Эскапизм

Иногда люди похожи на программный код: кто-то написан про_родителем и обществом сложно, но плохо; кто-то просто, но хорошо; кто-то — одна большая фатальная ошибка — спагетти, сплошные конструкции «jump», никакой стабильности. И в какой бы исходный код Вергилий не забирался, ветки названы бессмысленно, ни одного корректного комментария. И это всегда сбивало с толку: хаотичность людей, как и хаотичность движений Лимбо, была вне прямой чёткого понимания — сколько бы томов по психологии и психиатрии Вергилий не осилил — кто-то всегда выбивался. Слишком много вариаций. Вергилий желал знать, как они мыслят, из чего состоят, но в то же время прямое взаимодействие с хаотиками он отрицал. Переписывать за другими код — бесполезная и неблагодарная затея, всегда нужно искать первопричину, исходные позиции и выстраивать программу самостоятельно, с нуля. Декомпилятор раскидал данные ветвями и папками. За стеной гудела пьяная компания, через три комнаты кто-то трахался, из-под двери напротив его комнаты тянуло травой — Вергилий прикрыл глаза, смаргивая бело-голубую пелену и отпуская раздражение. Продержаться пару недель, и он сможет запереться в родовом доме на Рождество и видеть лишь тех людей, к которым привык. Взгляд скользнул на фотографию в рамке справа от монитора: родители положили руки на его плечи, сестра держалась за манжет — Вергилий улыбался в камеру. Чьё-то присутствие заставило его обернуться. В комнате — никого, но Вергилий отчётливо слышал, как его звали по имени. Издалека. Сквозь время. Последние месяцы Лимбо настигало Вергилия излишне часто, отзывалось предзнаменованием, и что самое странное — бередило чистый лист памяти. Тогда, одиннадцать лет назад, произошла не авария, нечто хуже, потому что внутри всё замыкало, стоило начать копать. А Вергилий копал, взламывал доступные базы — искал. Ни одного упоминания ДТП с единственным выжившим в день, когда он оказался у ворот детского дома, ни в Лимбо-Сити, ни в близлежащих городах. Вергилий перебрал все ключевые слова. Жизнь в поиске себе подобных. Люди, среди которых он вырос, — не были ему подобны, демоны по ту сторону Лимбо — тоже. Вергилий с трудом признавался: Лимбо пугало хаотичностью, но азарт всегда оказывался сильнее. Препарируя истинную сторону действительности, Вергилий искал зацепки. Где его корни, куда ведут ветви его кода. Есть ли возможность взломать собственную память. Чем будет его декомпилятор. Что прячется в его исходном файле. Риторические вопросы, конечно. Скорее даже — список пунктов для решения поставленной задачи. И Вергилий найдёт решение, стоит только нащупать корректный путь. Голоса за стенами постепенно стихали — кампус погружался в холодную тишину комендантского часа. Вергилий услышал шаги задолго до того, как дверь его комнаты открылась и щёлкнул выключатель. Искусственный свет отозвался резью в глазах — Вергилий зажмурился. — Выключи свет. — Глаза портишь. Вергилий молча повернул голову и посмотрел на стоящего у входа в комнату Джозефа — Джозеф хмыкнул и сбил с волос мокрый снег, но свет выключил, подходя к компьютерному столу. — Ну, чё у нас там? Давай, показывай. — Это нужно мне? — Это нужно нам. — Джозеф улыбнулся. — Пожалуйста, давай, показывай, Вергилий. — Позже прийти не получилось? — Ты всё равно не спишь. Ты вообще спишь? — Очевидно понимая, что ответа не последует, Джозеф добавил: — Тренер задержал. Мне жаль, что так получилось. Извини, что не предупредил и потратил твоё время, если потратил. — Ничего. Не имело значения — сарказм это или нет. Вергилия устраивало, что Джозеф умел читать людей и не выходил за рамки, и Вергилий намеревался сохранить этот контакт — Джозеф больше прочих подходил на роль бизнес-парнёра. С ним было легко договориться, он искал компромиссы, умел вывернуться из патовых ситуаций. В прошлый четверг несколько учеников затеяли драку прямо в кабинете. Джозеф оказался среди них, и он остался единственным неотстранённым от занятий. Вергилий смотрел на всё ещё разбитые