Эшли
Просыпаюсь я от пробирающего до костей холода, не сразу соображая, где нахожусь и что происходит. Окно выбито, в комнате жуткий кавардак, а я лежу прямо на полу посреди этой разрухи… Голая. Одна. Точно, я же сбежала из-под ареста, и наше с Эриком выяснение отношений переросло в скандал. А потом как-то так вышло, что мы… Приподнявшись на локтях, я осматриваюсь, понимая, что его в комнате нет. Ушел. В своем репертуаре, не размениваясь на какие-либо объяснения. О-ох, и так обидно вдруг становится, потому что не так я себе все представляла. А выходит, Эрик меня просто попользовал, стравил пар, а на все мои претензии ему плевать с высокой колокольни. Здорово, блядь! Прояснять он ничего не собирается, и никакого взаимопонимания нам не светит, как и доверия. Все бесполезно. Мы даже поговорить не можем как нормальные люди, не передравшись. Сглотнув вставший поперек горла горький ком разочарования, я поднимаюсь с пола, чтобы разыскать свою одежду. В сознании все еще плавает тягучее сладкое марево, которое не отпускает, и я не могу определиться, как теперь вести себя с Эриком, как реагировать на все произошедшее, чем отвечать на его уход. Он ведь меня не заставлял ложиться под себя, я этого тоже по-настоящему хотела, и вроде бы все по обоюдному желанию, но… на душе полный раздрай. Сердцем овладевает тоска, силясь заранее заполнить ту пустоту, которая вот-вот должна в нем разверзнуться. — К черту все душеебство, он все решил за нас обоих! Не хочет, значит, так тому и быть, — говорю я сама себе, одеваясь какими-то механическими движениями. Ноги у меня непослушные, руки — неловкие, и все тело будто превратилось в желе. — Да на что ты вообще рассчитывала? На то, что он останется? Снимет перед тобой свою броню, раскроет душу и между вами все, наконец, станет предельно ясно? Пф-ф, да Эрик скорее сдохнет, чем позволит увидеть свои настоящие чувства! Зашнуровав ботинки, я несколько секунд медлю перед дверью, стараясь оттянуть момент. Попадаться кому-нибудь на глаза сейчас не хочется, слишком уж мы с лидером нашумели, поэтому в коридор выхожу на мысочках, прислушиваясь к окутавшей маяк неправдоподобной тишине. Ни смеха, ни разговоров, ни шушуканий, ни храпа… Честно говоря, это крайне удивляет. Спала я совсем не долго, время едва успело перевалить за полночь, а там, где большое скопление Бесстрашных — настолько тихо не бывает даже ночью. Неужели это лидер так всех распугал, что они решили попрятаться от греха подальше? Эрик, конечно, может перегнуть палку, особенно если пребывает не в духе, но не до же такой степени! Лихорадочно озираясь, я делаю несколько шагов по пустому коридору, чувствуя, как мои лопатки пробирает неприятным холодком, и не могу никак понять, что именно меня тревожит. Подумаешь, тихо… Завтра день тяжелый, вот люди и спят, сил набираются. Мне, кстати, тоже не мешало бы последовать их примеру. Только сперва попить бы, и найти пригодное для ночевки место, раз в моей комнате выбито окно. Заверив себя, что все в порядке, я направляюсь к лестнице, но внимание мое привлекает приоткрытая дверь в комнату Гилморов, мимо которой я стараюсь прокрасться тише мыши, как под моей подошвой что-то звякает. Машинально подняв с пола свою находку, долго ее разглядываю, вертя в пальцах отстрелянную гильзу. Откуда она здесь? Не припомню, чтобы в здании вышки маяка стреляли, видимо, попросту обронили. А потом я замечаю еще одну, прямо в приоткрытом дверном проеме, и мысли одна страшнее другой лезут в голову, складываясь в нелепые догадки и заставляя против воли передергивать плечами. Ощущение тревоги нарастает с каждым тяжелым ударом разгоняющегося в грудине сердца, еще тишина эта… точно мертвая, и все нервы на взводе. Даже не успев толком разобраться в собственных подозрениях, я осторожно толкаю створку, чтобы немедленно разогнать все свои глупые страхи. Коридор оглашает скрипом ржавых петель, точно в скверном фильме ужасов и, кажется, в этот момент весь мир замирает и сужается до одной комнаты, в которой разворачивается жуткая картина. Ворон. Прямо возле входа, раскинув руки в стороны, лежит Ворон, уставившись в потолок остекленевшими глазами. Я зову его тихо, но голос предательски пропадает, и все силы будто испаряются в воздухе, превращая меня в тряпичную куклу. Сердце сжимается в комочек и проваливается в пятки. Затаив дыхание, медленно тянусь к его шее, проверяя пульс. Мертв. Кто-то всадил ему пулю в сердце, когда он, судя по расположению тела, собирался выйти из комнаты. Сани лежит, замерев в неподвижной позе возле кровати, лицом вниз, но даже в полумраке видно с пугающей ясностью, что ей снесло выстрелом часть затылка. И кровь, кровь, растекшаяся по полу, везде! Прежде чем до меня доходит осознание случившегося, я сгибаюсь пополам, как от удара в живот, пячусь назад и спотыкаюсь, выползая в коридор уже на заднице. И только врезавшись спиной в стену, стискиваю ладонью рот, чувствуя, как все мое лицо немеет и перекашивается, а крик застревает где-то в горле. Блядь! Мать твою! А-а-а! Господи, это же неправда. Этого просто не может быть! Разум не соглашается мириться с увиденным, настолько оно чудовищное. Кто мог это сделать? Кто их убил? Если бы произошло нападение, то все давно на ушах бы стояли. Маяк надежно охраняется круглые сутки, и пройти незамеченным через Бесстрашных невозможно! Значит… Нет, нет, нет! Не хочу верить, не хочу даже допускать мысли, что это сделал кто-то свой, поэтому запрещаю себе об этом думать. Нужно сперва найти кого-нибудь, сообщить о случившемся, а не сидеть здесь, как истукан. Каким-то неимоверным усилием воли я заставляю себя подняться и, придерживаясь за стену, точно пьяная, направляюсь в соседнюю комнату. Чувствую, как первый шок медленно отхлынул, оставляя меня один на один с этим кошмаром, больше похожим на дурной сон. Все силы теперь уходят на то, чтобы не дышать