встретили нас засевшие в Искренности Бесстрашные не совсем приветливо — стволами, но все недоразумения быстро удалось утрясти, когда выяснилось, что мы всего лишь отставшая кучка беглецов из Дружелюбия. А выбраться смогли оттуда далеко не все — только Фор с Трис, Калеб, Питер и наше трио. Остальные погибли, Грега убили… От всех этих мыслей у меня просто голова раскалывается, а горечи на все не хватает. Внутренняя боль стала постоянной спутницей, и мне кажется, что человек с болью просто свыкается, но она не проходит, а сворачивается где-то внутри души и выжидает, ища удобного момента поощутимее о себе напомнить. А мы так и живем уже как две недели в штаб-квартире Искренности и не пойми чего ждем. У оставшегося Бесстрашия появились новые лидеры: старшая сестра Линн Шона, Тобиас Итон — Фор, хотя мне вообще странно называть его по имени, и Гаррисон. Половина Бесстрашных мне не доверяют, воротят рожи за то, что якобы у меня связь с лидером. Сбежавшие из Эрудиции Зик и Тори сболтнули, что Эрик помогал мне удрать, и многие убежденны, что я тут затем, чтобы для него шпионить. А моя реакция на его ранение их только сильнее уверила в своей правоте. Даже любопытно, а не линчевали бы они «предательницу», если бы Фор, Трис и еще несколько ребят не встали на мою защиту? Линн тоже тяжело приходится, пусть она и старается не показывать никому своих эмоций. Мы держимся вместе, давая друг другу необходимую поддержку. К нашей подозрительной компании присоединилась Сани, жена Ворона. Милая брюнеточка, способная обложить всех вокруг таким семиэтажным матом, что у бывалых мужиков глаза выкатываются, а челюсти отпадают на пол. Правда, прежде, чем подружиться, она мне чуть голову сперва не откусила, заподозрив, что у нас с ее муженьком шуры-муры. А у меня тогда голова была забита одним Эриком, что я совсем растерялась, подумав, что она имеет в виду именно его. Мало того, что Эрик предатель, так еще и женат! Такого дополнительного пинка под дых от жизни я никак не ожидала, и ляпнула по неосторожности Сани о том, что, возможно, она теперь не жена, а вдова… Ой, что творилось-то, пока мы не разобрались кто есть кто и о каком муже речь, и только услышав раз десять, что последний раз я видела Ворона в Эрудиции живым и здоровым, Сани соизволила успокоиться. Раньше бы я не забыла бы ехидно поинтересоваться, о каком спокойствии может быть речь, если Ворон хоть и живой, а на стороне Эрудиции? Но это было раньше, пока на собственной шкуре не пришлось испытать подобной страшной неизвестности. На душе по-прежнему скверно и волнует меня лишь один вопрос — выжил ли Эрик? Он жив, должен быть жив, если я буду повторять это достаточно часто, то и сама поверю. Увижу ли я когда-нибудь его? Смогу сказать, что люблю? А будем ли мы разговаривать, а не стрелять друг в друга, если находимся по разные стороны? И объяснять что-то… или молчать… или… не знаю. Ох, как же сердце невыносимо колотится, ведь он навечно забрал его часть. А мне на память о Эрике остался его пистолет, которым я в него целилась в том проклятом овраге, а потом машинально сунула себе за пояс. Снова вздыхаю, вытирая об подушку выступившие слезы, и встаю с кровати. Одеваюсь и осторожно пробираюсь между наставленными в большом зале кушетками, что Искренние выделили для беглых Бесстрашных. Стараясь не привлекать к себе внимания, тихонечко крадусь вверх по лестницам. Через десять минут у меня первый сеанс связи с Дином по рации. На прошлой неделе нам не удалось с ним связаться, около меня постоянно кто-то отирался, словно нарочно. Эфир назначен на шесть часов утра, во время пересменки диспетчеров, чтобы не палиться. Снова холодный осенний воздух, опять эта