Mockingbird

Брошенный чемодан уныло прокатился немного вдоль стенки и замер, уткнувшись в деревянный шкаф, находившийся в номере. Сама Анджи устало рухнула в кресло и закрыла глаза; её плечи угрюмо ссутулились, а лицо исказилось от усталости. Позволив вялой расслабленности окутать её, девушка откинула голову назад, полулёжа в мягком кресле, отчаянно желая задремать. Случившаяся сегодня неожиданная встреча ошеломила её, выбила из колеи, заставила оцепенеть, вызвать в голове лишь одну ясную мысль посреди бушующего потока остальных: «Как так?». Она же всё просчитала, всё проверила, выбрала специально более-менее отдалённый от знакомого дома отель. Она не могла их встретить. Не должна была… Не должна… Приятный полумрак, воцарившийся в комнате, успокаивал; он передавал бесцветное настроение Анджи, он дарил некое ощущение свободы — свободы мыслей, свободы чувств, — не позволяя утонуть их, раствориться внутри себя. Девушка сняла с шеи кулон Марии и теперь сжимала его в руке до боли в ладонях, в запястьях, распахнув глаза и не мигая смотря на безликие стены, вызывая в разуме воспоминания. Она думала о семье Кастильо. Ей припоминалось всё — и самая первая встреча, когда она, измученная и уставшая, наконец нашла свою племянницу; первое время её проживания в их доме, в роли простой гувернантки; тёплая и сильная привязанность к Виолетте, зарождающиеся странные чувства к мужу своей погибшей сестры; надежды и разочарования, мечты и стремления, счастья и боль… Всё-всё мелькнуло перед внутренним взором, но как-то странно, не захватывая, не увлекая за собою в прошлое, — словно она смотрела старый фильм, который уже давно забыла и сейчас с настороженным псевдолюбопытством следила за разворачивающейся перед ней картиной. Чужая жизнь мелькала перед ней, совсем чужая… Анджи с некоторой неприязнью подумала о том, что сегодня ей предстоит ужин с Германом и Виолеттой, где, как наивно надеялись эти двое, семья наконец-то воссоединится. Сглотнув горечь, скопившуюся в горле, девушка осознала, что ей вовсе не хочется никуда идти. Уже давно — ах, неужели Герман с Вилу до сих пор ничего не поняли? — давно меж нею и ними врезался клин, разрывая нити, связующие всех их. Несмотря на это явное родство, этот ужин нельзя было назвать семейным; скорее, это был ужин малознакомых людей, которые почти ничего не знали друг о друге, но наивно верили, что какое-то глупое времяпровождение за столом сможет разрешить эту ситуацию, сгладить все острые углы и тут же подобрать ключик к душе другого человека. Нет, они были друг другу чужие. И стали таковыми очень-очень давно, задолго до отъезда Анджи… Девушка, глубоко вздохнув, встала с кресла и прошлась по комнате, разминая ноги; голова пульсировала от неснятого утомления. Сарамего тяготила мысль скорой встречи с Германом и Виолеттой, ей представлялось это, как нечто мрачное, неизбежное. И самое нелёгкое — ей предстояло раз и навсегда внести ясность между ними, поставить точку, чётко донести до них мысль, что прежнего не вернуть. Напрасно пытаться сделать разбитую чашку такой же, какой она была до этого несчастного случая — трещины ведь всё равно останутся, зияя, как уродливые рубцы, а через них — через разлад в семье — и вытекает всё — ссоры, недопонимание, скандалы… Но как же не хотелось ничего говорить, никуда ходить! Анджи знала, что всё будет нелегко, но теперь выхода не оставалось — она должна была им сказать, ведь слабость, нежелание делать это терзали куда сильнее. Молчание всегда оглушало больше крика — сколько невысказанной правды таится в нём… Девушка неуверенно потопталась на месте, а затем подошла и решительно распахнула шторы. На улице уже было несколько темнее, чем обычно, небо, затянутое тучами, было мрачным и тёмно-синим. Анджи глубоко