Как я тебя... ненавижу

— Повезло же тебе, «домашняя девочка», — ухмыляясь, смотрела на мои сборы Лариска. — Видела я твоего опекуна — красавчик! — Девчонка надула пузырь из жевательной резинки. Я продолжала молчать и складывать вещи. Мне не хотелось обсуждать ни опекуна, ни его внешность, особенно с ней. Я сама находилась в какой-то прострации, шоковом состоянии. Словно это был какой-то затяжной нереальный сон, от которого мне никак не удавалось избавиться, и нереальность происходящего все больше возрастала. — Вот, — на кровать передо мной упали две кофты, две мои кофты, которые я уже не чаяла увидеть. Я посмотрела на Лариску, которая стояла передо мной с делано безразличным видом. Я улыбнулась: так и знала, что это она приватизировала их. — Я их нашла, — с видом невинного ребенка произнесла она. Я еще раз посмотрела на одежду. Две кофты; одну из них мне подарила мама на восьмое марта. Мы тогда просто гуляли по магазинам, и в витрине одного из бутиков я увидела самую чудесную кофту в мире, как мне тогда показалось. Я буквально прилипла к витрине, не в силах сделать ни шагу назад или вперед. — Что такое, дорогая? — окликнула меня мама. — Ничего, — я тут же отвернулась от витрины: кофта, конечно, была шикарной, но стоила она тоже… Мама посмотрела на витрину за моей спиной и тоже подошла ближе: — Ух ты, какая классная кофточка! — Да ничего особенного, — пожала я плечами, делая вид, что мне совершено не интересно. — Пошли, мы должны ее купить, — потянула она меня за руку ко входу. — Мама, мы не можем потратить последние деньги на кофту, — пыталась я воззвать к доводам разума. — Папа будет ругаться. — Камилла, перестань, сегодня все-таки наш праздник, — покачала головой мама, все же затаскивая меня в магазин. — Ну, пошли ты ее хотя бы примеришь, — стала уговаривать меня она. В такие минуты я сомневалась, кто из нас дочка, а кто мама, но упираться перестала. В тот день мы перемерили кучу вещей и купили ту кофту, а потом вечером отец пригласил нас на ужин в один из самых шикарных ресторанов города. Это был самый лучший праздник, и не из-за подарков и ресторана, а потому что мы все были вместе. А потом они уехали. Я стерла слезы тыльной стороной ладони, пока никто не увидел. Несколько секунд подержав кофты в руках, я протянула их обратно: — Возьми. Лариска проглотила жвачку от удивления. На миг ее глаза зажглись восторгом. Но потом там снова появилось презрение: — Мне не нужны твои подачки! — она швырнула их обратно на кровать. — Ну и ладно, — фыркнула я. — Пусть тогда они и валяются здесь! Несколько секунд мы сверлили друг друга глазами. Потом «атаманша» не выдержала и буквально вылетела из комнаты, чуть не сбив в дверях Алину. — Вы опять поругались? — спросила она, садясь ко мне на кровать. — Нет, — покачала я головой. — Просто она разозлилась на то, что я предложила ей взять вон те кофты, — я кивнула на одежду. — А она не согласилась, — продолжала она за меня. Я лишь кивнула. — Она успокоится, — приложив одну из кофт к себе. — Тебе повезло, что так быстро нашли опекуна. — Не знаю, хорошо ли это, — вздохнула я, закрывая сумку. Я не знала, что думать и как относиться к этому неожиданному опекуну. Мне вернули мои документы, деньги и телефон. Я заглянула в кошелек; денег там не было, если не считать купюры в пятьдесят рублей. — Вот, — я протянула бумажку Алине. — Спасибо тебе. — Нет, я не могу это взять, — покачала головой девочка. — Можешь, — я вложила купюр ей в ладошку и сжала ее. — Ты помогла мне, вот я отдаю тебе долг, — улыбнулась я ей. — Пожалуйста, возьми. — Спасибо, — улыбнулась она мне, положив банкноту в карман. Тут в комнату вошла воспитательница: — Самойлова, ты готова? Я кивнула. — Счастливо, — Алина обняла меня. — Хочу, чтобы у тебя все было хорошо. — Спасибо, — улыбнулась я, обняв ее в ответ. — И у тебя тоже. Отпустив