осточертевшая крыша. Сколько я просидела здесь часов за все время нахождения в Искренности, пялясь в небо, одному богу известно. Прикурив сигарету, я достаю передатчик. Ровно шесть часов и у нас всего пара минут, не больше. Пора. — Я на связи, — говорю в передатчик, а у самой все внутри дрожит от волнения. — Рад тебя слышать, — раздается спокойный голос брата, но знаю, он переживает. — Как ты? — Я в порядке, правда. И в безопасности, — отвечаю ему. — За тебя беспокоюсь. — Не стоит, я же сказал, что в состоянии о себе позаботиться, — тон холодный, не хочет выдавать своих эмоций. — Я люблю тебя, — говорю я Дину. Интересно, способно хоть что-то смутить этого Эрудита? — И я. Будь осторожна. — Ага, значит что-то затевается. — Есть какие-нибудь новости? — Они прекрасно осведомлены о месте нахождения беглецов, но ждут общего собрания лидеров всех фракций. Если Эрудиция получит поддержку и официально станет правящей фракцией, то руки у Метьюз будут полностью развязаны. Ты понимаешь, что это означает? — Еще бы! Всех несогласных приговорят к смерти, — вздыхаю я тяжело. Конечно, такой итог вполне ожидаем, и не так уж сильно меня пугает. Хотя не могу сказать, что отколовшаяся часть Бесстрашия выстоит против хорошо вооруженных бойцов, а даже если выстоит, то долго не продержится. Но не делать ничего, словно все вокруг абсолютно нормально, еще страшнее. А меня учили, что Бесстрашные не сдаются. — Именно. Все, время истекает… — Скажи мне, — совладев с голосом, прошу я, — из Дружелюбия не привозили раненого лидера? — Хм-м, — и пауза. Черт, убила бы на месте… Да у меня сердечко сейчас через горло выпрыгнет от беспокойства! — Да, — наконец продолжает Дин, а я зажмуриваюсь, сжавшись вся в комок. — Молодой мужчина с ранением в грудь. Был в коме. Делаем все возможное, но… кто знает, — меня словно кипятком обдает с головы до ног, пока я не осознаю услышанное. Жив! Был в коме… Но жив! Его успели довезти. Вот черт… Стоп, не реветь, только не реветь! — Спасибо, пока, — страшась сорваться на слезливый поток, я торопливо прощаюсь с братом и отключаю питание рации. Новая сигарета, щелчок зажигалки, и сизый дым облачком отправляется по ветру. В ушах так и слышатся слова Дина, но я верю, что Эрик выкарабкается. Он сильный и выносливый. Стоит только вспомнить страшные шрамы на его теле, говорящие о многих ранениях лидера. Да, он выживет, а потом… Понятия не имею, что потом, но разве сердце заставишь молчать, даже если ему обидно и больно? Чувства сильнее разума и им не прикажешь. Нервный смешок вырывается из моего рта, за ним еще один и еще, пока меня не пробирает истерический хохот. — Сукин ты сын, Эрик, — задрав голову в небо провозглашаю я, точно он каким-то невероятным способом может это услышать. — Не вздумай сдохнуть!!!Эрик
Тягучая, как смоль, черная, холодная, отвратительная жижа не отпускает, затаскивает на глубину, не дает дышать. Я барахтаюсь в этой жиже, она сжимает, душит, затягивает на дно. Попадает в рот, легкие разрывает огнем и леденит одновременно, я тону в ней, но борюсь, как могу. Силы на исходе, сильнее всего хочется расслабиться и плыть по течению, погрузиться в эту жижу, отдаться ей, позволить поглотить себя в небытие. Изо всех сил стараюсь вдохнуть — не получается. Но мне нужно выбраться, нельзя сдаваться! Эта мысль толкается, саднит, мешает, раздражает, царапает самые глубины сознания. Это еще не все, это не конец. Выбраться, только вперед, руки не опускать! Смерть не выглядит как старуха с косой. Смерть — это мерзкая, склизкая, тягучая жижа, но потребность еще раз вздохнуть, увидеть, услышать, осязать заставляет биться отчаянно, хватаясь за последние проблески жизни, выкарабкиваясь из этого