Распорядительница

…Глоток снотворного — и спать, Я знаю, где тебя искать — В твоих волшебных, диких снах Теперь там только страх! ..

Просыпаться от очередного кошмара и нырять в реальный мир-кошмар совершенно не хотелось. Китнисс с трудом очнулась через час после смерти Пита. Спустя полчаса личный врач семьи Сноу вколол ей лошадиную дозу снотворного с успокоительным, со страхом в голосе сообщив президенту о том, что девушка переутомилась и ей нужно просто хорошенько выспаться. Следующие несколько дней были просто бредом, который Китнисс отказывалась понимать. Ей было абсолютно плевать, что происходило вокруг, что делал отец, что делал Крейн, что делали фигурки на экране. Она была обращена внутрь себя. Снова и снова она видела глаза Пита, с мольбой смотрящие в экран. Снова и снова видела кровавое пятно на ледяной воде. Во сне приходил он, настолько живой, что она не желала просыпаться. Никогда. Но засыпать без лекарств не удавалось, а с ними она не видела его. Она отказывалась есть, раз за разом вертя в руках кружку с кофе, грея руки больше, чем желая его пить. Хотелось выть от невыносимой тоски. Она не спасла его. И в этом виновата была она одна. Она готова была поставить десять к одному, что выглядела просто ужасно. А ее постоянное нахождение либо на балконе, либо у окна явно бесило охрану. Она была безответственной мишенью. Ей было совершенно плевать. Вместе с Мелларком от нее оторвали большой кусок жизни, и он бешено кровоточил, не прекращая ни на секунду. Оставалось пять трибутов, когда она направилась к отцу, чтобы сообщить о своей отставке. Ее тошнило от одной только мысли о том, что ей придется убивать чьих-то детей, чьих-то любимых, отнимать жизнь у новых и новых людей. Она больше не могла быть Распорядительницей. Она больше не была собой. Больше не хотела быть никем. Она остановилась у большого зеркала в полуметре от двери отца, чтобы хоть немного привести себя в порядок: тусклые глаза и осунувшееся лицо даже стилисты не смогли замаскировать, но хотя бы румянец она могла себе обеспечить. Она принялась усиленно тереть скулы. И внезапно для себя заметила — вместе с Мелларком у нее будто отобрали жизнь. Она грустно улыбнулась, вспоминая в очередной раз слова Мелларка-старшего. — Мы не можем найти тело Мелларка, — голос Крейна был тихим, но отчетливым. Китнисс замерла, не успев открыть дверь, и прислушалась. — То есть? — голос отца не был удивленным, будто он знал, о чем речь. — Оно не всплыло. — Крейн, ты идиот? Ты же не хочешь сказать, что Китнисс настолько обезумела от этой глупой любви к отребью, что украла его? — президент повысил голос, в нем чувствовалась угроза, от которой самой Китнисс было не по себе. — Нет… — Что ты там мямлишь? — Я не думаю… -Я и без тебя знаю, что ты не думаешь. До тебя осечек не было. Пайнт почил с миром, — голос Сноу не предвещал ничего хорошего, — Я приказывал убить его, а не думать. Дальше Китнисс не слушала. Того, что она услышала, было более чем достаточно. Она дернула на себя ручку двери, врываясь в кабинет отца, и хлопнула дверью так, что ветром сбило несколько листов бумаги со стола. Белые, исписанные мелким почерком, они успели медленно спланировать на пол, прежде чем злость и обида позволили Китнисс сказать хоть слово. — Как ты посмел? — глаза девушки метали молнии, отражая в себе все грозовое небо разом. — Как я посмел что, дорогая? — Убить Найджела! Убить Пита… — обида душила, перекрывая воздух. — Я убил всего лишь трибута. Он был невыгодной фигурой. — Ты знал… — догадка больно ударила под дых, на глаза навернулись слезы, — ты не хотел, чтобы он победил, боясь, что я буду с ним. Так? — Сноу