костяшки кулака, упирающегося в стол, и терзался вопросом — как Джозефу это удалось? Взятка, диалог, раскаяние, искренние извинения, симпатия педсостава или прикрытие со стороны тренера перед чемпионатом? При всех плюсах, пониманием физических рамок Джозеф, к сожалению, не отличался. — Джозеф, тебе не нужно быть так близко, чтобы видеть экран. От него пахло шампунем и травой — не той, которой тащило из-под двери соседа, — травяным покрытием футбольного поля. — У меня зрение минус два. Вокруг радужки почти чёрных глаз виднелся голубой контур. — Ты в линзах. — Не суть. Кулаком Джозеф упирался в стол, второй рукой — в спинку кресла. Это раздражало, потому что кресло разворачивалось вместе с Вергилием от экрана — к Джозефу. — Возьми стул и сядь рядом. — Я только что сделал приседаний триста. Я лучше постою. Стоило декомпилятору свернуться, как железо зависло. Вергилий наклонил голову влево до хруста в шейных позвонках и откинулся на спинку кресла, перебивая Джозефа: — Нет, перезагружать не буду, мы подождём. У меня задачи висят в процессе. Джозеф пожал плечами и навалился на стоящий рядом со столом шкаф с книгами. — Ты пришёл к какому-то общему знаменателю? — Да. — Вергилий дважды ударил по пробелу — система встала намертво. — Меня на это натолкнул твой вчерашний тезис про универсальность мифологем. — Чёртов гений. Вергилий усмехнулся. — Я знаю. Именно поэтому ты здесь. — Ну да. Не ронять же балл перед выпуском из-за дебилов. Бля, последний доклад — как там его, — Джозеф откинул голову назад, уперевшись взглядом в потолок, и дважды щёлкнул пальцами, — ах, да, Александра. Иногда мне кажется, что большинство семей здесь ебётся хорошо если с кузинами и кузенами, поэтому их отпрыски настолько тупые. Высшее общество — это прелесть, конечно. Не советую. Вергилий рассмеялся. Он думал об этом же. — Чёрт, Александр. И он ещё на мой вопрос по его докладу такой: «Нет, Джо, не Алекс, а Александр — нужно так обращаться». Душнила. — Но ты тоже просишь называть тебя полным именем. — Но я не душнила. — Интересно. — Вергилий сложил руки в замок и уперся в них подбородком. — Я думал, ты, как и прочие, набор стереотипов: богатая семья, любовь к классической английской литературе XVI века и регби. — Я набор стереотипов? — Джозеф ткнул двумя пальцами сначала себе в грудь, а потом указал на фоторамку на столе и добавил: — Вергилий, очнись, ты на семейном снимке стоишь в котелке. — Это федора. — Боже мой, извините. Джозеф продолжал смотреть на снимок. Вергилий не собирался поднимать тему семьи, поэтому опустил рамку стеклом вниз, поднимая взгляд. Джозеф кивнул и улыбнулся — он понял. Система ожила. Вергилий тут же свернул часть задач и открыл документ. Наклонившись к экрану, Джозеф посмотрел на оглавление и тяжело вздохнул: — Шрифта поменьше не было? — По требованиям к форматированию текста. — Так, ясно. Мне походу слишком наприлетало по башке мячом, потому что я едва соображаю. Зальюсь кофе с энергетиком и оживу. Ты есть хочешь? Вергилий откинулся на спинку кресла, чтобы увеличить расстояние между ними. Джозеф продолжал смотреть в экран и проматывать документ вниз — к графикам и таблицам. Он принёс с собой не только запах травы, но и цитруса. Человеческое сердце грудной клетке сокращалось в едином ритме — Вергилий это слышал. Джозеф был спокоен. Тогда почему сам Вергилий — нет. На корешках книг по оккультизму, выставленных в ровный ряд позади монитора, хранились сигареты. Вергилий вновь размял шею и потянулся за ними. — О, нет, не при мне. Не вывожу, ты же знаешь. — Джозеф оттолкнулся от края стола, хлопнул Вергилия по плечу и сделал два шага спиной в сторону двери. — Сгоняю за кофе и за пожрать. Я после зала готов убить за еду. — Хочешь, чтобы здесь тащило жратвой? Вергилий открыл пачку и вытащил предпоследнюю сигарету, но закуривать не торопился. — Ой, извините. Я сижу у тебя, как в курилке. Потерпишь. И, пожалуйста, проветри. — Возьми мне… — Я знаю. Джозеф вышел за дверь и вытянул жизнь за собой в