дышала, пытаясь успокоиться и настроиться на нужный лад; её взгляд скользнул по горизонту и упал на деревья, которые беспомощно качались туда-сюда из-за внезапно разыгравшегося ветра. На лице девушки мелькнула странная тень, губы сморщились… Когда-то ведь и она была такой же — слабой, легко ранимой и не способной удержаться, если её толкают в пропасть лжи и обиды. Но теперь — теперь, когда прошло столько времени — всё изменилось. Теперь всё будет по-другому. Теперь она сильная. Круто развернувшись, Анджи вернулась к креслу и подхватила брошенную ею сумку. Покопавшись в ней в попытке найти кошелёк и телефон, который уже известил об эсэмэске (наверняка Герман написал название ресторана), девушка неожиданно наткнулась на какую смятую бумажку, и её лицо застыло. Это было нечто вроде письма — её попытка объяснить всё Герману и Виолетте, что всё изменилось, она не вернётся, лишь заедет в город, чтобы завершить незаконченные дела. Встречать её не надо — уже нет смысла, она сама со всем справится… Анджи каждый день садилась за стол, пытаясь написать им это, но мысли не шли; дни неуловимо летели вперёд, а письмо было дописано лишь наполовину; бумага измялась из-за постоянной работы ластика, уже тщетно стирающего карандаш… Девушка досадливо поджала губы и, немного подумав, извлекла из той же сумку коробок спичек. Как бы ей ни хотелось объяснить всё через письмо — ведь куда проще говорить, не смотря в глаза, не видя искажённых от боли лиц, — оно не было завершено; да и стало теперь слишком поздно. Теперь предстоял прямой разговор. Прежде чем сделать задуманное, она оглянулась. За окнами медленно таял свет, рассыпаясь миллионом теней по городу. Солнце всё меньше и меньше выглядывало из-за горизонта, да и тучи скрывали его, купая город в ласковой темноте приближающейся ночи. Загорались огни фонарей, квартир беззаботных людей. Время ужина неуловимо приближалось, стискивая сердце невидимыми цепями. Сможет ли она что-то сказать, поймут ли её, принесёт ли этот вечер долгожданное облегчение… Всё это превращалось в немые вопросы, решения которых ещё были не найдены. Устало выдохнув, Анджи чиркнула спичкой и сожгла письмо.

***

Тишину в зале нарушил бьющийся об пол хрустальный бокал. Виолетта дернулась от неожиданности, но быстро успокоила себя мыслью о том, что это всего лишь бокал. Конечно, если здесь сейчас была бы Ольга, – ее любимая Ольгитта – то та наверняка бы приписала к этому одну из своих излюбленных примет и вся бы залилась слезами, но здесь ее не было. Как правило, ближе к вечеру в ресторан начали подтягиваться посетители, рассаживаясь за столики, с придирчивым взглядом открывая меню и ведя беседу с официантом о том, какое блюдо стоит попробовать. Зал неожиданно для девушки наполнился звуками, запахами и голосами, но она не обращала внимания на это. Ее шустрый взгляд то и дело метался на входную дверь. Иной раз, когда возле входа в заведение толпились вновь пришедшие, брюнетке приходилось вставать на месте, чтобы получше разглядеть лица людей. Но каждый раз она ловила себя на мысли о том, что тетя придет. Придет, ведь обещала? Скрывать нет смысла, сомнения все же породились в юной и преисполненной мечтаниями головке Вилу. Причиной их стал ее отец, который вечно ворчал о том, что не стоило звать Анджи сегодня на ужин. У нее могли быть дела или же она попросту устала. Он винил себя за то, что вообще заговорил о том, чтобы встретиться вечером, но его так называемые причины не подействовали на Виолетту. Она старалась держаться максимально позитивно, но даже это не могло скрыть от нее правду – Анджи не сказала им. Не предупредила. Когда она увидела их в холле, то расстроилась и охладела, словно из нее выжали всю ее жизнерадостность. Тогда, именно тогда появились первые