Рагнарёк

      Йотун захрипел и повалился на бок; в клыкастой пасти пузырилась слюна, а льдистые глаза закатились. Ларри тормошил и звал великана, но дыхание того медленно слабело. Тогда Ларри сделал единственное, что ему оставалось, он перевернул могучее тело на спину, сплёл пальцы обеих рук в замок и, что есть силы, ударил йотуна по груди.       — Не смей умирать тут!       Удар.       — Слышишь!       Ещё один удар.       — Я даже имени твоего не знаю!       Лоск отчаянно ударил ещё раз, и могучее тело дрогнуло. Йотун с шумом втянул воздух и обмяк. Однако его дыхание оставалось ровным. Он просто потерял сознание. Ларри сидел рядом. Прислушивался к дыханию, время от времени растирал руки, царапая пальцы об острые когти, и говорил, говорил, говорил…       — Если собрался бросать меня тут одного без еды и воды, без надежды вернуться к людям, то ты не йотун, а просто мерзавец. И с чего вообще тебе приспичило окочуриться в пустыне? Нет, оно, конечно, романтично — помереть наедине с любимым, но тогда на твоём месте должен быть я. Или ты хочешь сказать, что это я тебя довёл до такого? Так вот: даже и не думай! Ну, подумаешь, интимные вопросы задавал. С Ингаром мы вообще в одной бане парились. Он, кстати, покрасивее тебя будет. И ничего, с него не убыло. А тебя я даже голым не видел, так с чего ты решил дуба дать? Одна морока с вами, девственниками! Или ты на мутанта обиделся? Так какая разница, почему вы эволюционировали? Я вот недавно в каком-то журнале прочитал, что нас инопланетяне сделали. Оно не так обидно, как от макаки дарвиновской отпочковаться, но тоже, знаешь ли, не венец творения…       Ларри говорил и говорил, пока у него не пересохло во рту, и не начали трескаться губы.       Он пришёл в себя от ночного холода пустыни и странного тепла под боком. Ветер пустыни уже наполовину занёс его песком, как и маленького человечка с рыжей головой, который по-кошачьи свернулся клубком у него под боком. Однако стоило ему пошевелиться, как человечек вскинул голову и улыбнулся потрескавшимися губами. Но не это удивило его больше всего.       В голове было тихо-тихо. Знакомый с рождения прекрасный хор ментальных голосов умолк. Эта звенящая тишина вызывала ужас. Он схватился за голову, сжал её руками, пытаясь пробудить хоть отголосок. Страх, порожденный этой зловещей тишиной, вцепился острыми и ледяными когтями в грудь. И тут он услышал странный сиплый голос.       — Только снова не надо… я не выживу один тут.       Человечек едва выдавил эти слова, протянул тонкую лапку к лицу и обмяк. Тишина вернулась, и перепуганный йотун схватил человека за плечи, тряхнул как куклу. Слабый стон перешёл в тихое «пи-и-ить». Йотун поднялся, бережно взял хрупкое тело на руки и понёс человека домой, чутко прислушиваясь к слабому дыханию и тихому биению сердца. Идти оставалось не так далеко, но только если знать, куда идти.       Улей было видно издалека, он возвышался над пустыней огромным куполом неправильной формы. Вокруг него пузырились несколько куполов поменьше, все как один иссеченные кривыми трещинами проходов и окон. А вот главный купол был непроницаемо слеп, лишь с северной стороны по нему извиваясь тянулась вверх паутина внешних лестниц.       Внутри Улья было прохладно, темно и мрачно, но его обитателей более чем устраивала подобная обстановка. В стенах на высоте человеческого роста то тут, то там виднелись ряды неглубоких ниш, некоторые из них скрывала плотная шелковистая паутина.       В запутанных и извилистых коридорах, образующих сложнейшую сеть переходов не было ни соринки. Возле перекрестков пяти и более проходов били небольшие источники, позволяя постоянно сохранять в Улье приятную прохладу и увлажняя воздух.       Это место было совершенно чуждо людям.       