Осенние листья по ветру кружат, Осенние листья в тревоге вопят: "Всё гибнет, всё гибнет! Ты черен и гол, О лес наш родимый, конец твой пришел!" Не слышит тревоги их царственный лес. Под темной лазурью суровых небес Его спеленали могучие сны, И зреет в нем сила для новой весны. Аполлон Майков
Тьма. Непроглядная. Что в ней можно увидеть? Разных чудовищ, которые тянутся к тебе своими ужасными лапами и сверкают горящими глазами? А нет, это же всего лишь ветви деревьев. Полную луну, которая как-будто улыбается тебе в этой непроглядной ночи? Звезды, подмигивающие тебе с неба? А может это и вовсе не звезды? Может это мертвые эльфы и люди, которые могут спуститься с небес и говорить с тобой о чем угодно? Да, этого сейчас как раз ей не хватало. А может ему? Фигуру, скользящую по опавшим листьям трудно было разглядеть, не то что узнать кто это - женщина или мужчина. Этот человек почти бесшумно шел по извилистой дорожке к трем огромным дубам, будто достававшим до неба. Эти деревья стояли здесь веками, и уже давно переплелись их ветви, образуя над небольшой полянкой полог из иссохшийся древесины и, мокрых от ранней росы, листьев. Путнику это поляна была очень дорога. Он смело мог назвать её святой, но святой лишь для себя и своих мыслей. Черная фигура держала в руках букет очень необычных цветов - бессмертников*. Цветы эти были чем-то похожи на ландыши; ножка цветка выглядела тонкой, и было непонятно как удерживается на таком стебельке довольно большой бело-серый цветок. "Колокольчики" при малейшем движении издавали тихий дребезжащий звук, и из-за этого тихого "похоронного марша", фигура выглядела еще мрачнее. Посреди поляны было два земляных бугорка. Это были две могилы. У них не было ни имени, ни памяти. Об этом забытом месте помнил лишь человек в балахоне. Он подошел к могилам, и, остановившись в нескольких метрах от них, скинул капюшон. Это была женщина. У неё были огненно-рыжие волосы, доходившие эльфийке до пояса, частично заплетенные сзади в маленькую косу. Две прядки спадали на плечи девушки, обрамляя её тонкое, с четко очерченными скулами, лицо. Зеленые глаза смотрели с грустью на две могилы. В этих могилах, под несколькими метрами родной земли, лежали её родители.***
Тауриэль, а это была она, подошла к первой могиле. В неё покоилась жена бывшего главы стражи, Мирион. Девушка помнила, как увидела мертвую мать. Это стало для неё шоком, шоком от которого она долго не могла оправиться. Её жизнерадостная мать погибла, даже не попрощавшись. В детстве девочка не понимала, что мертвые не могут говорить, а тем более двигаться. Она долго трясла свою мать за плечо, пытаясь её разбудить, но ничего не произошло. Безжизненное тело Мирион так и осталась лежать в лодке. Из воды Тауриэль вытащил подоспевший на крик Хелег, тем самым спас её от ядовитых стрел орков. Спас её, поплатившись своей жизнью. В его спину вонзились пять стрел, а одна из них пронзила сердце эльфа. Тау до сих пор помнила ужас, сковавший её при виде окровавленного тела наставника, клинка в сердце матери и огромной стае орков, бежавших ей навстречу через реку Глинду. Река теперь не была голубой, как раньше. Во время заката и рассвета на реке были видны красные отблески, ставшие причиной нового названия реки - Агар (Синдарин - кровь). Окончательно Тауриэль из колеи выбила смерть отца. Гольфнел долго горевал по Мирион, не выходя из своей комнаты. Он совсем забыл про свою дочь, и даже при редких встречах принимал её за умершею жену. Однажды утром стражники нашли тело Гольфнела в библиотеке, где тот умер, так и не узнав о горькой судьбе своей дочери.***
Тауриэль положила на могилу матери и отца бессмертники, убрав с земли увядшие цветки. Эльфийка приходила сюда каждое полнолуние и приносила с собой бессмертники - символы духов и загробной жизни. Но похождениями на "кладбище" дело не заканчивалось. Тауриэль постоянно снились её отец и мать. В начале сны были и плохими, и хорошими, но к концу все оборачивалось самым наихудшим образом: либо умирали её родители, либо сама Тау. Тауриэль встала с колен, на которых простояла много времени (прошло около часа). Она вновь посмотрела на земляные бугорки. Они стали её единственным воспоминанием о родителях и навсегда им и останутся. Тау уже хотела уходить с полянки, на которую сквозь дыры в переплетении ветвей начал падать свет, как вдруг услышала за собой громкий голос: -Уже собралась уходить? Совсем на тебя не похоже, Тауриэль. Обычно ты сидишь здесь дольше.