слишком громко и, тем более, не кричать, потому что убийца может быть где-то рядом. В комнате Линн меня поджидает не менее страшное потрясение: в падающем из окна лунном свете отчетливо видно два застывших в неподвижной позе тела. Вайро подпустил убийцу слишком близко, он знал его и доверял, и только потом, видимо, успел что-то заподозрить и попытался закрыть собой Линн, прежде чем их настигли несколько выстрелов. Рассыпанные по полу пустые гильзы и тяжелый запах крови подтверждают мои предположения. В другое время я бы не обратила на это внимание, забившись в истерике, а сейчас с ужасом отмечаю каждую деталь, рассматривая раны на спине Тревиса. В груди разрастается ледяной ком, напрочь сбивая дыхание. Меня словно заперли в чужом мире монстров и ночных призраков, из которого не выбраться без посторонней помощи, и кого-то другого заставили сжимать моими руками мою же голову. Ощущение, что я рехнулась, не оставляет ни на минуту, мне жутко. Страх, беспомощность, разлившаяся за ребрами боль; тугой комок из жгучих эмоций будто резко вырывается наружу, выталкивая меня за дверь, к лестнице. Нужно проверить. Скорее, скорее! Сердце ухает тяжело и больно, ступеньки мелькают как в карусели, но в комнате на шестом этаже пусто. Эрика нет. Захлестнувшее на долю секунды облегчение немедленно сменяется волной тошнотворного ужаса. Где он, что с ним? Борясь с подступившей дурнотой, я приваливаюсь спиной к деревянной створке. На какой-то миг, на одно мучительное мгновение мне кажется, как будто на шее затянули петлю, и я никак не могу втянуть воздух в легкие. Но потом отпускает, дышать становится легче. Он мог пойти в душ, спуститься в пищеблок или отправиться проверить дежурных, и я, скинув с себя оцепенение, спешу обратно к лестнице. Бегу вниз, совершенно не заботясь о тишине. В душевой шумит вода, на замызганной плитке ничком лежит нагое женское тело. Майра или Мелисса… Судорожно кусая губы, я намеренно прикрываю глаза: не могу себя заставить смотреть, словно обезличивая этого человека, мне легче принять его смерть. Стараюсь абстрагироваться от происходящего, чтобы окончательно не запаниковать, но осознаю каждую секунду, тянувшуюся в целую вечность. Липкий ужас забирается под одежду вместе с холодом ночи, я дергаю напряженными плечами, стараясь отогнать это губительное чувство, поглощающее все мое существо, и принуждаю себя двигаться. В пищеблоке я тоже не задерживаюсь, сразу направляюсь к выходу, лишь какой-то частью сознания отмечая еще двоих убитых. Судя по одежде — изгои. Время словно застывает, превращаясь в вязкую субстанцию, которая поглощает звуки моих шагов, замедляет движения, и все внутри меня неумолимо сжимается до размеров одного бешено бьющегося сердца. Я не хочу выходить наружу, потому что на уровне инстинктов ощущаю, что там произошло нечто, к чему я не могу быть готова, но и заставить себя остаться внутри маяка мне попросту не по силам. Неведение не станет для меня спасением, ведь Эрика я так и не нашла, а страх за него пересиливает все другие чувства, даже элементарный инстинкт самосохранения. Двор встречает меня холодным ветром, все той же могильной тишиной, прогорающими кострами и густым, окутавшим окрестности маяка туманом, который, казалось, служит ограждением от всего остального мира. Я молча, преувеличенно аккуратно, как будто двигаясь по минному полю, переступаю через расстрелянных дежурных, заглядываю в крайние палатки и ошарашено иду дальше, пытаясь хоть немного оправиться от шокового состояния. Чужие, застывшие восковыми масками лица расплываются перед глазами, словно через плотную завесу дымки, и кажутся мне нереальными, а в голове отчаянно бьется единственная мысль: «Не он. Не Эрик!» Необходимость постоянно быть начеку бьет меня крупной дрожью, и я не понимаю, сколько еще выдержу в этом невозможном напряжении, балансируя на грани, прежде чем безотчетный страх поглотит меня до последней клеточки тела. Собственная беспомощность достигает критической точки, и скверные мысли являются как по заказу. В голове никак не укладывается, что все люди, кто был на маяке, хладнокровно перебиты. Ни одной живой души не осталось! А я брожу среди мертвых, как по кладбищу, и до сих пор живая. Почему убийца меня не тронул? Не заметил? Пожалел? Вряд ли. Может, оставил напоследок, а теперь просто поджидает, прекрасно зная, что никуда я от него не денусь? Это больше похоже на правду. Но вопреки настойчивому позыву инстинктов бежать без оглядки или, на худой конец, сползти на землю и отключиться от происходящего, которое больше невозможно выносить, я упорно продолжаю огибать палаточный лагерь. Направляюсь за контейнеры, где-то в глубине подсознания понимая, что ни единого шанса спастись у меня все равно нет и не было. Потому что убийца здесь, он выбирается из дальней палатки и совершенно бесшумно идет дальше, оставаясь в тени контейнера. Мне удается разглядеть только высокий силуэт, облаченный в черную форму Бесстрашия, и пистолет, с навинченным на дуло глушителем, который поглощает звуки выстрелов. Не сводя с темного силуэта взгляда, я осторожно двигаюсь следом, словно стараясь оттянуть неизбежное, с запозданием удивленно отмечая, что ладонь мою оттягивает холодный металл оружия, подобранного возле одного из убитых бойцов. Когда убийца скрывается за контейнером, я крепче обхватываю рукоятку пистолета и прибавляю шаг, заворачивая за угол, откуда уже раздаются глухие хлопки. — Стой. Сто-о-ой! — срываюсь я на крик, но понимаю, что опоздала. На земле в предсмертных конвульсиях бьется человек, в котором я узнаю Джойса Саммерса. Чертов ком, намертво застрявший в моем горле, мешает дышать, и я откидываю голову назад, но выступившие слезы все равно переливаются через край и текут по щекам, когда вижу на его суровом лице совершенно растерянное и какое-то беззащитное выражение. Убийца стоит ко мне