Плоды цветения

Увидев себя нынешнего, ещё полгода назад, я бы не поверил, поскольку тогда бы это означало, что все мои желания исполнились: я сижу у рождественской ёлки, весь дом украшен омеловыми венками и душистыми пряниками, а рядом – мой любимый, без которого я не мыслю жизни. Так оживают сказки, превращаясь в рай прямо здесь, на грешной Земле. Оживают, если не пересекаются с другими сказками, которые идут своим чередом, и попав в которые, ты вдруг понимаешь, как ограничен мир твоих мечтаний – тлен, временное, которое однажды придёт к своему естественному концу. Но что можно сделать, когда вот оно, всё то, о чём ты грезил так долго, теперь перед тобой? Мечта – это цветок, любование которым составляет самую значительную часть его назначения, когда воображение лелеет созревание. Не каждому цветку суждено принести плод. Тогда он не оставит после себя ничего, что можно было бы взять в руки, но останется в памяти маленьким хрупким чудом природы, над которым не властно время. Так, в моих руках сладкий плод одного цветка, а в сердце – воспоминание о другом. У плода нет тех завораживающих лепестков, тычинок, того благоухания, хотя они когда-то были. Я не помню этого, и постоянно вспоминаю о том, что запечатлелся во мне вечноцветущим. Я не нашёл Его в тот день, когда впервые после выздоровления пришёл в Лес. Инеем были покрыты цветущие деревья, кусты, ягоды. Особенно запомнилась бабочка, застывшая под ледяной корочкой на цветке шиповника. Я слишком долго искал, а потом сел на берегу замёрзшего вместе с лотосами озера и впал в забытье, а когда сквозь сон почувствовал губы на лбу и обеспокоенный голос, очень обрадовался. Открыть глаза было слишком сложно, хотелось спать, я почувствовал мягкие руки, которые подхватили меня, и провалился в сон. Проснулся я уже дома, в своей постели. Напротив сидел мой брат и держал меня за руку. Всё было настолько приторно идеально в тот момент, что отчаяние холодными пальцами вцепилось в горло, и я проклял свои прежние мечты. Глаза закрылись вновь, но лишь для сна, тёмного и беспокойного, а ведь я так надеялся на милость Провидения… Том, мой родной Том, которого я так ждал, из-за которого так терзал себя раскаяниями, рассказал, как ему удалось меня спасти всего неделю назад. Слушая его, я понимал, что должен испытывать счастье, но в итоге каждое слово становилось очередным шипом, который вонзался в сердце, пока его оборачивали терном. Мой брат рассказал, как вернулся, спустя полгода странствий, чтобы попросить прощения и остаться, пока судьба не распорядится иначе. В тот же вечер я слёг с лихорадкой, которая длилась ровно девять дней, и на десятый, когда отчим уже давал распоряжения о похоронах, а у моей постели дежурил священник, Том, втайне ото всех, пошёл туда, куда не ступала нога человека. Он рассказал, как несколько часов подряд блуждал по «сатанинскому лесу» в поисках чудо-травы, о которой ему когда-то поведала наша бабушка, и о том, как поклялся, что пойдёт на любые условия, только бы я жил. Сказал… что в тот страшный вечер понял, как глупы условности, и признался самому себе, что любит меня той же любовью, которой всегда любил его я. Чудо-травы он так и не нашёл, но когда уже выходил из Леса, на дороге ему встретился дряхлый старец и предложил помощь, сказав, что листья хиндельдеры не растут в эту пору, но есть у него с собой. Старый врачеватель с трудом поспевал за братом, который торопился доставить лекарство мне, но с каждым шагом силы покидали его. Он упал и не смог идти дальше, наказав Тому оставить его и не терять больше ни минуты. Брат пообещал прислать помощь на перекрёсток у въезда в деревню, а сам, выслушав все наставления знахаря касательно лечения хиндельдерой, поспешил ко мне. Так, спустя час я открыл глаза и сделал полноценный вдох, а люди, которых Том послал помочь старику, вернулись ни с чем – на перекрёстке не было ни души, а следы замела поднявшаяся вьюга. А я спрашивал, чувствует ли Он что-нибудь. Обвинял Его в холодности и непостоянстве. И всё это, ни разу не задумавшись о том, что Он слышит и видит меня насквозь, и всё равно отдаёт всего себя, несмотря ни на что. Ступив в Лес впервые, я не хотел жить, потому что одним хмурым утром проснулся и обнаружил, что Том ушёл из дома. Ничего особенного, на первый взгляд – один брат покидает родительское гнездо, а второй тоскует по нему. Кому же придёт в голову, что виной его уходу был мой порочный секрет – любовь к нему, в которой я осмелился признаться? Я молил его, сперва о взаимности, а затем о молчании. Он плакал и отталкивал мои руки, когда я пытался его утешить. В итоге, Том пообещал сохранить эту тайну, если я навсегда забуду о грешных помыслах, а сам исчез на рассвете, никому ничего не сказав. Так я и оказался в Лесу, ища успокоения и смерти, надеясь, что злые тролли, о которых рассказывали местные старухи, превратят меня в камень, или выпьют душу. Я приходил туда снова и снова, и мечтал о своём брате, наслаждаясь лаской Леса. Я представлял, что это Том, мечтал, чтобы он стал таким же заботливым и любящим. Я знал, что захожу слишком далеко, но ничего не мог поделать, и ни разу не задумался о том, что как на ладони все мои мысли и желания, и что как должно быть больно тому, кто их читает, но продолжает дарить любовь. Но, Бог свидетель душе моей – я не хотел причинить вреда. Я всего лишь позволял любить, но эта любовь изменила и моё сердце. Его любовь. Его цветущая любовь. Всё, рассказанное Томом, и даже описание старца, высокого, худощавого, с белоснежными волосами почти до колен, я бы с удовольствием посчитал совпадением, игрой больного воображения. Я мог бы счесть исчезновение любимого эльфа его ревностью, обидой или даже капризом - чем угодно, и был бы счастлив… если бы на льду озера, в котором застыли рассыпавшиеся незабудки, морозные узоры не сложились в слова: Ты навсегда останешься в моём сердце цветущим и прекрасным, тем самым освободив меня. Раскрыть сердце очень сложно, но во мгновении счастье, а любовь – в готовности отдать всё за неё, и я считаю это самой выдающейся из своих побед – победа над призраком вечности. Амброзия, дарящая бессмертие – ничто, в сравнении с чувством, которому научил меня ты. Никогда не вини себя, мой маленький оленёнок, и никогда не забывай, как мимолётно счастье. Древний закон обещает спасение человеку, которого полюбит эльф, но для этого последний обязан покинуть свой лес, отдать свою молодость и вечность, оставшись неузнанным. Услышав мысли твоего брата, я не мог поступить иначе, я не мог оставаться в этой проклятой бесконечности и потерять тебя, а Том поклялся любить тебя, и, конечно же, своё слово сдержит. Имя твоё будет последним, что я произнесу, а ты пообещай мне быть счастливым. Лиам, я люблю тебя.

The end.