омута со всей огромной жаждой быть. Сквозь борьбу и отвращение внезапно пробивается что-то теплое, мягкое, зарождается где-то внутри, и маленьким лучиком начинает прокладывать себе дорогу к свету, к жизни. Я буду жить. Я не проиграю. Не в этот раз. Мелькают как крохотные кадры — улыбка, взмах ресниц, упрямо вздернутый подбородок. Дотянуться, прикоснуться — значит, выжить, не сдаться, не проиграть. И я тянусь, изо всех сил тянусь к ней… К свету. К жизни. Кажется, время от времени приходя в себя, я ощущал чье-то присутствие. Все время пересыхают и запекаются губы. Грудь разрывает, дышать невозможно и больно. Иной раз чувствую движение, глаза открыть не могу, но ощущаю, что меня везут куда-то. Темнота.***
— Мне не дышится, — свой голос слышу, как сдавленный хрип. — Когда ранение начнет заживать, будет легче, — мужской голос. Бесцветный. Эрудит, видимо. — Почему у меня нет голоса? — Это тоже пройдет. Ты несколько дней был на искусственной вентиляции легких. Голосовые связки восстановятся. Не напрягайся, тебе надо беречь силы. Укол в предплечье. Тьма.***
— Почему я ничего не вижу? — Открой глаза, Эрик. — Тот же мужской голос. Похоже, молодой мужчина. — Все равно не вижу. — Дышать все также не получается. То есть получается, но так, будто дышу вникуда. Или не в себя. — Это эффект от барокамеры, пройдет в течение часа. Ты поспи. Опять накрывает темнота. Это похоже на ныряние: вынырнул — свет, нырнул — тьма.***
— Где я? — голос уже гораздо лучше, но в нем чувствуется весьма ощутимая хрипота. И зрение все еще меня подводит. — Ты в Эрудиции. У тебя тяжелое ранение, Эрик. — На этот раз я слышу другой голос, не тот. Нежный. Женский. — Задето легкое. Барокамера свое дело сделает, плюс тебе назначен повторный курс регенерации, но еще несколько дней все равно лежать придется. — Кто вы? — спрашиваю, с трудом поворачивая голову на звук голоса. — Это я, Мелисса. Помнишь меня? — Да, ты хотела мне отдать… — теплый пальчик дотрагивается до моих губ. — Тш-ш-ш. Тихо. Не говори. Тебе сейчас важно восстановиться. Остальное потом. Снова темнота.***
— Мне уже лучше, — сообщаю я Мелиссе, чувствуя, как она втыкает иглу от капельницы мне в руку. — Раньше я видел только черноту, теперь все вижу будто сквозь белесый туман. Давно я тут лежу? — Да вот уж почти три недели, — отвечает она. Однако! — Тебя привезли в очень плохом состоянии: пульса не было, крови много потерял. Потребовалась реанимация, думали не выкарабкаешься. — Кого-нибудь арестовали в Дружелюбии? Привезли беглецов из того рейда? — Нет, кто-то погиб, кто-то сбежал в Искренность, — вздохнув, сообщает мне Мелисса. — Джанин рвет и мечет. Сегодня у нее всеобщее собрание, приедут лидеры всех фракций — будет вещать. Я так надеялась, что до этого не дойдет! Надеялась, что ты успеешь всем лидерам показать, какая это сука, чтобы ее убрали, посадили, облили бензином и подожгли, но так или иначе, избавились от нее. Стой, стой, стой, нельзя тебе вставать! — Ты мне, что ли, запретишь? — поднимаюсь, усмехнувшись. Голова тяжелая и ощущение, что нет шеи, но уже почти все вижу, хоть и размыто. — Я пойду к себе, чего я буду тут валяться как мудак. — Эрик, тебе нельзя, надо быть под наблюдением! — возмущается Мелисса. — Иначе все наши старания псу под хвост! У тебя в груди дыра почти насквозь была… — А ну, тихо! Чего голосишь, дура? Сказал: не собираюсь тут валяться. Тем более, что Джанин будет вещать… — выдергиваю из руки капельницы, срываю датчики. Вот ведь ублюдочные Эрудиты, им лишь бы трубок напихать в человека. Откидываю простыню и понимаю, что я голый. — Мелисса, ты не могла бы сообразить мне чего-нибудь похожее на портки? И почему, твою мать, я лежу голый? — Провожу