Umdlali

Утки не выказали Серхио особой приязни, гораздо радушней встретив пожилую пару с маленькой девочкой, видимо, внучкой, у которой в руках был полиэтиленовый пакет с большими круглыми, чуть желтоватыми зернами. Набрав целую горсть, она щедро рассыпала угощение по земле. Довольное кряканье в прозрачном вечернем воздухе звучало несколько неестественно, отдельной звуковой дорожкой из научно-популярных фильмов о природе в стиле Дискавери, не хватало только вкрадчиво-глубокого голоса диктора, наисерьёзнейшим тоном зачитывающего текст о гастрономических пристрастиях и поведенческих повадках гусеобразных. На другом берегу рыбак в ярко-красной клетчатой рубашке, зажав удочку в коленях, снял с крючка какую-то мелочь — не больше ладони, бросил в походное складное ведро оранжевого цвета и засобирался домой. Из небольшого кафе неподалеку тянуло чем-то сладким и пряным, мясом, готовящимся прямо на углях, и дешевым пивом. Судя по тому, что асфальтовое покрытие здесь кончалось, переходя в две идущих вдоль берега неровных колеи, терявшихся впереди, дальше дороги не было. Странно, потому что Серхио отчетливо помнил, что совсем рядом должна проходить трасса к маленькому местному аэропорту, из которого команда вылетала на матчи в крупные города. Рамоса охватило странное чувство — чуть меньше часа назад его окружали изящные отремонтированные дома с красивыми подстриженными газонами, кое-где можно было заприметить голубую лазурь воды в обогреваемом бассейне, кусты акации на аллее вдоль дороги дышали свежестью, чувствовалось, что за ними постоянно ухаживают, несмотря на то, что в южном полушарии сейчас царила зима. Мужчины попадались сплошь... правильные, упакованные в костюмы и отутюженные рубашки. Породистые и величавые женщины, на лицах которых отражалось довольство жизнью, с легким недоумением косились на приблуду-туриста Серхио, но взглядом не провожали, это было бы нарушением этикета, то есть выходом за рамки их размеренной уютной и предсказуемой жизни туда, где начинался мир хаоса, боли и бедности. Он начинался здесь — стоило только выбраться к окрестностям: одежда из аксессуара и статусного ярлыка превращалась в средство защиты от окружающей среды, как правило выцветшая и разношенная до той степени удобства, когда тело привыкает к ней настолько, что перестает ощущать, голоса становились громче и резче, а интонации более открытыми, отрывистыми, растения походили на осторожных взъерошенных зверьков, готовых бороться за выживание, дорога щетинилась выбоинами... Серхио вспоминал бедные районы родного Камаса, узкие улочки, маленькие дворы, щербатые скособоченные ступени, ведущие меж домов от главных площадей в проулки, где царила совсем иная, нежели в центре или в соседней туристической и торговой Севилье жизнь. Жизнь, перепачканная грязью и пылью, но от этого ещё больше, отчаянно живая, жадно хватающаяся за каждый миг, дикая и чахнущая в несвободе дресс-кодов, рабочих принципов, клеток из стекла и бетона и надуманных правил. Рамос боялся признаться в этом сам себе, но хоть в прошлом у никому не известного мальчика и было столько добра и света, столько душевных воспоминаний и радости, умения приходить в восторг от самых обычных вещей... он сам уже очень изменился. Наверное, в этом нет ничего зазорного — но Серхио остро ощутил вдруг приступ стыда, ведь без возможности при первом же порыве пополнить собственный автопарк на понравившуюся R8, подарить изысканные украшения маме, ночевать в лучших отелях, носить брендовую одежду, содержать пару арабских скаковых на собственном ранчо, ужинать в шикарных ресторанах, очаровать очередную мисс-что-то-там, приобретать билеты на самые лучшие места даже за день до начала корриды... он не будет чувствовать полноту жизни, ощущать себя её хозяином. Затаенная горечь и тяжесть постепенно прорывались наружу, приобретая осознанные черты, — мальчику из Камаса достаточно было клочка неба, пустынного пляжа и теплого моря, чтобы чувствовать, как весь мир расстилается у его ног. Да, носясь босиком по песку, он воображал, что под рев стадиона ведет мяч к чужим воротам, прорываясь сквозь защиту соперника, а потом, останавливаясь, чтобы отдышаться, устремлял взгляд наверх, каждый раз со всей горячностью вышептывая детские мечты о лучшей судьбе. Да, как и любой человек, вырвавшийся из тесного мирка условностей, он очень боялся вернуться в безвестность, проснуться однажды Серхио Рамосом, помогающим другу отца в его баре за крайне скромное жалование, потому что так и не закончил школу, рискнув поставить все на футбол и проиграв. Боялся до слабости в ногах, стараясь заглушить ту упрямую и непокорную часть души, которая постоянно и настойчиво, тихим и уверенным голосом твердила, что