девочку, я, вздохнув, взяла сумку и вышла из комнаты вслед за воспитателем. Андрей Владимирович ждал меня у автомобиля. Как только я вышла на улицу, он подошел ко мне и взял у меня сумку. Я растеряно посмотрела вокруг: «Неужели я отсюда уезжаю?». — Садитесь? — спросил учитель, открывая дверцу передо мной и видя, что я застыла в нерешительности. Я словно очнулась от «столбняка» и села на пассажирское сиденье. — Пристегнитесь, — сказал мне мужчина, пока заводил машину. Я пристегнулась. Автомобиль тронулся. Я смотрела в окно. Меня мучили два вопроса: «как?» и «зачем?» Я искоса посмотрела на учителя. Он вел машину, казалось, совсем не замечая моего присутствия. — Вы хотите меня о чем-то спросить? — сказал он, не отрываясь от дороги. «Он что, телепат?!» — сыронизировал внутренний голос. — Нет! — быстро сказала я. — То есть, да. — Так задавайте, — пожал он плечами. — Как Вам это удалось? — решилась я на первый вопрос. — Что удалось? — ответил он вопросом на вопрос. — Оформить документы так быстро, стать моим опекуном, — пожала я плечами. — Скажем так, у меня есть связи в службах социальной опеки, — ответил он. — Хорошо, допустим, — кивнула я. — Связи так связи, но зачем это Вам? Опекунство — это Вам не щенка купить. Андрей Владимирович ухмыльнулся в ответ на мою реплику: — Мне понравилось, как Вы готовите. — Как я готовлю?! — я, не веря своим ушам, посмотрела на мужчину. — Да, — кивнул он головой. — Я плохо с этим справляюсь, ну, Вы и сами это поняли, — при этих словах на его лице возникло такое смущенное выражение, что я невольно улыбнулась.Вот я и подумал… — продолжал учитель. — А не легче было бы просто нанять кухарку, или служанку. Как это там называется? — фыркнула я. — Нет, вы не подумайте, что я неблагодарная, но все же… Лицо Андрея Владимировича приобрело равнодушное, если не сказать разочарованное, выражение. Он, наверное, думал, что я буду визжать от восторга от его предложения. Нашел себе бесплатную домработницу! — Я просто подумал, что Вам не будет сложно держать в порядке квартиру и готовить еду там, где Вы живете. Ничего сверх этого я не требую, но если Вам это сложно, то мы можем развернуться обратно, — учитель уже повернул руль. «Эй, шантажист проклятый! — возмутилась я про себя. — А еще учитель». — Хорошо-хорошо, я согласна! — быстро проговорила я. Машина тут же повернула опять. Мы замолчали. Я действительно была благодарна учителю, но эта отговорка, что ему просто некогда прибираться и готовить… Если бы все занятые люди себе в помощники сирот брали, думаю, детские дома закрылись, так что здесь было что-то еще. «Да ладно тебе», — фыркнул внутренний голос. — Все же хорошо. Из детдома тебя забрали, чего тебе еще надо?». «Не ты ль меня недавно убеждал, что он маньяк?» — фыркнула я на собственное непостоянство. Внутренний голос тут же заткнулся, скорчив на прощание при этом самую невинную рожицу типа «не участвовало, не привлекалось». — Вам нужно заехать домой? Может, забрать какие-нибудь вещи? — спросил Андрей Владимирович, отвлекая меня от размышлений. — Да, наверное, — не сразу ответила я. Автомобиль повернул на знакомое шоссе. — А откуда Вы знаете, где я живу? — спросила я. — В школьных данных. Ну, да, конечно, какая я глупая. Он мой опекун и мой учитель, и я наивно полагала, что он не знает мой адрес. Заходить в свою квартиру было странно, как возвращаться в прошлую жизнь. Жизнь, которая никогда не вернется. Проходя мимо спальни родителей, я на секунду закрыла глаза, чтобы не разреветься. Рука невольно потянулась к ингалятору, но, переборов рвущиеся из груди всхлипы, я остановила руку. Прогоняя от себя воспоминания, поспешила в свою комнату. Все вокруг покрылось слоем пыли. Слава Богу, у меня нет домашних животных, а то за это время они, скорей всего, умерли бы. — Чем-нибудь помочь? — учитель вошел в