спиной, и я щурюсь, пытаясь распознать, кому принадлежит эта безмолвная тень, но что-то внутри подсказывает, что я и так знаю. Он снова стреляет, хладнокровно добивая хрипящего Джойса, и только потом оборачивается ко мне лицом, окатывая таким злобным взглядом, будто силится убить на месте одними глазами. — Эрик? Я отступаю назад, не в силах принять страшной правды, глядя на такого знакомого, родного и одновременно чужого, совсем на себя не похожего, человека. Смотрю и собственным глазам не верю, что это он. От него, прежнего, словно лишь пустая оболочка осталась: человеческий образ неумолимо стерся, являя другой, давно в нем таившийся и безудержно опасный. Отчаянно мотая головой, я начинаю жалобно поскуливать от леденящего ужаса, разрываясь между желанием броситься к Эрику, встряхнуть его, спросить, какого хрена он творит, и бежать сломя голову, потому что от него веет холодом, остро разит смертью, а тяжелый, полный ненависти взгляд забирается ядом под кожу, парализует, заставляя задыхаться подступающей к горлу горечи. — Кто ты? — едва слышно, одними губами произношу я, пугаясь от его жуткой улыбки еще больше. Это не Эрик, не он! Даже язык не поворачивается назвать это чудовище его именем. — Я монстр, ты сама меня так называла. — Вместо голоса — шипение, и, кажется, что говорит не человек, а кто-то внутри него. Он прав — монстр, другого определения и быть не может. Только монстр мог безжалостно перебить собственных людей, которые ему доверяли. А теперь, видимо, пришла моя очередь мерить свою жизнь утекающими секундами… Руки у меня ходят ходуном, палец подрагивает на спусковом крючке, но, собравшись с силами, я поднимаю пистолет и направляю его на убийцу. Он видит это и ухмыляется шире: — Ты не сможешь меня убить. Никогда. Никогда! Никогда! Его слова прошивают насквозь, как пули, отчего глаза стремительно заволакивает яростью. Он разрушил все, что только можно, убил всех, кто был мне дорог, а теперь еще и издевается! Выстрел бьет по барабанным перепонкам, заливая пространство противным звоном, отдача проходит вибрирующей волной по моим мышцам. Монстр падает на землю, и тишина рассыпается, превращаясь в шорох ветра, в шум деревьев, в шелест травы… Ночь рвется в клочья, тает вместе с контейнерами, палатками и маяком, обнажая из своего дьявольского мрака овраг Дружелюбия. Я холодею до самых кончиков пальцев, выронив пистолет, во все глаза уставившись на лежащее возле разбитого драгстера неподвижное тело. Эрик… Все снова повторяется… Господи, как это возможно? Я не могу, просто не могу видеть, как он умирает! Это страшно, так страшно… На каждом новом вдохе мне кажется, что сердце от пульсирующей в нем боли разлетится на куски, но оно исправно продолжает свою ритмичную работу, только продлевая это нестерпимое мучение. Земля уходит из-под ног, я со стоном падаю рядом с Эриком на колени и изо всех сил сжимаю руками голову, в которой все помутилось. У измученного очередным ночным кошмаром сознания на мысли уже не хватает сил, и когда на его губах вскипает кровавая пена, а на груди медленно расползается багряный цветок, я зажмуриваюсь и ору во все горло.Эрик
Утолив первый голод, я беру с собой из пищеблока пару банок консервов, чтобы десять раз не ходить, и возвращаюсь к себе. Уже оказавшись на своем этаже, предвкушаю, как сейчас высмолю папиросу и завалюсь на полу рядом с мелкой, чтобы завтра на рассвете попытаться убедить Фора сотрудничать. Хотя и отдаю себе отчет — надежды на это мало. Ловлю себя на мысли, что думать о Форе не хочется, потому что чем больше я о нем думаю, тем яснее понимаю, что идея объединения заведомо провальная. Но выбора у нас особо нет, я должен сделать все, что в моих силах — небольшой горсткой Бесстрашных выступать против Сэма мы не можем, в этом идиотский Райн прав. Уже почти добравшись до своей комнаты, я слышу истошный вопль оттуда, где я оставил мелкую. Обе банки, что были в руках, падают на пол и укатываются в неизвестном направлении. Со всех ног бросаюсь на крик, лихорадочно перебирая в голове, что же могло случиться. Предположения проносятся от самых опасных — она схватила снайперскую пулю, неосмотрительно высунувшись в окно, до идиотских — появления в комнате крысы, невесть как оказавшейся на верхних этажах. Но Финн опять, уже в который раз, удается удивить меня. Ворвавшись в комнату, я застаю её на полу, судорожно сжимающую голову. Поскольку принес я её сюда без одежды, в одном одеяле, она так и сидит голая, но Эшли это, кажется, мало волнует, и подниматься она не собирается. Подхожу, отмечая, что на мое появление она никак не реагирует, видимо, продолжая спать в такой странной позе. Подхватываю на руки легкое тело, усмехнувшись про себя тому, что за последние сутки я только и делаю, что ношу её на руках. Опускаюсь вместе с ней на кровать. Прижимаю к себе, не отдавая отчета в своих действиях, интуитивно понимая по её сгорбленной позе, что приснилось ей что-то не очень радостное. Что неудивительно, учитывая события последних месяцев. Поддерживаю её, чтобы не упала, чувствую, как она вся напряжена: каждая мышца будто сведена судорогой, глаза закрыты, а дыхание поверхностное, как при воспалении легких. Буквально через секунду Эшли вздрагивает, распахивает глаза и смотрит на меня бессмысленным взглядом. Её рука ложится на мою грудь, сжимается в кулак, сминая футболку, и так несколько раз, словно проверяя, что все это реально. Я видел такое после пейзажей. Что же за сны ты видишь, мелкая? — Что, кошмар приснился? — озвучиваю свои мысли тихо, чтобы еще больше не напугать. Она так неожиданно вырубилась после нашей… хм, ссоры, и я не знаю, как она относится ко всему произошедшему. Хоть и стонала подо мной очень даже недвусмысленно. Эшли поднимает на меня глаза, в которых появляется осмысленное выражение и вопрос. Вертит головой, хмурится. — Какого черта, Эрик? — пытается