тогда Серхио был лучше и чище. Он скучал по тому времени, когда полученные в подарок кроссовки Найк с новой системой амортизации, изумительного серебристо-серого цвета с лазоревыми полосами казались такой драгоценностью, что первый месяц он не мог заставить себя выйти в них на улицу. Теперь у Рамоса есть все — слава, деньги, известность, кубки и трофеи, его уважают и ценят мужчины, в него влюблены женщины, которых он ни разу в жизни не видел, и он может выбрать абсолютно любую — кого-то прельстит счет в банке, кто-то купится на физические данные, кто-то поведется на обаяние, кипучую энергию и красивые слова... Идиллия. Гармония. Красота. И посреди всего этого изобильного великолепия — Встречайте! — Серхио Рамос, баловень судьбы... потерянный и одинокий, несчастней, чем когда в четырнадцать лет потерял любимую мамину золотую цепочку, по злой иронии лишенный любви именно того человека, ради которого готов пожертвовать всем и отказаться от любого титула. Быстро темнело. Рамос внезапно ощутил нечеловеческую усталость, пригибающую к земле сильнее груза отборного свинца на плечах. Словно очнувшись ото сна, он поспешил обратно в пансионат университета, недоумевая, почему раньше не чувствовал ни того, что давно замерз, ни того, что зверски проголодался. Еще не дойдя до двери собственного номера, Серхио услышал голос Касильяса, спорящего с кем-то по телефону. На самом деле не требовалось никаких особых талантов, чтобы определить личность этого «кого-то». Рамос тактично подождал, пока Икер и Сара закончат эмоциональный диалог, и лишь потом вошел. Он так и не поужинал толком, хоть и предпринял попытку — в итоге бездумно постервятничал в столовой, перекусив тем, что первое попалось под руку, не чувствуя вкуса, и исполнившись смутного отвращения к еде. Касильяс глянул на него сурово и неодобрительно проворчал: — Ты где пропадал-то? — Решил пойти проветриться, — уклончиво ответил Рамос. — Я и вижу, — забавно ухмыльнувшись до лукавых ямочек на щеках, Икер красноречиво оглядел его с головы до ног. — Отличный прикид. Кепка от Лакост, дольчегаббановская толстовка, а уж джинсы-то как пить дать сам Кельвин Кляйн. — Для человека, которому кажется, что существует только один способ завязать галстук, и предпочитающего сниматься в рекламе Пепси или страховых компаний, ты удивительно сведущ в последних модных коллекциях знаменитых дизайнеров, друг мой, — беззлобно поддел его Серхио. — С кем поведешься, — парировал Касильяс и со страдальческим видом покосился на вспыхнувший экран телефона — "получено новое сообщение". Рамос кинул кепку на кровать и поправил волосы, собрав их в хвост, терзаясь сомнениями — еще недавно он укорял себя, что совсем перестал поддерживать Икера и интересоваться его жизнью. Не из безразличия, просто, наверное, имея такие проблемы в собственных отношениях, в чужие лезть и вовсе не хочется. Сейчас настал хороший момент для того, чтобы исправить ситуацию, а Серхио отчего-то оробел, стесняясь задать хорошему другу обычный, можно даже сказать дежурный, вопрос: «Что случилось?». Или хотя бы «Как там дела у Сары?». Девушка Икера не может быть для него чужим человеком. Набрав ответную смс, Касильяс плюхнулся на кровать и вздохнул, затем, поставив мобильный на беззвучный режим, пихнул его под подушку. — Совсем плохо? — Серхио кивнул в сторону надежно спрятанного телефона. Вот, он это сделал. Начал разговор. Выдох. — Попросил Сару отказаться и не вести передачу за нашими воротами на следующей игре. Она, ясное дело, решила, что это из-за слухов, и обиделась. — А это разве не из-за слухов? — Да, — неохотно признал Икер, — но не из-за того, что она мне как-то мешает. Просто перед настолько важной игрой я пытаюсь сделать так, чтобы поводов для беспокойства было меньше. И без этого нервов на всех не напасешься. Она будто не понимает, что теперь помимо неё там скопится с десяток журналисток, снимающих репортаж о том, как Сара Карбонеро снимает репортаж. Так и представляю заголовки — во время матча с Португалией Икер Касильяс оглянулся на свою девушку два раза, трижды поворачивал корпус в её сторону и один раз улыбнулся. Когда на поле Криштиану Роналду, я не хочу даже думать о том, что у меня есть какая-то проблема за воротами. — Возможно, тебе стоило сказать ей об этом мягче и при личной встрече, а не по телефону, — собирая все имеющееся здравомыслие в кучку, Серхио наскреб кое-как достаточное его количество, чтобы хватило на общефилософскую реплику о женской психологии. — Она сегодня на ужине со своим начальством. Те пытаются ещё больше надавить на неё, сделав из наших отношений пиар-акцию. К тому же, я не знаю, как можно сделать «пожалуйста», «прошу» и «по возможности постарайся» ещё