ощущения того, что она отдалилась. — Вилу, уже поздно, – пробурчал Герман, внимательно изучая наручные часы. – Думаю, она не придет. Виолетта в очередной раз поглядела на дверь, но никого там не увидела. — Нет, папа. Она придет. Неужели она не хочет увидеться с нами? Герман мог бы согласиться с дочкой, сказать, что она права, но не смог. Пускай он тоже пытался быть улыбчивым и беззаботным, но что-то в дневном поведении его свояченицы насторожило его. Что-то, из-за чего он уже не мог соглашаться с Виолеттой. — Вилу, Вилу, — затараторил мужчина, наблюдая за тем, как его дочь привстает в очередной попытке разглядеть в зале тетю. – У нас впереди куча времени. Мы еще не раз увидимся с Анджи, она придет к нам на ужин, придет в студию, вы как всегда будете обсуждать секреты у тебя в комнате, — он пытался успокоить дочь и переубедить, но как бы не так. – А сейчас поздно. Ты совсем недавно выписалась из больницы, нам еще нужно разложить вещи, сделать еще очень много всего, а Анджи нужно отдо… Радостный вопль Виолетты прервал его на полуслове. Он отупленным взглядом уставился сначала на дочь, а потом, уже медленно переведя его в сторону входа, сглотнул. — Анджи! – Вилу кинулась к своей тете, которая, к слову, успела переодеться. Сейчас на ней были черные брюки и белая блузка, поверх украшенная миниатюрным кулоном, который сразу же всплыл в памяти Германа, как кулон Марии. Сколько он помнил Анджи, она всегда носила его. – Ты пришла! – девушка повисла на шее у русоволосой, заливаясь смехом. Анджи тоже улыбалась, но все же… как-то не так. — Добрый вечер, Анджи, – Герман поспешил улыбнуться девушке, на что там ответила тем же. Усевшись в бархатное кресло – одна из привилегий ресторана – она закинула ногу на ногу, поправляя волосы. – Надеюсь, мы не отвлекли тебя от важных дел? Глаза Сарамего молниеносно метнулись в сторону, что означало одно – она не ответит правдой. — По правде говоря… — начала было девушка, но ее голос прозвучал как-то отчужденно. – Нет. Она мило улыбнулась, смотря то на него, то на племянницу, и Герман в очередной раз убедился в том, какая она великолепная актриса. Возможно, что Виолетта не увидела этого – ей радость застилала глаза, — но он это игнорировать не собирался. — У меня есть кое-какие дела, из-за которых я вернулась, — продолжила Анхелес, беспечно разглядывая свой идеальный маникюр. – Но я разобралась с ними и теперь, — она наигранно повернулась к племяннице, которая души в ней не чаяла, улыбаясь ей, – могу вернуться обратно. Слова девушки прозвучали достаточно четко, но чтобы не расстраивать Вилу, Герман неожиданно расхохотался. Таким образом он попытался скрыть неучтивость Анджи с племянницей, которая уже не первый год ждала ее в гости. Анджи каменным взглядом уставилась на него, а Вилу лишь сощурилась. — Прости, что ты сказала? Лицо Сарамего опять приняло тоже выражение, что и секунду назад. Сомневаться не стоило – она могла повторить это еще хоть сто, хоть тысячу раз. Ей было плевать, сколько боли и слез она принесла бы Виолетте, это несомненно пугало. — Она сказала, что приехала, чтобы завершить свои дела, а заодно и повидаться с тобой, Вилу, – за всю свою жизнь Герман понял одно: когда ситуация не позволяет сказать правду – улыбайся. Это он и сделал. Анджи вновь смерила его улыбку удивленным взглядом, но сопротивляться не стала. Видимо, поняла свою ошибку и решила не торопиться. Вилу улыбнулась, смотря на тетю полными счастья глазами. — Спасибо, Анджи, – проговорила она, беря тетю за руку. – Мне очень сильно тебя не хватало. «Семья» приступила к вечерней трапезе. Открыв меню практически одновременно, словно наигранно, все трое закинули ногу на ногу, придирчиво вчитываясь в состав каждого блюда, которые попадались им под глаза. Вокруг