слезть с моих колен, тянется к пледу, натягивая его на себя, прикрывая грудь. Я не могу подавить усмешку, настолько все это выглядит нелепо. — Как я здесь оказалась? — В твоей комнате окно разбито. Ну и… вообще почти все разбито. Поэтому, когда ты уснула, я принес тебя сюда, чтобы ты не околела. — Ну надо же, откуда столько заботы? — ворчит она, выпутываясь из моих рук. — Дай мне что-нибудь надеть, не пойду же я в одеяле по коридору. — Куда это ты собралась? — наступает моя очередь хмуриться. — Твоя комната… не пригодна… — Я найду, где переночевать, — упрямо дергает она плечом. — Это не проблема. — А в чем проблема переночевать здесь? Она ничего не отвечает, только стоит, бескомпромиссно глядя в стену и явно намереваясь упрямиться и дальше. Пожав плечами, я встаю и направляюсь к шкафу со своими нехитрыми пожитками, перебирая в голове варианты, как же заставить ее остаться. Раньше она всегда сама находила меня, сама завязывала разговор. Теперь же я точно знаю, у нее накопилось ко мне много вопросов, но задавать она их не будет, даже понимая, что я отвечу. Сейчас-то уж точно отвечу. Потому что упрямая, как ослица! — Вот, надеюсь, тебе подойдет, — я бросаю ей футболку и свитер. Она облачается, и я низко опускаю голову, чтобы скрыть усмешку: футболка ей почти до колен, а рукава вытянутого свитера неудобно свисают еще ниже. Она поправляет их, сминая на руке гармошку до самой шеи. Промучившись с неподходящей одеждой какое-то время, она, гордо вздернув нос, уже направляется к двери, когда я окликаю её: — Эшли, подожди! Она останавливается, но не поворачивается ко мне. Я подхожу, легонько развернув её за плечи к себе лицом. Рукава свитера опять сползают, и я, пряча ухмылку, заворачиваю их, медленно, методично и, посматривая на Эшли, — слежу за ее реакцией. — Эрик, чего ты добиваешься? — спрашивает она с вызовом, но голос звучит уже значительно мягче. Видимо, причиной этого стали мои подрагивающие в едва сдерживаемой усмешке губы. — Я лишь хочу, чтобы рукава не болтались, — объясняю я, поднимая на Эшли взгляд. — И поговорить. Она рассматривает меня, пристально, словно пытаясь заглянуть в душу. Я не отвожу глаз, впитывая в себя её образ: растрепанные, чуть отросшие волосы, резко выделяющиеся на лице скулы, поцарапанный нос, шишка на лбу, уже почти совсем зажившая, едва заметная. Обветренные, чуть припухшие от наших безумств, губы. И глаза. Огромные сейчас. Темные в полумраке комнаты, оттенка не разглядеть, но я точно знаю, какой он. Она смотрит на меня, и я почти физически ощущаю, как колючесть исчезает из этого взгляда, в нем опять разливается тепло — то единственное, способное отогреть меня. Знаю, что она уже согласилась, но природная гордость не дает ей просто так сдаться, и она отнимает у меня руку с туго закатанным рукавом. — Все, хватит. Дальше я сама. — Быстро и ловко перебирая пальцами, Эшли деловито закатывает второй рукав и, наконец, снова на меня смотрит. — Курить есть? — Есть, — киваю и неожиданно вспоминаю, что пачка-то осталась в моей куртке, а куртка в разгромленной комнате Эшли. — Только их надо принести, — все-таки усмехаюсь я, вспоминая наш «разговор». Эшли пожимает плечами и усаживается на кровать, а я выхожу за дверь и спускаюсь на этаж ниже. Народ еще явно не спит, но коридор пуст, только дверь в разгромленную комнату чуть приоткрыта. Я хватаю свою куртку и уже хочу вернуться, когда замечаю возле разбитой тумбочки странный предмет. Точнее, сам предмет очень даже обыденный — это простая тетрадка, которую везде таскают с собой Эрудиты, чтобы умные мысли записывать — сам такую носил. Но странно, что она делает тут? Тем более в комнате Эшли… Решаю спросить об этом у нее в свою очередь и забираю тетрадь с собой. В своей комнате обнаруживаю, что эта заноза нашла-таки выпавшие из моих рук банки, а значит, порывалась сбежать. — Уйти хотела? — поднимаю брови, намекая на вскрытые консервы, которые она могла взять только в коридоре. — Хотела, — кивает Эшли, одаривая меня довольной улыбкой. — Но потом передумала. — И что же тебя остановило? — Решила сначала перекусить, — пожимает она плечом. — И тебя выслушать. Вдруг ты скажешь что-то, что заставит меня тебе поверить. — Хм… — Формулировочки, однако. — Я до сих пор мало сделал, чтобы ты верила мне? — Сделал немало, — подозрительно легко соглашается она, даже кивнув в подтверждение своих слов. — Однако некоторые твои поступки расходятся с действиями, которым хочется верить. Следствием одного является то, что я сижу здесь, в твоем огромном свитере, а не сплю с своей комнате с целым окном. — Насколько я помню, ты сама начала швыряться в меня вещами… — Ясно, — Эшли решительно поднимается и направляется к двери. — На колу мочало, начинай сначала. Так у нас ничего не выйдет, Эрик. — Подожди, — уже в который раз я ловлю ее руку и не отпускаю. — Я папиросы принес. Ты ведь курить хотела? Эшли поджимает губы и так же решительно, как направлялась к двери, идет к окну, дергает на себя раму и садится на подоконник, свесив одну ногу, а вторую согнув в колене. Я слегка зависаю — она выглядит почти нереально. В комнате полумрак, свет я не зажигал, но луна сегодня такая яркая, что все прекрасно видно. Эшли сидит и кажется странной — худая, взъерошенная, в одежде не по размеру, а мне хочется её целовать. Отогнав непрошеные мысли, я достаю пачку и даю ей вместе с зажигалкой. Эшли прикуривает, затягивается и легонько выдувает дым в открытое окно, провожая его взглядом. Ловлю себя на мысли, что я просто стою и пялюсь на нее, и чтобы скрыть неловкость момента, подвигаю к себе стул, выбивая из пачки папиросу. Прикуриваю молча, но легче не становится. Все так же сложно, только теперь еще появилось что-то новое, объяснение чему я найти не могу. — Что тебя тревожит? — нарушаю я затягивающееся молчание. — Кошмары не снятся на пустом месте. Эшли глубоко