коридор. Чиркнув зажигалкой, Вергилий прикурил. В относительной тишине комнаты гудела охлаждающая система компьютера и тлела бумага и табак. Вергилий оттолкнулся ногами, подъехал на кресле к окну и открыл форточку. Мокрый снег размазывался по подоконнику — сигаретный дым вытягивало на улицу. Если всё иначе, если он иной, то зачем одобрение. Зачем Вергилий каждый раз улыбался на семейных снимках, если родители принимали его любым; зачем возился с сестрой, если детское сознание так или иначе обожало его; зачем манеры и выверенный диалог, если люди будут расположены, смотря в кошелёк и на внешность. За спиной вновь промелькнула тень. Вергилий обернулся — никого. Он устал от этого. В последние полгода динамика снова стала отрицательной. Все усилия матери, приложенные в его детстве, шли прахом. Кошмары возвращались. Вергилий хотел домой. Затянувшись в последний раз, он острелил сигарету в снежную темноту и закрыл окно, возвращаясь за компьютер и снова открывая окно декомпилятора. У всего есть причина и следствие. Возможно, не сейчас, но Вергилий разберётся, раскроет головоломку собственного разума и тогда, наверное, отпустит прошлое. Или прошлое отпустит его. В любом случае — нечто по ту сторону его памяти, как и действительность по ту сторону Лимбо, рано или поздно поддастся пониманию. Следствие и причина. Анализируемая программа разваливалась на глазах. Написавший её допустил фундаментальную ошибку, другие люди — растащили по кускам кода. И так много почерков среди строк: система разрознена — люди не сработались. Править нечего. Нужно начинать заново и следить за последующим проектированием системы. Вергилий искал причину: где тот крошечный сбой, который растащили по строкам системы и превратили в мандельбаг. Дверь неожиданно хлопнула. Вергилий вздрогнул. На этот раз шагов Джозефа он не слышал. — Прости, не постучал. Не отрываясь от монитора, Вергилий показал большой палец вверх. — Что ты там вообще делаешь? — Шурша бумажным пакетом, Джозеф подошёл ближе. — Как же тут холодно, я возьму плед? Не опуская большой палец, Вергилий указал за спину. Джозеф стащил плед с кровати и накинул на плечи. — Практикуюсь и зарабатываю себе на сигареты. Не у мамы же деньги просить. На секунду оторвавшись от клавиатуры, Вергилий закрыл глаза. Плед придётся сдавать в химчистку. — Пока таскался по коридорам и уворачивался от коменданта, успел поесть, но — твой кофе и вот, — Джозеф кинул на стол перед клавиатурой пачку сигарет, — пожалуйста. — На кого надавил, чтобы достать? Джозеф нахмурился и хмыкнул, открывая банку энергетика и ставя её на стол. — Насилие — это ужасно. — Насколько я знаю: Майкл до сих в больнице и питается через трубочку. — Насилие — это ужасно там, где можно договориться. Джозеф снова упёрся одной рукой в стол, а второй — в спинку кресла. Очередное предложения взять стул и не стоять над душой прервалось проскользнувшей за спиной тенью и едва различимым шёпотом. Вергилий обернулся резко — до хруста шейных позвонков. — У тебя всё нормально? — Лицо Джозефа оказалось слишком близко. Вергилий исчерпал лимит возможности отстраниться. — Ты в порядке? — Да, я просто устал. — Тогда давай быстрее закончим с этим. Кивнув, Вергилий повернулся к монитору. Нужная строчка стояла прямо перед глазами — та самая, что разрослась в хаотичную сложную в поведении ошибку. От следствий к причине. От общего к частному. Это не декомпиляция. Вергилий ничего и никогда не восстанавливал — восстанавливать нечего. Это декомпенсация. Вергилия разорвали, растормошили — он потерял так много. Он компенсировал — функционировал на заложенном ресурсе. Вергилий изначально ставил задачу неправильно: не кого он ищет, а что он ищет. Вывод прост и одновременно болезнен: это никогда не было изучением иных форм жизни, которые меньше, слабее и глупее — неважно — это было попыткой в адаптацию и социализацию отличных от него существ. Вергилий поднял взгляд на Джозефа — тот наклонился ближе. Вергилий позволил ему это. Или позволил себе.