квартиру вслед за мной. — Да нет, не знаю, — пожала я плечами, осматриваясь вокруг. Все было так же, как и в тот момент, когда меня увезли. Учебники, тетради, ручки, одинокий ноутбук, плюшевый медведь на кровати и лоскутный плед, мои детские рисунки на стене вперемешку с постерами различных музыкантов и актеров. Мне хотелось забрать это все или остаться тут. Иллюзия, что сейчас в дверь войдут мама с папой, была такой реальной… И чем дольше я тут стояла, тем острее было это чувство. — Ну, если нет, то я подожду в машине, — сказал он, выходя из моей комнаты и оставляя меня наедине со своими воспоминаниями. Я опустилась на кровать, закрыла глаза, сжимая плюшевого медведя в руках, и позволила себе, наконец, заплакать. Через полчаса чемодан был собран. С одной стороны мне было жаль, что я не могу тут остаться, но с другой мне хотелось поскорее сбежать отсюда, от этого гнетущего чувства потери и одиночества. Андрей Владимирович ждал меня в автомобиле и, как только я появилась у дверей подъезда, тут же вышел из машины и помог мне уложить чемодан в багажник. — Это все, что Вам нужно? — спросил мужчина. — Да, — уверенно кивнула я. — Но если мне вдруг что-то понадобится, я же могу сюда приехать? — Конечно, — тут же подтвердил опекун и улыбнулся. — Эта квартира остается вашей, и Вы можете приезжать сюда, когда захотите. Только позвоните, чтобы я знал, где Вы. Я молча кивнула и села в автомобиль. — Вот Ваша комната, — Андрей Владимирович открыл дверь в полутемное помещение. В комнате пахло затхлостью, сразу было видно, что сюда давно никто не заглядывал. Подойдя к окну, я распахнула шторы. Сразу в воздух поднялось миллион, нет, миллиард пылинок. Я чихнула и, тут же закашлявшись, потянулась за ингалятором. — Тут надо прибраться, — сказал мужчина, останавливаясь на пороге комнаты. — Ею давно не пользовались. При этом вид у него был печально-виноватый. — Ничего, я тут приберусь, — кивнула я, улыбаясь, и тут мой взгляд упал на кровать, двуспальную, широченную кровать. Сразу вернулись мысли о маньяках и педофилах. — Я пойду поставлю чайник. Вы, наверное, еще ничего сегодня не ели, — сказал учитель. Я лишь кивнула. Он ушел. Я снова посмотрела на кровать и осторожно обошла ее бочком, словно та могла меня укусить. «Значит, спать на его диване — это нормально, а двуспальная кровать в комнате, которую, по-видимому, уже «стопятьсот» лет не использовали, нет?» — оценила я ситуацию. «Может, не с кем было, вот и не использовали», — мрачно подумала я. «О, да! И вот он дождался тебя, прекрасную принцессу», — съязвил голос разума. «Очнись, девочка, ему в прошлом году половина старшеклассниц на шею вешалось, и некоторые, заметь, посимпатичнее тебя. А может, ты сама этого хочешь?». «Глупости! — тормознула я свой внутренний голос, который, по ходу, решил меня совсем доконать. — Просто мне интересно, с чего такая доброта. Взять под крыло малознакомую девчонку, пусть и свою ученицу. И дело тут не в том, что я хорошо готовлю». «Так за чем дело стало, иди и спроси его прямо», — пожала плечами моя рациональная половина. — Самойлова, чайник вскипел! — услышала я с кухни. Глубоко вздохнув, я направилась на кухню. На столе стояли две чашки с чаем и даже тарелка с круассанами. Сразу было видно, что съестного в доме прибавилось. Минут пять мы просто сидели молча, каждый смотрел в свою сторону — он в окно, а я сосредоточилась на круассане. Первым заговорил он: — Вы еще не думали, когда собираетесь вернуться в школу? — Завтра, — пожала я плечами, — я уже и так много пропустила. В детдоме, конечно, была школа, — я невольно поморщилась, вспоминая тех учителей и их методику преподавания, — но, сами понимаете… Он кивнул: — Тогда я позвоню и сообщу о Вашем возвращении. — Спасибо, — поблагодарила я. — И еще, Андрей Владимирович, давайте хотя бы дома Вы будете обращаться ко