вздыхает и ставит локоть на свое колено, оперевшись лбом на тыльную сторону ладони. Зажатая в тонких пальцах папироса в темноте ярко выделяется тлеющим угольком, а я вдруг не к месту думаю, что у Эшли под всей этой слишком широкой для нее одеждой ничего нет. И, прикрывая глаза, тяну холодный воздух от окна. — У меня слишком много вопросов, — хмыкает Эшли, делая новую затяжку. — И, как обычно, ни одного ответа. И никого, кто желает хоть что-то прояснить. — Я могу ответить на некоторые, — хрипло отвечаю я, гипнотизируя свои ботинки, только чтобы не пялиться на нее так уж откровенно. — Если только не начнешь спрашивать глупости. Эшли поворачивает голову в мою сторону, смотрит на меня с невеселой ухмылкой и снова переводит взгляд в окно. — Почему, Эрик? — так непривычно тихо, что мне приходится вслушиваться, спрашивает она. — Почему ты мне ничего не сказал? Я ожидал этот вопрос, но, тем не менее, он застает меня врасплох. Ожидал, потому что в момент нашей ссоры, сопровождающейся погромом, Эшли уже вменяла мне это в вину, но тогда это был вызов, и на вызов я ответил. Сейчас же она спрашивает как человек, который жизнь готов за тебя отдать, но ты все равно не доверяешь, и тем самым ранишь его. Это понять не трудно. — Ты оказалась тем самым фактором, который я не могу просчитать, — прячу ухмылку изо всех сил, но никудышный из меня актер. — Я совершенно не представляю, что ты будешь делать в следующий момент, где окажешься, что скажешь. Я даже Вайро подключил, он разбирается в таких вещах, — смотрю на нее исподлобья, — но и он не разобрался… Она фыркает и, последний раз затянувшись, выбрасывает сигарету в окно. Складывает руки, обхватив свое колено, и выжидательно смотрит на меня. — Значит, поэтому ты Вайро на меня натравил? — Я только попросил его выяснить, как ты себя поведешь в нестандартной ситуации. Он сказал — непредсказуемо. И еще кое-что добавил. Но это к делу не относится. — В её взгляде мелькает целый калейдоскоп эмоций, от веселья до возмущения, и в итоге он становится укоризненным. — Зачем это все надо было? Это просто какой-то непрекращающийся кошмар… — Если ты имеешь в виду моделирование, то это все задумка Макса с Метьюз. Я вообще не хотел иметь дело с Эрудитами. Но стоило мне сказать об этом, как от меня сразу попытались избавиться. Джанин хотела перехватить власть у Отречения, а Сэм просто ее переиграл. — Значит, все лидеры участвовали в этом? — Макс и Джанин вот уже четыре года как любовники. Были. Ричарду все было по барабану, его держали только для галочки. Саймон был на их стороне. На меня она, конечно, рассчитывала, на мою поддержку и одобрение, это понятно. А Сэм, как оказалось, вел свою игру. Он все это время, зная о том, что задумала эта сучка, собирал и организовывал изгоев. Джанин чувствовала, что я не на ее стороне, хотя я всячески показывал ей свою преданность. И Сэма она тоже подозревала. Поэтому устроила моделирование раньше, чем планировала. Мне об этом сказали только утром того дня. — Трис сказала, что ты приходил к ним и просил меня вывести. Это правда? — Правда. — Но как, если ты узнал только утром? — Я подслушал их разговор с Максом, когда приехал ночью с рейда. На следующий день был назначен финальный тест. У меня был один неполный день, чтобы хоть что-то успеть, потому что проигнорировать финальный тест я не имел права, должен был присутствовать, как лидер. После теста я и пошел к Фору. Только он ничего не сделал. — Да, но их схватили, отвезли в Бесстрашие, ты стрелял в Трис… Они думали ты предатель. — Если бы я хотел убить Трис, я убил бы. И она сейчас мертвая была бы, как… Ладно. Там была ситуация, когда нужно было доказать свою преданность Максу. Трис выстрелила в него, я ее подстрелил. Было бы странно, что я, имея оружие, просто стою и смотрю, как на лидера нападают, не находишь? А потом пришлось везти Макса в Эрудицию, в клинику. К тому моменту, когда у меня появилась возможность вернуться в Отречение, Сэм уже организовал Бесстрашных и отправил в Эрудицию. Я надеялся, что они смогли скрыться и взяли тебя с собой. — В Дружелюбии ты наставлял на них пистолет… — Я бы арестовал их, а по дороге спровоцировал бы аварию и отпустил. Что мне было еще делать? На тот момент я только узнал о диске, я думал, что можно будет все быстро провернуть. Я ведь предупредил его, что не просто так остаюсь в Эрудиции. — Он не поверил тебе, Эрик. Он до сих пор считает тебя предателем. Тебе обязательно идти к нему? Я пристально рассматриваю Эшли, стараясь отвлечься от неуместных мыслей и здраво оценить её отношение ко мне. Едва ли не впервые мы сидим и просто разговариваем, усмирив свои характеры и выслушивая друг друга. Все мои мысли в отношении того, что без нее все теряет смысл, лишь находят свои подтверждения, это так. Я чувствую. И посему, мне нужно, и даже хочется доверять ей. Так почему нет, черт их всех дери?! — Да. Обязательно. Он мне нужен. — А почему один? Почему не взять с собой еще кого-нибудь? — Если я возьму с собой пару-тройку человек, при неблагоприятном исходе погибнем все. Если возьму отряд бойцов, это будет выглядеть как нападение. А я хочу лишь поговорить. — Эрик, он убьет тебя. Он даже слушать не будет, не ходи к нему, не надо… — В её голосе вдруг появляются умоляющие нотки, и неожиданно мне это приятно. Я глубоко вздыхаю, чтобы сдержать рвущиеся наружу дурацкие эмоции, но в груди теплеет. И хочется её успокоить. — Я знаю. Но я должен с ним поговорить. Должен попытаться. Один. Он умный на самом деле, хоть и упертый без меры кретин. И потом, там его блондинка, она может помочь. — Я хочу пойти с тобой. Я пойду с тобой! — Эшли. Послушай. — Говорю и не узнаю свой голос. Мне вдруг вспоминается, что я могу быть совсем другим. Ощущение такое, как если бы в груди долгое время сидела саднящая заноза, и вот её не стало, а я могу дышать, и еще сам не знаю, как относиться