рукой по лицу и волосам. — И где хуйности, что были на лице? — А ты в барокамере одетым хотел быть? Тебя лечат вообще-то. И пирсинг тоже пришлось снять, — вспыхнув и покраснев, бурчит она. Мужиков не видела раньше, что ли? Она же доктор или нет? Немного помедлив, Мелисса направляется к закрытым стеллажам в углу палаты. — Кстати, — говорю ей будто бы между прочим, — ты слишком мелкая для врача. И, насколько я припоминаю, ты помощница Джанин… — Да, — неопределенно отвечает Мелисса, все также недовольно сопя и роясь на полках с синими тряпками. — А чего здесь делаешь тогда? — Народу мало, попросили присмотреть. — Кто тебя просил? И почему надо за мной присматривать? — Мелисса бросает мне синие хлопковые брюки и такую же сорочку. Ну что за нахуй. Опять синее. Если я чего-то не люблю сильнее, чем свою новоприобретенную частичную слепоту, так это синий, мать его, цвет одежды. — Потому что ты при смерти был, ты совсем тупой, что ли? — отчего-то злится она. — Надо было одного тебя тут бросить? — А где все ваши доки? — Слишком много пациентов… И вообще, чего ты пристал? Хочешь — выметайся. Нужна информация — сам меня найдешь! — разворачивается и с видом владычицы мира покидает помещение. Вот оно что! Она не оставляет надежды отомстить Джанин за что-то, и караулила меня, чтобы я помог осуществить ее планы. Все-таки так и тянет баб использовать меня в своих целях! На том диске должно быть что-то совершенно убойное, если Мелисса так хочет его обнародовать. Странно только: почему она сама этого не сделает? Боится? Черт, как глаза слезятся. Надо встать, хотя пролежав больше двух недель, сразу точно не смогу. Медленно, потихонечку, так. Стою вроде устойчиво. Интересно, где тут можно сигаретами разжиться? — Лидер, ты как? — раздается от двери грубоватый голос, который невозможно спутать ни с каким другим. — От тебя такая красотка выскочила, аж дух захватило. Ты чего ей сделал-то? — О, как раз сейчас у Джойса сигарет стрельну. — Курить есть? — хрипло спрашиваю Саммерса, не оставляя попыток встать. — Не вопрос, лидер, — достает из пачки папиросу и протягивает ее мне вместе с зажигалкой. — Ты как, жить будешь? — Ну, пока не помер. Какие новости, Джойси? — первая затяжка дается с трудом. Голова кружится от смены положения и вдыхаемого дыма, грудь раздирает на части, но как бы там ни было, я чувствую себя живее всех живых! — Джанин бегает, как будто ей на хвост налили скипидару. У нее все виноваты, всех надо расстрелять. Макс ее еле сдерживает. Она утверждала, что ты диверов спецом отпустил, типа ей это Эрудиты донесли, что ты упустил Фора с девкой. Хотела тебя вылечить и расстрелять. Типа показательную казнь организовать… Но вроде сейчас немного успокоилась. — С Джанин я разберусь. А че там насчет встречи в верхах? — Сегодня. Скоро, — коротко извещает меня Джойс и посматривает настороженно. — Ты хочешь там быть? — Хочу, вот только ноги что-то не держат. Наши в полном составе? Все живы? — Саймон погиб, схватил пулю в голову. Так что еще одним лидером меньше. В рейде много погибло молодняка… — Ну как всегда, блядь. — Из наших никто не погиб, легкие ранения у некоторых. Ворон на ходу из драгстера вывалился, руку сломал, тут недалеко прохлаждается. А тебя Вайро на обратном пути нашел и сюда привез. Мы думали, ты… — Заткнись, Джойси! — обрываю я его душеизлияния. — Когда-нибудь ты спляшешь на моей могиле, но не сейчас. Давай, помоги мне… — Вы что, курили тут? В отделении клиники? — В палату с криками врывается Мелисса. Черт, какой у нее визгливый голос, аж зубы сводит! — Эрик, у тебя легкое повреждено, а ты куришь! Прямо в палате! Ты с ума сошел? — Джойс, делай что хочешь и как хочешь, но избавь меня от этой девки, пока я ее не прибил, — негромко прошу я Саммерса, а он как-то судорожно сглатывает и кивает. После чего берет девку за локоть и ведет на выход. — Да что вы себе позволяете! А ну, отпусти! — Ха, вырваться из стальной хватки Джойси не могу даже я, не то что дурища-Эрудитка. Джойс всегда прет как танк — так что трепыхайся-не трепыхайся, да только без толку это все. Как хорошо без визгов. Так. Пробуем опять встать.***