мне на «ты» и называть просто Камилла, а то у меня будет ощущение, словно я целыми сутками в школе. — Хорошо, — согласился он. — Тогда я… — Нет! Нет! Нет! — перебила я его. — Вы так и останетесь Андреем Владимировичем. Называть своего преподавателя, даже вне школы, каким-нибудь дядей Андреем или просто Андреем мне казалось просто диким, во всяком случае, сейчас. Я еще раз посмотрела на мужчину, сидевшего за столом, такого домашнего: в потертых джинсах, футболке «Рок—навсегда!» и домашних тапочках — нет, пусть лучше так и остается Андреем Владимировичем. Все еще не решаясь задать главный вопрос, я встала из-за стола и пошла мыть чашку. Это дало мне время, чтобы решиться. Я вернулась обратно к столу. — Андрей Владимирович? — Да? — учитель поднял на меня взгляд. — Я хотела Вас спросить. — Спрашивайт… Спрашивай, конечно, — стал серьезным мужчина. Я села напротив него и сцепила пальцы в замок. Облизнув ставшие сухими от волнения губы, наконец подняла на преподавателя взгляд: — Я уже задавала этот вопрос, но хочу уточнить: нет никаких других причин того, что Вы стали моим опекуном? Он откинулся на спинку стула и снова посмотрел в окно. Молчание затянулось, и я уже, не ожидая ответа, хотела извиниться и убежать в свою новую комнату, как он заговорил: — Когда мне было чуть меньше, чем тебе, я потерял родителей и тоже оказался в детдоме, — его голос звучал удивительно равнодушно, даже тему урока он объясняет более эмоционально. — Так что я просто знал, каково тебе… — И пожалели, — закончила я за него, внимательно рассматривая узор столешницы. Меня просто пожалели. Бедную девочку-сиротку. Отчего-то стало очень противно и обидно, хоть обратно в детдом беги. Хотелось отмыться от прилипшего ко мне чувства жалости и презрения. Что ж он раньше меня не приютил? Или тогда еще не так жалко было? «Может, он не только сирот подбирает, но и бездомных зверушек?» — думала я с какой-то злой обидой, что поднималась у меня в душе. Меня никто никогда не жалел, исключая, конечно, детские годы, когда я набивала себе шишки и ссадины на коленках, но и тогда жалели нечасто и по минимуму. Не потому, что мои родители такие черствые люди. Просто мама всегда говорила: «Жалость — это последнее чувство, которое можно испытывать к человеку. Значит, он скатился в самую глубокую пропасть и ничего больше не заслуживает, ни уважения, ни любви, лишь жалость». «Поздравляю, Камилла, теперь ты тоже на самом дне, и единственное, что люди могут тебе предложить — это пожалеть тебя», — вынесла я себе вердикт. — Нет, — услышала я голос Андрея Владимировича сквозь свою обиду. — Жалости в моем решении было не много. Скорей, я был удивлен твоей стойкостью и смелостью. Я подняла на него удивленный взгляд, не уверенная в том, что не ослышалась. — В мире сирот, детдомов, ты либо ломаешься, смирившись с системой, с остальными детьми, которые намного сильнее и старше. Которые любыми способами утверждают свою власть над тобой. Я тут же вспомнила мои стычки с Лариской и нервно поежилась. Он продолжал говорить: — Но есть другие дети, те, что идут против системы, несмотря ни на что. Они сбегают, они ломают привычные порядки и устои. Там, когда я увидел тебя на дороге, я понял, что ты из таких. Ты не сдашься, пока не уйдешь оттуда, и, возможно, в следующий раз тебе не настолько бы повезло. Твое же бегство из клиники меня окончательно в этом убедило. Тогда я и принял решение об опекунстве, так сказать, вернул долг, — пожал он плечами, грустно улыбаясь. Так значит, его тоже когда-то усыновили и теперь он, в свою очередь, взял под опеку меня. Я снова облизала губы, не решаясь задать еще вопросы: «Кто его усыновил? Что случилось с его родителями?». «А не считаешь, что это тебя малость не касается?! — фыркнул голос разума на мое любопытство. — Много будешь знать скоро состаришься». — Ну, что, такой