мягче. Серхио, уже успевший переодеться в нормальную одежду, вдруг улыбнулся — да так лукаво и светло, что по комнате будто запрыгали солнечные зайчики. — Да все потому, что она чувствует, что ты нервничаешь, Икер! — он аккуратно присел рядом с ним на кровать. — Тебе кажется, что она как Ева, будет выматывать приступами ревности и скандалами, а потом, использовав как ступеньку для продвижения по карьерной лестнице, перешагнет через тебя на следующую. Ты боишься, что ваши отношения и есть пиар-акция. Для неё. Касильяс тяжело вздохнул. — Пойми правильно, — продолжил Серхио, — если Сара трепетно относится к своей профессии, то фактически сейчас ты просишь её не выполнять свою работу. Да, у вас отношения... Но если бы она сказала тебе нарочно пропустить гол, чтобы иметь возможность взять у Роналду интервью после матча, ты бы как отреагировал? Наверное, не слишком бы обрадовался такому предложению. — Рамос! — Икер в притворном ужасе уставился на него. — Да ты никак на её стороне! Серхио рассмеялся. — Ты же знаешь, что бы ни случилось, я всегда на твоей стороне. Икер внезапно посерьезнел, будто вспомнил о чем-то. — Серхио, а ты веришь, что я всегда на твоей стороне? Рамос настороженно кивнул, заподозрив неладное. — Тебя искал Торрес, — сухо начал Касильяс, и не пытаясь скрыть, что ему не нравится происходящее. — Правда, мне показалось, что он даже ожидал, что не застанет тебя здесь. Серхио едва не подскочил от инстинктивного импульса рвануть за Фернандо, и это не укрылось от цепкого взгляда Икера. Отчасти по этой причине голос Касильяса чуть потеплел, когда он продолжил: — Ты меня извини, но всё, что я скажу, я говорю только потому, что переживаю за тебя. По-моему, пора прекратить заниматься ерундой, особенно если она причиняет столько страданий. Я знаю, как это бывает — ты сам сказал о Еве. Мне пришлось силой отрывать себя от неё, чтобы выбраться из нездоровых, зависимых отношений, мешавших мне жить, мешавших дышать... Ты думаешь, я её не любил? Но знаешь, иногда люди мучают друг друга так долго, что уже не могут быть счастливы, даже если и останутся вместе, черта пройдена. — Я знаю, — едва слышно ответил Серхио, опустив глаза в пол. — Если бы вас связывала только... ну, ты понимаешь... только постель, то нет проблем. Но я же вижу, как тебя терзает то, что вы не можете быть вместе. А вы не можете. Я, конечно, не понимаю Фернандо так хорошо, как тебя, но не забывай, что я знаком с ним дольше, чем ты. Без тебя мы почти три года играли в сборной. И уже тогда Торрес встречался с Олальей на протяжении нескольких лет. Они знают друг друга с детства, а когда ты с кем-то так долго, очень тяжело разрушить старые отношения, что бы Торрес ни чувствовал по отношению к тебе. И к ней. Пока ты не ревновал и вы постоянно виделись, вас обоих это устраивало. Потом стало гораздо сложнее, а ты ещё и начал давить на него, заставляя сделать выбор. Вот он и выбрал, как мог. И теперь, спустя два года с лишним ты снова пытаешься заварить всю эту кашу? Когда у него такие трудности после травмы? Серхио... — умоляюще позвал Касильяс. Рамос повернул к нему несчастное лицо. Всего минуту назад он улыбался, стараясь подбодрить Икера, а теперь смотрел так, будто ему всадили нож аккурат меж лопаток. — Икер, я так больше не могу... — Ну, не драматизируй, — чувствуя себя немного виноватым, Касильяс похлопал его по плечу и обнял. — Все будет хорошо. Его руки сомкнулись на спине Серхио, обволакивая, будто укутывая теплым пледом, закрывающим от всех невзгод. Наверное, это особый талант вратарей — держать что-то у себя на ладонях до головокружения нежно и бережно, охраняя и защищая, даря чувство покоя и безмятежности. Рамос прижался к нему с отчаянием маленького мальчика. — Икер, — простонал Серхио ему в шею. — Икер, что мне делать? Что мне делать, чтомнеделать... Скажи, что... Я тебя послушаюсь, только скажи. Я больше не хочу так, не могу, что мне делать... Я же все знаю, все понимаю дурной головой своей... — Не слушай меня, — Касильяс бережно притянул его к себе поближе, чуть покачивая. — И голову не слушай. Рамос, ты же никогда её в нужные моменты не слушаешь, только постфактум, откуда сейчас-то такой пиетет к голосу разума? Вот тут слушай, — он мягко приложил ладонь к груди Серхио, ровно туда, где сейчас так больно сжималось звериной тоской сердце. — И больше никого. Рамос сдавленно хмыкнул. — Говорит, что ему все равно умирать — так какая разница, сейчас или через три недели, когда закончится чемпионат, — неразборчиво пробормотал он. Как Серхио ни убеждал себя, как ни сопротивлялся, эта горькая доставшаяся ему чаша должна быть выпита до дна, до самой последней капли. Нужно идти до конца, вперед. Настало время сделать еще глоток.