ко всему этому. Молчу. Эшли ждет, что я скажу дальше, рассматривает меня, чуть сощурившись, а я только и думаю о том, как не показать, что мне воздуха не хватает от переполняющих эмоций. — Сейчас не самое простое время. Мы можем погибнуть в любую минуту, мы же воины. Но наша смерть не должна быть бессмысленной. И поэтому просто прошу тебя, взывая к твоему благоразумию — останься. Если все будет хорошо, и Итон меня послушает, то я и так вернусь, а если все плохо, то мы погибнем вместе. И если моя смерть будет оправдана, то твоя будет просто напрасной. Я не могу этого допустить. Только не бессмысленную смерть. Не твою. — Зачем он вообще нужен, этот Итон? — несколько раздраженно и колко выговаривает она, покусывая нижнюю губу. — Ну его в пизду! Пойдем на полигон без него, пусть он прячется на своей базе до последнего… — Он нужен нам. У него неплохие организаторские способности. Он сможет обеспечить потребности людей и их безопасность, он же бывший Стифф. И потом, на базе, помимо Фора много людей, которые попали в Искренность из Бесстрашия. Боеспособных много. Надо рискнуть. Я, на самом деле, сделал уже все, чтобы исход этой всей затеи с сопротивлением был положительным. Командиры получили инструкции, где полигон они знают, копии диска у них есть, значит, у вас всё может получиться и без меня. Так что я пойду. Как сказал тот же Итон, я бывший Эрудит и могу заговорить кого угодно. — Как же ты не понимаешь? — сквозь зубы, почти злобно, шипит Эшли, снова отворачиваясь от меня. — Ну почему ты ничего не понимаешь?! — Я понимаю одно — жизнь самая великая ценность, Эшли. Твоя жизнь. Ты должна ее беречь, со мной или без меня — надо продолжать жить. Обещаешь? Эшли не отвечает, все гипнотизирует что-то за окном с задумчивым видом. А потом, шмыгнув носом, спрыгивает с подоконника и подходит ко мне. Окурок я давно выбросил, и теперь гадаю, что же она задумала. А Эшли, перекинув через меня ногу, оккупирует мои колени и заглядывает в глаза без тени страха, упрека или тревоги. Во взгляде её плещется печаль и то самое тепло, что жизненно необходимо мне. — Я тоже хочу тебе сказать кое-что, Эрик. — Тонкие пальцы дотрагиваются до кромки волос, почти невесомо погладив по щеке. — Не вздумай сдохнуть! Кладу руки ей на талию, отогнав мысль забраться под объемный свитер и почувствовать пальцами ее кожу. Киваю, уже не скрывая ухмылки: — Обещаю. Она деловито устраивается на мне, слегка поерзав и явно не собираясь никуда уходить. Проходится ладонью по моим плечам, несколько отрешённо, а потом поднимает на меня озорной взгляд. — Дай мне еще сигарету. — Тянусь в своей куртке и выбиваю для нее папироску. — Это ты был в тоннеле? Как ты узнал, что я там? — Случайно. — Несколько шалея от её близости, все же собираю мысли в кучу и, не отрываясь, смотрю на её губы, когда она затягивается новой порцией никотина. — Я обследовал тоннель вместе с Бартоном, когда случилось какое-то безумие… А потом услышал, как ты кричишь, нашел тебя всю в крови. И вынес оттуда. — Почему же ты не дождался, когда я очнусь? — В голосе звучит вызов. Опять. А я не могу отделаться от мысли: если ее отшлепать за упрямство, она сильно обидится? — Мне нужно было срочно найти Бартона, я надеялся, что ему можно еще помочь, — укоризненно тяну я, вспоминая по сути недавние события. Но, кажется, будто они произошли много месяцев назад. — Но я не успел. Бартон погиб. — Что там было? — В голосе Эшли появляется неподдельная грусть по добряку Бартону, и она отводит взгляд. — В тоннеле? — Я не знаю, — качаю головой, перехватывая ее руку и затягиваясь зажатой в её пальцах сигаретой. Отчего-то меня вдруг дико забавляет мысль, что она держала эту сигарету во рту, потом я… Почти поцелуй. — Я так и не понял. Бартон погиб от… лазерной установки, которая находится в Эрудиции. Я выяснил, что Бартон видел эту установку и боялся ее. — Эшли удивленно поднимает брови домиком. — Да, получается: ты боишься крыс, а у меня… Короче, мы все побывали в своих кошмарах. Как это получилось, что такое было в тоннеле, я не понял. Мой кошмар пропал, как только я услышал тебя. Ты-то как там оказалась? — Мы обследовали обсервации изгоев на предмет возможного нападения, спустились в люк в Старом Городе, и я заблудилась. — Она затягивается, тушит сигарету о ножку стула и, повернувшись, выбрасывает окурок в окно. А потом… пристраивает ладошки у меня на плечах, слегка поглаживая пальцами кожу. — Потом крысы… Эрик, я думала, что умерла… Ты меня спас… — её голос становится все тише и мягче. Пристально следя за своими пальцами, Эшли проводит ими по татуировкам на моей шее, спускается на грудь и снова поднимается. В конце концов смотрит на меня, и я буквально растворяюсь в ее взгляде. Она так близко, чувствую её едва сдерживаемое горячее дыхание на своих губах, и воздуха не хватает. Эшли целует меня осторожно, будто открывая для себя что-то новое, а я непроизвольно перебираю пальцами свитер, поглаживая ее бедро. И мне уже в который раз за сегодняшний вечер нравится эта игра на грани. Нравится, что она сидит на мне, гладит, окутывает теплой патокой, касается моих плеч, лица, и не хочется думать ни о Форе, ни о Джанин, ни о чем и ни о ком, кроме этой несносной девицы у меня на коленях. Без которой всё бессмысленно. — Кажется, спасать тебя постепенно входит в мой распорядок дня, — шепчу я прямо в её шелковистые губы, стараясь не думать, что где-то там, за ними, прячется язык с соблазнительным шариком. Эшли отстраняется немного и, наконец, улыбается. Так же, как она умела улыбаться во время инициации — расслабленно, с озорством, немного игриво. — Ну я же сокровище, ты не забыл? — она прищуривается, а мое желание поцеловать её уже совсем не невинно растет с каждой минутой. — Такое забудешь, пожалуй, — отвечаю, пытаясь напустить на себя суровость, но выходит, конечно, так себе, потому что соображаю