ответ тебя устроит? — спросил Андрей Владимирович, поднимаясь из-за стола. Я лишь кивнула. — У меня дела, и мне нужно уехать, но я ненадолго. — Хорошо. Мне тоже есть чем заняться, — кивнула я. — Приберусь, наверное, и ужин приготовлю. Он улыбнулся и кивнул: — Только не слишком усердствуй. Андрей Владимирович вышел из кухни. Я поставила чашку в мойку. — Камилла, — он заглянул в кухню. От неожиданности я подпрыгнула. И кто научил его так тихо подкрадываться? А может, это из-за шума воды. — Прости, что напугал, — извинился преподаватель. — У меня просьба. — Да, какая? — Я повернулась к нему лицом. — Дверь в конце коридора, рядом с ванной. Не заходи туда. «А что там такое? — тут же оживилось мое любопытство. — Оружие?! Наркотики?! А может, он трупы своих жертв туда прячет?!», — состроив кровожадную рожицу, нашептывало оно. — Там мой кабинет, — объяснил учитель, видимо, заметив мое замешательство. — Я просто не люблю, когда туда заходят, и прибираюсь там сам. Мое любопытство тут же, грустно вздохнув, улеглось на боковую. — Хорошо, — кивнула я. «Мне же легче». — Ну, все. Пока, — попрощался мужчина. — До свидания. Дел действительно было много. Прибравшись в своей новой комнате и немного в квартире, — конечно, кроме кабинета, — я приготовила ужин, макароны по-флотски — ну, что сказать: взял в поварихи школьницу — терпи. Хотя, думаю, Андрей Владимирович не так уж и привередлив в еде, раз до этого питался полусырой картошкой и жженой яичницей. Разобрав свои вещи по полкам и настроив ноутбук на ближайшую точку доступа, зашла во «всемирную паутину». Рука сама потянулась обновить почту. Тридцать писем — один спам. «А на что ты надеялась?» — спросила я саму себя. «На чудо», — тут же и ответила, закрыв крышку ноутбука. Глаза опять были на мокром месте. «Хватит! — приказала я себе. — Они пропали, а не умерли, и они обязательно найдутся. А ты больше не будешь плакать. Ты, будешь жить: учиться, гулять, веселиться — делать все то, что делала раньше. И еще ты будешь их ждать. Сильно-сильно, и тогда они вернутся». Дав себе такую установку, я начала готовиться к завтрашнему дню. Неужели снова в школу? Я улыбнулась. Снова увижу всех и, конечно, Иринку. Поборов желание тут же позвонить лучшей подруге — пусть для нее мое возвращение будет сюрпризом, — еще раз перепроверила все учебники и тетради. Время катилось к полуночи, а Андрея Владимировича еще не было дома. Я снова нервно взглянула на циферблат будильника, словно надеясь, что стрелки меня обманывают, но нет — две палочки послушно двигались к двенадцати. «Ну, куда он мог подеваться?!», — лежа в постели, со смесью тревоги и раздражения думала я. «Ну, мало ли какие у человека могут быть дела, — успокаивала я себя. — Может, он вообще ночевать не придет. Что мне, его всю ночь сторожить теперь?!». С ехидством вмешался внутренний голос: «А что это ты так о нем переживаешь? Он уже взрослый мальчик, сам знает, когда домой приходить». «Ничего, — буркнула я, — просто не хочется без опекуна остаться». Тут я услышала звук хлопнувшей входной двери и тихие шаги в коридоре. «Вот, с ним ничего не случилось, — проворчал голос разума. — «А ты уже себе нафантазировала, паникерша». Я, облегченно вздохнув, закрыла глаза и тут же провалилась в сон. Здание школы. Я остановилась возле калитки школьного двора. Ученики проходили мимо меня потоком, спеша на уроки. — Камилла! — послышался крик, и я тут же оказалась в объятиях Иринки. — Я так скучала по тебе! — подруга расцеловала меня и еще раз сжала в объятьях. — Ой, задушишь, — прохрипела я. — Я тоже скучала. Мы вместе пошли к школе. — Как ты? — спросила меня подруга по дороге в класс. — Лучше, чем вчера, — улыбнулась я. — А как насчет учителя? — прошептала Ира заговорчески. — Как он в роли опекуна? Я удивилась: — Откуда ты знаешь? Иринка прыснула со смеха: — Милка, ты что, думала, что об этом в школе никто не знает? Да у нас уже со вчерашнего дня все знают. Я устало вздохнула. Конечно, я не думала, что для всех это останется великой тайной, но что все узнают это так скоро… Мы вошли в класс. После бури приветствий никто не успел никак прокомментировать мое возвращение, так как прозвучал звонок. Но что-то мне подсказывало, что к концу дня из меня вытянут все что возможно о моем опекуне, и отсидеться в туалете не получится. В конце учебного дня мне, наконец, удалось вырваться на улицу. Находиться в стенах школы, а, в частности, в моем классе, становилось все невыносимей. Как я и думала, почти все девочки в моем классе шептались, поглядывая на меня. Те, кто посмелее, такие как Мария Селиверствова и Ника Воронина — главные сплетницы школы, — даже спросили: «Как тебе удалось окрутить Андрея Владимировича, если это не удалось даже Ксюше Семеновой — первой красавице класса?» Та тоже смотрела на меня с интересом и презрением, что меня не слишком радовало: раньше она меня совсем не замечала. «Ох, не к добру это», — шептал мне внутренний голос. За эти несколько часов меня так достала школа, что я уже сомневалась, что скучала по ней. Единственное, что меня радовало: я не так сильно отстала по учебной программе. — Ладно тебе, все скоро успокоятся. Появятся новые новости, новые сплетни, — утешала меня Иринка. — Привет, девчонки! — к нам подошел Юрка. — Камилла! Он подхватил меня и закружил в своих объятьях. — Как я скучал! Ты как? — спросил меня, опуская на землю. — Потихоньку прихожу в себя, — ответила я. Не знаю, к чему это больше относилось: к моему возвращению или к тому, что после его приветствия у меня кружилась голова. — Да, вся школа шумит, а как тебе девчонки завидуют. — Да уж было бы чего завидовать: он мой опекун, а не принц на белом коне, — сказала я с раздражением. — И как ему «Ква-ква» позволила взять под опеку ученицу? — пожала плечами Иринка. — Она что, не подумала, какая из-за этого шумиха поднимется? — Ну, он же ее любимец, — фыркнул Юрка. — А шумиха — что шумиха? Успокоятся. Главное — перетерпеть. Так что, Милка, держись! — Он дружески похлопал меня по плечу. Я молча кивнула, наблюдая за знакомой машиной, подъезжавшей к воротам школы. Из автомобиля вышел Ромка. Весь нарядный, как новогодняя елка, и с большим букетом роз. — Ух ты!!! — воскликнула Иринка. — Смотри, кто приехал! — Вижу, — прошептала я сквозь зубы. — Привет всем! — поздоровался он. — Привет, — кивнула ему Ирка, не совсем понимая причину моего нахмуренного вида. Переводила взгляд с него на меня. — Привет, — пожал Ромке руку Юра. Повисло неловкое молчание. Я стояла, отвернувшись в сторону и продолжала молчать. — Ирка, пошли я тебя домой провожу, — потянул ее за руку Юрка, смекнувший, что «не все в порядке в Датском Королевстве». — Да, — поддержала его Иринка. — Пока, — попрощалась она. — Пока, — кивнул нам Юрка. Они вышли с территории школы. Я чувствовала взгляд Ромки; кажется, еще чуть-чуть, и он прожжет во мне дырку. Решив, что больше так нельзя, я, так же не поднимая головы, быстрым шагом направилась к воротам. — Камилла, подожди! — Ромка шел следом. — Это тебе. Перед моим носом возник тот самый букет роз. Сладкий до приторности запах ударил по носу. Тут я не выдержала: — Ты думаешь, что все, что ты натворил, исправят цветочки?! — я ударила парня по рукам. От неожиданности он выронил букет, и розы посыпались на дорогу. Я смотрела на алые лепестки, лежащие на асфальте, чувствуя, как слезы наполняют глаза. — Нет, — услышала я голос Ромки. — Я просто пришел извиниться за то, что тогда не поддержал тебя. За то, что поступил как трус, и я прекрасно знаю, что никакими цветами мою вину не загладишь. Я подняла на него взгляд. В глазах парня действительно читалось чувство вины. «Глаза побитого щенка», сказала бы