— Таким образом, понятно, что фракция Отречение погрязла в коррупции, за фасадами домов творилось насилие, разворовывались ценнейшие и необходимые всем ресурсы. Но несмотря на это, они вот уже почти сто лет являлись правящей фракцией. Мне стало известно, что каждые десять лет фракция использовала запрещенные методы, а именно: вводила сыворотку памяти в систему водоснабжения и стирала жителям города воспоминания. То есть, мы сохраняли все навыки, но ничего не помнили. А потом нам внушались новые воспоминания. Маркус Итон и его приспешники собирались со дня на день провести очередную диверсию в отношении жителей Чикаго, поэтому я не могла себе позволить медлить… И вот такая муть на час. Она уже час вещает, какая она молодец, как она все хорошо и правильно сделала. И ведь как складно, не придраться. Разгромила целую фракцию, обосновала, и вот теперь ждет аплодисментов. И, кажется, они у нее будут. От слабости не могу долго быть на ногах, поэтому стою, привалившись к стене. Пот холодными дорожками стекает по спине, дышать все еще тяжело. Воздух медленно с присвистом входит в легкие, но как глубоко не вбирай его в себя, все равно надышаться не получается. На каждом вздохе в груди возникает острая боль и отпускает только на выдохе. Но Бесстрашные все стоят, и сейчас не время показывать свою слабость. Повязка на груди вся пропиталась кровью, надо бы сменить. Однако пока примадонна вещает — нельзя уходить. Джоанна Райес, присутствующая тут как представитель Дружелюбия, смотрит на Метьюз с недоверием. Кану, по-моему, поебать и на Эрудицию, и на ее лидера, ему важно, чтобы его не трогали и его Искренних. Все и так понятно, Джанин — королева, все остальные ее слуги, давайте пойдем уже отсюда, блядь! — Если вы согласны, что фракция Отречение себя изжила, а у Эрудиции все возможности для грамотного и справедливого управления, прошу лидеров поднять руки, — царственно произносит Метьюз и обводит не терпящим возражений взглядом всех присутствующих. — Вы уверены, что ваше предложение внесет мир в наше общество? — хмурясь, спрашивает Джоанна. — Не я начала эту междуусобицу, — отвечает ей Джанин и оборачивается на Макса, ища у него поддержки. — Лидер Бесстрашия может это подтвердить. Во всем виноваты сепаратисты-дивергенты, которые не поддаются контролю. Но, если у меня будет достаточно полномочий, я решу вопрос с этой угрозой в сжатые сроки. Так вы согласны? — Я против правления Эрудитов, — Джоанна смотрит на Джанин прямо, не пряча взгляда, и я невольно начинаю восхищаться ее упорством. — Но нам не оставили выбора. Наша фракция придерживается мирного урегулирования всех конфликтов и не терпит насилия. Я за, если ваше правление принесет мир нашему городу! — Я могу это гарантировать! Ну, а вы, мистер Кан? Что вы скажете? Вы согласны со мной? — Ваша позиция ясна, и оснований не доверять вам у нашей фракции нет, — обтекаемо произносит лидер Искренних. — Однако, вся эта ситуация с дивергентами требует отдельного расследования. Вы утверждаете, что Бесстрашные пытались принудить к миру Маркуса Итона, но в итоге они убили его. И сейчас среди нас нет ни одного представителя этой фракции. Как такое возможно? — Все представители фракции Отречение воспротивились нашему решению, — холодно