едва заметно побледнел и промолчал, будто подтверждая ее слова. — Какая же ты мразь… — Китнисс не желала больше ни секунды находится с ним в одной комнате. Она развернулась и, не глядя на бледного, как сама смерть, Крейна, направилась к двери. — Китнисс, стой, — Сноу был разъярен. — Черта с два! Я тебя ненавижу! — уже у двери девушка оглянулась и смерила отца презрительным взглядом, — мне противно оттого, что я твоя дочь. Сноу больше ее не останавливал, даже не вышел вслед за ней из кабинета. Слезы злости и обиды катились по щекам, заставляя девушку в раздражении стирать их тыльной стороной ладони. Не задумываясь, она вернулась в зал центра координации. Какое-то время она в ступоре наблюдала за передвижениями трибутов по карте. Думать не хотелось, но в голове крутились мысли, не оставляя ее ни на секунду. Китнисс прикрыла глаза, отпустив воображение. Ей хотелось придумать другой ход ее жизни. Вот Пит побеждает в Играх. Вот он, счастливый, обнимает ее и целует. Она покупает на него монополию на всю жизнь. Они женятся. Вот то, что она нечаянно представляла уже не раз – Пит, перемазанный в муке и тесте, счастливый, светящимися от любви глазами смотрит на нее и тянет к ней руки. И ей совсем не важно, испачкается она или нет. А вот он умирает — смотрит в камеру умоляющим взглядом, вступает в воду… Она зарыдала, закрыв лицо руками, ощущая дикую боль, которая появилась от осознания — все это сделал ее отец. Потому что она «заигралась». «Слишком увлеклась». Идея появилась внезапно. Она поднялась и перешла к пульту, с которого можно было отправлять срочные видеозаписи по всему Панему. Ей было, что сказать. И было совершенно все равно, что будет с ней после этого. Китнисс настроилась. Выдохнула. Включила видеозапись, которая транслировалась на все телеэкраны. — Жители Панема. С вами говорит Китнисс Сноу, Распорядительница Семьдесят Четвертых Голодных Игр. Сегодня умер человек, которого я любила всем сердцем, трибут одного из дистриктов, — Китнисс помолчала несколько секунд, пытаясь справиться с собой, — жители! До каких пор вы будете терпеть? Сколько еще Игр должно пройти, чтобы вы осознали — вы не обязаны отдавать своих детей в жертву вечно голодному до жизней Панему? Я заклинаю вас, встаньте! Вместе вы — сила! Последнее, что я могу сказать и сделать для вас — закончить досрочно эти Игры. Пусть удача всегда будет на вашей стороне! .. Запись была окончена. Китнисс знала, она транслировалась сейчас во все дистрикты, на все телеэкраны. Времени было не так много. Было несколько способов уничтожить Арену. Китнисс знала самый технически простой. Было прописано несколько команд, в результате которых Арена сворачивала купол и сужала свои размеры до нескольких квадратных метров. Это делалось с каждой Ареной после Игр. Места в стране было не так много, чтобы каждые Игры проводить в новом месте, поэтому каждые Игры строили на месте предыдущих, так сказать, на костях предков. Не давая себе времени передумать, Китнисс набрала нужные команды и повернула ключ. В громкоговоритель Арены прозвучали аварийные фразы о том, куда теперь двигаться трибутам. Китнисс посчитала своим долгом добавить в микрофон, который транслировал ее голос на Арену: — Теперь вы свободны. Игры окончены раньше времени. Вы больше не должны убивать друг друга. Отец не простит. Она знала. Но ей было плевать. Ей было совершенно плевать, что с ней будет дальше. Она вернулась в свою комнату, огляделась и чуть не взвыла. Здесь все напоминало о нем. Было дурно от всего случившегося, настолько, что отчаянно хотелось проснуться. Она свернулась калачиком на своей постели и стала ждать, когда за ней придут.