я плохо, когда она сидит на мне сверху. И ерзает еще, устраиваясь поудобнее и не собираясь слезать. Да я и не отпущу. — Эрик, а как же понять, что в этих тоннелях? — старается она отвлечь меня, заметив, что наши ласки становятся все более требовательными. — Я обязательно выясню, что там, — заверяю её, тряхнув головой. — Этот тоннель ведет за Стену, нам нельзя его терять. Пока я был в Эрудиции, пытался выяснить, но толком ничего узнать не удалось. Джанин ставила опыты с применением сыворотки симуляции, за основу которой было взято вещество, выделенное у объекта А-238. И ничего про этот объект, никакой информации. Дин выяснил, что им занимался какой-то Эрудит, который потом стал изгоем. Вот и все, что мы знаем на данный момент. — Подожди, пока мы тут жили, к нам приходил изгой, бывший Эрудит, — вдруг становится необычайно серьезной Эшли. — Как же его звали… Черт, забыла! — Случайно не Мартин Корби? — прищуриваюсь я, опасаясь даже удивиться подобному стечению обстоятельств. Ведь должен же был этот Корби объявиться, если Дин прав и тот действительно был замешан в экспериментах Метьюз. — Точно! — Эшли вскидывается и порывается вскочить с меня, но я насильно усаживаю ее обратно. — Пусти, Эрик, он ведь оставил свои записи! Я их выбросить хотела и забыла! Они в моей комнате! — Вот эти? — так и не отпустив ее с колен, выуживаю из внутреннего кармана куртки тетрадку, которую засунул туда совершенно бездумно. Как чувствовал, что это что-то важное, иначе чего делать эрудитским записям на маяке? — Да! Она! — радостно вскрикивает Эшли, слегка меня оглушив. — Он приходил не так давно, сказал, что живет за Стеной. И что там можно выжить, если знать как. А еще он был на тебя похож. И сказал, что это потому, что все Эрудиты друг на друга похожи. Ты знал его раньше? — Нет, — пожимаю я плечами, все-таки озадачившись такой информацией. — Первый раз услышал это имя от Дина во время последнего сеанса связи. М-да… Вот что, — я откладываю, как оказалось, ценную вещь и притягиваю Эшли к себе обратно: чем ближе она ко мне будет, тем лучше, — пусть тетрадка останется у тебя. На полигоне попробуем ее расшифровать, может быть, скоро к нам Дин присоединится, ему опасно оставаться в Эрудиции. — А как же связь? — спрашивает Эшли настороженно, но глазами хлопает, глядя на меня игриво. — У Дина есть знакомый программист, Гиль, толковый мальчишка, — объясняю, поглаживая ее спину. — Он пока не раскрыт, может остаться на связи. А Дину будет безопаснее с нами. Мне окончательно надоедает трогать этот пресловутый колючий свитер и я решительно нащупываю место, где кончается одежда и начинаются её ноги. Сжимаю колени Эшли пальцами и пробираюсь все выше, задирая свитер вместе с футболкой. Чувствую, как желание снова пробуждается во мне, и не могу больше ни о чем другом думать. Она смотрит на меня, не отрываясь, её лицо все ближе, а я ощущаю её запах и не могу противиться инстинктам… — Ты не замерзла? — шепчу я, когда ее губы оказываются в полудюйме от моих. — Нет, мне жарко, — отзывается она, и вдруг резко отстраняется, играя со мной. А мне приходится сделать над собой усилие, чтобы подавить разочарованный рык. — Подожди, а откуда ты узнал, что меня похитили изгои? Как ты в Хеннок оказался? Я всю голову сломала… — Она, по всей вероятности, понимает, что со мной происходит, и мучает меня намеренно. Но мне приходится брать себя в руки, хотя эта игра даже в какой-то степени забавляет. — Сэм перехватил ваши с братом переговоры, — Эшли снова двигает бедрами, все теснее прижимаясь к моим, а у меня на периферии сознания вертится мысль, как бы незаметно сглотнуть и вздохнуть поглубже. — Когда Коутс узнал, что ты в городе, то отдал приказ найти тебя, — прикрываю глаза, потому что её шаловливые пальцы спускаются по груди к животу. Это одновременно щекотно и возбуждает безумно. Так, что приходится подавлять не к месту готовый сорваться с губ стон. — Я отслеживал переговоры по рации этих ублюдков и понял, что тебя схватили. Правда, пришлось срочно смываться из Эрудиции потом, Сэм, видимо, сообразил, что… Эшли, — немного отстраняю ее от себя, потому что она уже губами легонько дотрагивается до моей щеки, — послушай, это важно. Сэму от тебя что-то нужно. Я стал свидетелем одного разговора, в котором он говорил, что ты его шанс. Что на тебе нечто сработало. Не знаешь, о чем речь? — Даже представить не могу, — её глаза горят желанием, и меня сводит с ума эта картина. Так хочется на все наплевать, но тема слишком важная. — Я первый раз его в Бесстрашии увидела, во время инициации… Он обмолвился, что я похожа на мою мать. Но я совсем не похожа на Марту, которая меня вырастила. Вполне возможно, он знал мою биологическую маму. — Как бы там ни было, на тебя объявлена охота, — на полном серьезе говорю я, не прекращая поглаживать её бедро. — И я так понял, что ты необходима Сэму зачем-то. Так что стоит быть очень осторожной. Надо поскорее уходить за Стену, пока мы не поймем, что ему от тебя требуется. — Ты думаешь, у нас получится его победить? — вопрос звучит грустно и как-то обреченно, что совсем не вяжется с тем, что я ощущаю. Эшли кладет на мою щеку ладонь, аккуратную и теплую, а большим пальцем проводит по нижней губе, окончательно вышибая из моей головы все адекватные мысли. А ведь надо что-то умное ответить! — Главное — это объединиться, — говорю я охрипшим голосом, уже прикидывая, как бы нам переместиться на кровать. — По отдельности он перебьет всех очень быстро, народу-то не так много. Если объединимся, должно получиться. Она убирает свою ладошку, и мне становится как-то пусто и неуютно. Накатывают воспоминания о ранении, как она прокралась ко мне в Искренности, а я потом оставил её там… — Расскажешь мне из-за чего кричала? — перевожу я тему разговора, пробуя немного отвлечься. Но Эшли мотает головой. — Это как-то связано со мной? Она