Йотун вернулся в Улей. Но и тут царила мёртвая тишина. Даже ветер не шелестел. Йотун сжался от ужаса перед этой тишиной, к которой он никак не мог привыкнуть. Только присутствие живого существа не давало ему окончательно сорваться в панику. Точнее, еле живого. И больше всего на свете йотун боялся, что эта хрупкая жизнь сейчас оборвётся. Он никогда не был один. Он не знал, как быть одному. Он не умел быть один. И он не мог жить в одиночестве.       Пустые коридоры родного Улья казались зловещими и чужими. Йотун напоил человека из ближайшего источника. Человек не желал глотать, так что приходилось смачивать его губы до тех пор, пока он не очнулся. Потом он долго и жадно пил, пока у него не заболел живот. После этого человека рвало. Йотун смотрел и радовался каждому лёгкому звуку, который означал, что этот нелепый человечек жив.       Когда человечек пришёл в себя, они вместе пошли внутрь. Лишь через сотню шагов он встретил первого из своих братьев. Тот лежал на полу, скрючившись и обхватив голову руками. На мёртвом лице застыло выражение смертельного ужаса. Вскоре они нашли второго. Тот тоже умер от всепоглощающего страха. Тела встречались тем чаще, чем ближе они подходили к центральному залу.       — Что произошло? — спросил человек.       — Я перестал слышать других. Это… невозможно вынести. Они бежали сюда, чтобы убедиться, что они не одни, что другие не исчезли. Но они не слышали их мыслей.       — Надо уходить. Ты не сможешь похоронить всех.       — Хоронить? — йотун посмотрел на человека. — Да, я вспомнил. Вы проводите ритуалы с мертвыми телами сородичей. Зачем? Они мертвы.       — Но мы — нет. Нам надо уходить.       Человек взял йотуна за руку и потащил к выходу. Тот послушно дал себя увлечь.       — Мы вернёмся на землю, — шептал человечек. — Там много разумов, ты сможешь слышать, когда будешь здороваться за руку. Откроешь своё шоу — будешь читать мысли прикосновением. Или устроишься в разведку вместо детектора лжи. У нас в некоторых странах смертная казнь разрешена. Устроишься палачом — и будешь есть преступников. А может, у тебя еще желудок заработает. Я знаю такой хороший ресторан! Там такой плавленый сыр! Нигде больше такого нет! Человек говорил и говорил, а йотун слушал, впитывая каждое слово. Речь человека была не такой красивой, как мысленный хор его сородичей, но этот голос позволял забыть о тишине.       Слушая человека, йотун послушно привёл его к порталу и набрал код.       — Иди.       — Идём со мной, — позвал Лоск. — Этот мир мёртв. Тебе нечего здесь делать.       — Я буду спать. Я буду спать долго-долго, пока снова не услышу песню разумов.       — Ты лжёшь! Ты не уснёшь в тишине! Иди со мной! Ты же хотел узнать, что такое «нравиться». Я расскажу. Я расскажу тебе обо всём! Я столько всего знаю! И могу узнать ещё больше! Я расскажу тебе обо всём на свете. О том, что было. О том, что есть. О том, чего никогда не будет…       Йотун прошёл к странному прибору, занимавшему один из мелких куполов почти полностью, и быстро пробежался когтистыми пальцами по странной панели. Голубоватые искры замерцали в воздухе, медленно складываясь в призрачный образ портала.       — Ты сказал, всё смертное однажды умрёт. Я останусь со своим народом.       — О чём ты? Вы же даже не хороните своих покойников! Идём со мной! Просто иди со мной, как я пошёл за тобой. Лоск протянул руку раскрытой ладонью.       Леффлер беседовал в ангаре с механиком своего истребителя, когда его внезапно по рации вызвали в лабораторию. Из сбивчивого объяснения Ингар не понял ничего, но сорвался с места, едва услышал имя Лоска.       Когда он ворвался в многострадальную лабораторию, то увидел толпу в одинаковых белых халатах, собравшуюся вокруг подиума портала. Раздвигая людей мощными плечами, Леффлер пробился в первые ряды и замер. На полу сидел живой и невредимый Ларри, прижимая к груди безобразную голову йотуна, разлегшегося у него на коленях. Великан был неподвижен и расслаблен, а по застывшему лицу Ларри текла одинокая слеза.       — Он не смог вынести тишину…