суетились официанты, кружа по ресторану с подносами, набитыми ароматным тарелками с мясом, салатами и вином в миниатюрных бокалах. Воздух был пропитан приятным запахом вновь испеченного хлеба – еще одна яркая черта ресторана – собственная выпечка. Прошло пять минут, но никто за это время не проронил ни слова. Виолетте было незачем прикидываться увлеченной меню – она и правда внимательно изучала состав и выбирала, чем же таким особенным порадовать свой изголодавшийся в больнице желудок. Однако об ее тете такого сказать нельзя было. Анджи сидела, то и дело переводя свой взгляд с одного блюда на другое, при том нервно подергивая ресницами и губами. Герман же все это время внимательно наблюдал за ней, изучая ее изменившееся лицо, ее немного осветленные волосы и ее ярко-зеленые глаза, которые на данный момент просто не знали, куда деться от этого пронзительного взгляда. Она знала, что он уже прилично долго смотрит на нее, но почему-то не хотела пересекаться с ним взглядом. И все же… Необъяснимой силы заряд прошел через мужчину, как только Анхелес подняла на него свои холодные изумрудные глаза, как только взглянула на него, словно пронизывая напором своей внутренней энергии. Германа передернуло. Его достаточно веселое лицо мгновенно сменилось испуганным, уничтоженным, стертым выражением. В своей когда-то возлюбленной девушке, в своей родственнице, в человеке, который когда-то помогал ему, который когда-то спасал и обнимал, он увидел нечто смешанное. Страх, ненависть, смущение, но в том же взгляде была и гордость. Холодная, каменная. Да, он определенно знал этот взгляд. Так смотрела на его Эсмеральда, когда ее не несущий никаких добрых побуждения план рухнул. Именно такими глазами она смотрела на него давно, и в Анджи теперь он увидел ее. Разочаровавшуюся в жизни и любви девушку, сердце которой безнадежно покрылось толстой бронью от всего. От него самого. И, что не удивительно, от Виолетты. — Ну как вы тут? – резко захлопнув свое меню, видимо, уже определившись с выбором, Анджи мило улыбнулась. На малышку Вилу еще могла подействовать эта истинно-актерская ухмылка, но никак не на Германа. Он сразу же понял, что делает это она ему назло, словно бы издеваясь. – Вилу, как папа заботится о тебе? – она повернулась к племяннице, в то время как Кастильо старший готов был сжечь ее заживо. Она прекрасно знала, что он не очень-то привык обсуждать это. Виолетта поперхнулась водой, но все же ответила: — Замечательно. Правда, он слишком часто навещал меня в больнице – она быстро осеклась, так как вспомнила, что Анджи и знать не знает об инциденте, случившемся в доме Кастильо. – После пожара. — Пожара? – отпив глоток апельсинового сока, Анджи удивленно изогнула бровь. – Какого еще пожара? — Это долгая и неприятная история, – перебила ее Виолетта. – Главное, то папа обо мне позаботился, – она улыбнулась, но Анхелс лишь перевела свой насмешливый взгляд на мужчину. — Странно, что твой папа не позаботился о том, чтобы в вашем доме была пожарная сигнализация, – медленно проговорила она, словно бы растягивая слова и вертя в руке уже пустой стакан. Герман удивленно взглянул на нее, но в ее глазах увидел лишь презрение. – Ведь он всегда всем старается угодить, правда? – она издевательски улыбнулась, поглядев на Кастильо-старшего. Это явно начинало злить его. — Не понимаю, Анджи. К чему ты клонишь? Тебе что-то не нравится? – он откинулся на спинку стула, готовясь к спору. И правда, как давно он не спорил со своей свояченицей? — Да не к чему тут клонить, Герман, – опять так же медленно и испытывающе продолжила русоволосая. — Я всего лишь хочу сказать, что горжусь тем, что у меня такой зять. Конечно же, сарказм Анджи тоже скрывать не умела. Особенно от Германа, который и сам частенько прибегал