чеканит Джанин, и я чувствую в ее голосе некую панику. — Они скрываются сейчас, так же, как и дивергенты! Отреченцы предали наши устои, они выступили против всех жителей, угрожая нашим воспоминаниям, и мы временно вычеркнули их из совета. Но как только установится порядок, мы немедленно организуем и восстановим фракцию. Это все вопросы? — По Джоанне Райес я вижу, что это далеко не все вопросы, которые она хотела бы задать, но подчиняясь обстоятельствам, она молчит, злобно посматривая на Джанин и отирающегося возле нее Макса. — Тогда прошу голосовать! Лидеры один за одним медленно начинают поднимать руки, пока, наконец, все взгляды не оборачиваются ко мне. Я делаю вид, что безмерно удивлен. — О, я тоже лидер? — Эрик, может, тебе в клинику пройти? — холодно интересуется у меня Метьюз, видимо, опасаясь, что я могу выдать что-то незапланированное: в моей лояльности она очень сильно сомневается. — Ты бледный какой-то и выглядишь… не очень… Ты только скажи — ты за? — Конечно, Джанин, я «за» обеими руками, — киваю так старательно, что у меня начинает кружиться голова и мир кренится в одну сторону. — Ты же знаешь. А теперь, с вашего позволения, я пойду, — театрально поклонившись, я выхожу, чувствуя на себе их взгляды, все до одного. Так, теперь твердой походкой выйти в коридор. Осталось пять, четыре, три… Вот же блядина эта Метьюз, черт бы ее подрал, а! Все повелись на эту тупую разводку. Ну просто охренительно! Теперь Джанин лидер всея и всех. Поздравляю! Главное, дойти до лазарета без приключений, а то в глазах темнеет и ноги отказываются выполнять свои функции. Так, стена, хорошо… Чувствую плечо под своей рукой. О, вот и второе. Сквозь темные круги, что возникают перед глазами, я вижу, что это Вайро с Джойси. Да, парни, похоже, без вас никак. — Эрик, может, Мелисса не так уж не права? — Мелисса? Джойс запомнил ее имя? Вот ведь охуенно как. — Может, полежать тебе чутка, а? — Мелисса не права, — стараюсь ответить твердо, но получается херово. — Мне просто нужна перевязка. И регенерация. — Ща, найду кого-нибудь! — О, попер Мелиссу искать, как пить дать. — Ну что, лидер, жив? — спрашивает Вайро, целенаправленно оттаскивая меня к медкорпусу, уже догадавшись, что без докторов не обойтись. — Меня, брат, вообще-то не так легко убить. Но нам надо срочно валить отсюда, Вайро, — доверительно сообщаю ему, поскольку он уже не раз доказал мне свою преданность. Да и выбора — кому доверять, — у меня особо нет. — Джанин меня терпеть не будет. Если она сейчас меня ушлет куда-нибудь, мне точно пиздец. Так что… Будьте готовы, соберите всех, кому доверяете, попробуем завтра вечером выдвинуться отсюда. Около Стены наши базы пустующие. Там обоснуемся пока. Давай, брат, не подведи. Вайро кивает и доводит меня все-таки до медиков. Да, собственно, я уже и не сопротивляюсь — чем быстрее я буду твердо стоять на ногах, тем лучше для всех. Перевязка, манипуляции, регенерация… Вот эта их новая разработка — регенерирующие уколы — это все-таки нечто. Уже через полчаса я вполне прихожу в себя, боль отпускает, останавливается кровотечение, и я чувствую себя почти полноценным человеком. Почему в Бесстрашии такого не было? Сделал себе инъекцию — и наутро как новенький! Я уже намереваюсь пойти к Мелиссе, когда меня останавливает Макс с заявлением, что мы едем в Искренность за оставшимися сбежавшими дивергентами. На все мои попытки возразить и напомнить о ранении, он только холодно окидывает в меня довольно тяжелым взглядом и говорит, что это приказ Джанин. Заебись! Все понятно, они решили от меня избавиться окончательно. Жаль только не получилось привести в исполнение план Мелиссы — похоже, эту вылазку мне не пережить.