вдруг отворачивается, снова порывается встать с меня, но я беру её за подбородок, осторожно поворачиваю ее лицо к себе. В глазах Эшли столько боли, что становится не по себе. Значит, её кошмары как-то со мной связаны, и вряд ли я выступаю там в образе крысы. Эшли прикрывает глаза и утыкается лбом мне в плечо. Я, помня о сотрясении, аккуратно глажу ее по голове. — Время сейчас такое, тут мало, что можно сделать, чтобы не бояться за свою жизнь. Или жизнь тех, кто дорог. Оказалось не в наших силах это предотвратить. Но в наших силах это закончить. Посмотри на меня. — Поднимаю ее лицо к себе, заставляю встретиться со мной глазами. — Меньше всего я бы хотел оказаться в твоих кошмарах. Я приношу вред тебе? Делаю больно? — мотает головой. — Расскажи мне, Эшли. Может, тебе станет легче? — Мне приснилось, что на маяк напали… и все погибли. А потом… то, что преследует меня во снах уже много недель. Я наставляю на тебя пистолет. Выстрел. Ты падаешь. — Она делает длинную паузу, глядя туда, где у меня тот самый шрам от недавней пули. Райна, как выяснилось! — А на груди пятно крови… как тогда, в Дружелюбии. Ты думаешь, это я, но это не я… Меня вдруг затопляет чувство, которое я испытывал когда-то очень давно. Только теперь оно принимает еще более яркие оттенки. — Я знаю, что в Дружелюбии не ты в меня выстрелила. Всё ее тело напрягается, а взгляд становится тревожным. — Ты знаешь, кто? — Знаю. — Поэтому ты его покалечил? Пытаюсь подавить в себе раздражение — она все-таки волнуется за него гораздо больше, чем требует этика бойцов одного отряда. И осознание этого факта далеко от приятного. Но, стараясь мыслить максимально адекватно, все же отвечаю: — Отчасти. Теперь мы квиты. Он меня не убил, когда у него была такая возможность, я его тоже не убил. Больше долгов у меня перед ним нет. Если он будет вести себя как враг, мне не жаль будет пустить пулю ему в голову. Других причин убивать его у меня нет. И я не хочу больше о нем говорить! — Ладно, не начинай, я уже всё поняла. — Эшли вздыхает и прижимается губами к моей щеке. — А этот полигон… Он похож на Яму? — Совершенно не похож. Больше похож на Дружелюбие, только посреди леса. И ферм нет. — Скосив на нее глаза, я ухмыляюсь. — Скучаешь по Яме? — Да. Знаю, что она разрушена. Теперь даже вернуться некуда, когда победим. — Вот такие разговоры мне нравятся. Не «если», а «когда»! — Мы обязательно все восстановим, Эшли. Мы все вернем, как было. — Ты хочешь вернуть систему фракций? — Я не знаю, — задумчиво качаю головой. — Вся беда в том, что Сэм говорит не такие уж неправильные вещи. Не правильно, какими методами они этого добились, а сама идея бесфракционного общества… Непривычна, но имеет право на существование. Наши предки придумали фракции неспроста, был, наверное, у них какой-то план. И если пришло время отказаться от фракций, мы от них откажемся. Но не для того, чтобы сделать из пяти фракции одну, а для того, чтобы действительно было общество без фракций. Или пусть будут фракции по желанию. Все можно устроить, важно знать, чего мы хотим добиться, какое общество построить! Сэм явно хочет единолично управлять всем городом, для этого у него есть какая-никакая армия. Он провозгласил себя главным, и тех, кто с ним не согласен, просто уничтожает. — А если бы мы согласились, Эрик? Что было бы, если бы мы оставили все как есть? — Сейчас — это или полное подчинение, или смерть. Тогда — мы стали бы личной карательной армией Джанин, ее шестерками. Бесстрашию и так, и так пизда наступила бы. Не мы предали нашу фракцию, а те, кто это все задумал. Метьюз с ее вечным желанием контроля, Макс с его преданностью Джанин, те Бесстрашные, что остались с Сэмом… Я хочу по-настоящему быть свободным, а не потому, что меня таким объявили. Давай закроем окно, холодно уже совсем. И поспать надо бы, хоть немного. Эшли вскидывается, и в глазах её снова появляется решительность. Я думаю, что она сейчас скажет что-то вызывающее, но она снова обескураживает меня. — Я не хочу спать, — заявляет она и, выпрямившись, берет в ладони мое лицо. — Я тебя хочу, Эрик. Все мои подавленные эмоции немедленно возникают снова, стремительно и безапелляционно. Наконец, после всех этих томительных минут игр со страстью, она целует меня по настоящему жарко, и я чувствую, как все возвращается — и голова кружится, и вожделение окатывает с новой силой. Я поднимаюсь со стула прямо с Эшли на руках, не желая отпускать её от себя ни на минуту. Целую её, но при этом исхитряюсь локтем толкнуть оконную раму, которая с грохотом захлопывается, едва не разбив стекло. Эшли фыркает прямо в поцелуй, а я щипаю её за ягодицу, чтобы не выпендривалась. За что немедленно получаю легкий, шаловливый укус… — Накажу, — обещаю низким, окончательно охрипшим голосом, продвигаясь к кровати и спускаясь поцелуями на её шею. — Попробуй, — на выдохе шепчет она, сильнее сжимая ногами мои бедра.***
Слегка ошалевшие от накативших эмоций, все взмокшие, лежим на узкой кровати и пытаемся отдышаться. Эшли тихонько водит по моей руке пальцем, повторяя узор на предплечье, а я думаю, что вряд ли сегодня смогу уснуть. — Эрик, останься со мной… — тихонько и как-то обреченно тянет Эшли, а я прикрываю глаза. — Сейчас никуда я не денусь, ночь вся наша. Спи спокойно. Но утром мне придется уйти. Иначе нельзя. Она медленно тянет носом пропитанный сексом и потом воздух, и я чувствую, как на мою руку, на которой покоится голова Эшли, скатываются две слезинки. Утыкаюсь носом в ее макушку и обнимаю другой рукой за талию, прижимая к себе ближе. Она шмыгает, порывисто вздохнув, но затихает. Говорить больше не хочется. Сколько мы так лежим, не знаю, потому что потерял счет времени, но в какой-то момент понимаю, что Эшли спит. Лежу, смотрю на нее, чувствуя животом ее тепло, слушая ее ровное дыхание. И впервые за все это время мне хочется спросить: «Почему мы?»