к его использованию. — Анджи, что-то не так? – в его голосе уже начинал слышаться тот гнев и напор, как когда-то давно, когда они ссорились из-за воспитания Виолетты. – Скажи мне, я тоже хочу знать. Не всем же понимать твой великий загадочный язык, – как всегда жестикулируя руками, продолжил он. — Мой загадочный язык? Хорошо. Я недовольна тем, что в твоем доме до сих пор нет нужных мер безопасности. Видеокамер, пожарной сигнализации, простой сигнализации, – немного склонив голову набок, она уже быстро начала загибать пальцы на правой руке. — Видеокамеры? Зачем мне видеокамеры? – вскипятившийся Герман уже не мог усидеть на стуле. Он начал ерзать, то складывать руки на груди, то всплескивать ими. А она знала это. Знала. — А ты уже забыл, что произошло в твоем доме? Как все это сошло с рук виновнику, забыл? Как твои многочисленные невесты угрожали твоей же дочери? Забыл? – она встала со стула, упираясь руками в стол. Герман тоже встал, но сложил руки на груди. — Анджи, это никак не связано между собой. Все то, что было в моей жизни, не касается тебя, запомни! Виолетта, сидящая за столом, лишь округлила глаза. Она и представить не могла, что обычная семейная встреча выльется в очередной скандал. Да, сомнений не было, им нельзя был сидеть за одним столом. — А я и не сомневаюсь в том, что ты сам способен разобраться со своими проблемами. – она опять нахально улыбнулась, «оголяя» ямочки на своих щеках. Нет, ее поведение было ему не понятно, но он знал одно: она – не их Анджи. – Твоя подружка – Джейт, кажется – тому доказательство. Она поставила пустой бокал из под сока на место, скрещивая руки на груди. Ее взгляд был пропитан сладостью, такой приторной и тошнотворной, что лицо Германа перекосилось. Да, они достаточно часто и долго ссорились с Анджи, когда та еще жила в Буэнос-Айресе, но никогда, никогда подобное не доходило до стадии смеха. А он очень ярко был прописан на лице девушки. Слишком дерзко. — Анджи… - гнев Германа уже начинал выплескиваться наружу в его грозном голосе. Нормального человека это бы припугнуло, но… Только не ее. – Не затрагивай эту тему. В словах мужчины слышалась плохо скрываемая угроза, а некоторые буквы у него выходили хрипло. От злости голос его начинал дрожать, а пальцы нервно стучать по столу. — Я и не затрагиваю, - обстановка в зале накалялась, становилось даже как-то жарко. Виолетта с опаской поглядела на тетю, ожидая, что же она выкинет на этот раз. И правильно сделала. – Просто ты и сам должен понимать, что твой очередной брак может обернуться чем-то катастрофическим. Всем известно, Герман, что ты не особо учтив при выборе партнерши, – голос Анджи начал повышаться. Теперь ее слышали все присутствующие и, более того, заинтригованные, ждали, что же будет дальше. – А потом, когда узнаешь правду об очередной своей пассии – места себе не находишь. Последние слова девушки прозвучали резко и громко, что окончательно выбило Германа из колеи. Со всей силы, которой в его руках было не мало, он треснул по столу, от чего бокал с водой, стоявший возле Виолетту опрокинулся, выплакивая свое содержимое на идеально белую скатерть. Его лицо не выражало ничего, кроме дикой злости, которой он решил дать волю, стукнув по столу. Виолетта подпрыгнула на месте, тупо уставившись в свою тарелку, на которой остывали последние кусочки баранины, а Анджи залилась смехом. Но даже это уже не казалось удивительным. — А ведь я права. – левой рукой она ухватила свою сумку, а правой кинула салфетку на свою тарелку. – Подумай о том, что я сказала, Герман. Подумай. Она, опять же нахально, подмигнула ему, улыбаясь. Взглянула на Виолетту, которая уже давно не узнавала свою тетю, и вышла из ресторана, оставляя свою «семью» наедине с испорченным «воссоединительным» ужином.