Иринка. — Вот. — Он что-то вытащил из кармана. — Ты говорила, что твой плеер сломали. Ромка протянул мне небольшую коробочку с надписью «iPod nano». — Спасибо, не надо, — покачала я головой. Хотя очень скучала по своему верному другу-плееру и часто ловила себя на том, что в голове крутится любимая песня, но принимать подарок от Ромки не собиралась. — Отказа не приму, — буквально впихивая мне коробку в руки, буркнул он. — Считай это прощальным подарком. — Прощальным? — удивилась я. — Да, если ты не захочешь, я больше не буду тебя тревожить, но дай мне сначала объяснить тебе все, — проговорил парень скороговоркой. Я снова посмотрела на Ромку. Мы встречались с ним почти год. Он, можно сказать, был моей первой любовью, именно любовью, а не влюбленностью на уровне детского сада. Он был первым, с кем я попробовала встречаться по-взрослому. Хотя до интима у нас и не дошло, но сейчас расставаться вот так было больно и неприятно. Решила дать ему шанс объясниться. — Хорошо, поехали, — согласилась я. — Вот и приехали, — автомобиль затормозил возле развлекательного центра. — Где мы? — я огляделась вокруг. В огромном зале почти никого не было. В зале стояли небольшие аттракционы: качели, карусели, машинки; тут и там были расставлены батуты и сухие бассейны с разноцветными шариками. Игровые автоматы, небольшое кафе в углу. Рай для детворы. — Ты сказал, что хочешь поговорить? — посмотрела я на Ромку. — Да, но давай сначала повеселимся, как в старые времена. Я невольно улыбнулась, вспоминая, как на первом свидании Ромка привел меня в такой же развлекательный центр, и мы бесились как малые дети. Я закусила губу в нерешительности. С одной стороны, я все еще была обижена на него и проводить с ним время мне казалось не самой хорошей идеей, но с другой мне очень хотелось хоть как-то отвлечься от проблем, плохих воспоминаний и снова оказаться в беззаботном детстве. Вторая сторона победила. И я с визгом понеслась к батутам. Сколько мы так веселились как малые дети: прыгали на батутах, играли на автоматах, кидались шариками из бассейнов, катались на машинках. Ромка снова стал тем веселым парнем, в которого я влюбилась, с которым хотела и мечтала проводить все свое свободное время. Мы шутили, смеялись. Он рассказывал анекдоты, и я уже не знала, как смогу жить без него дальше, настолько он казался близким и родным. Когда сил стоять на ногах уже не осталось, мы сели на один из батутов. — Я больше не могу, — прохрипела я. — Я тоже, — кивнул он. — Пошли туда, — он указал в сторону кафе. Я заказала молочный коктейль и миндальное мороженое. Все это отдавало такой ностальгией, что становилось больно. — Так о чем ты хотел поговорить? — спросила я парня. — Просто спросить, как твои дела? Значит, теперь у тебя есть опекун? — Да, мой учитель, — нехотя ответила я. Зная характер Ромки, я прекрасно понимала, как он может отреагировать на это: заревнует и начнет возмущаться, что я не могла потерпеть, пока опеку возьмут его родители. Хотя теперь-то какая разница, когда мы расстались. — Это неплохо, — пожал плечами парень. — Да? — удивилась я его спокойствию. — Я хотел тебе сказать, что мои родители… Они две недели назад уехали на симпозиум в Финляндию и пробудут там еще месяц. Так что они смогли бы оформить на тебя опекунство не раньше, чем через два месяца. — Но ты же говорил, что они уже согласились? — удивилась я. — Ну, да они согласились, но потом уехали, — ответил он. Было неприятно узнать об очередном обмане со стороны Ромки, но он же не виноват в том, что его родители уехали. И притом, какое это теперь имеет значение? Глупо на это обижаться. Вообще глупо на него обижаться. Посмотрев на Ромку сегодня, я вдруг снова вспомнила, каким он может быть хорошим. Я снова увидела того обаятельного парня, в которого влюбилась. Я не хотела терять его. Поняла, что не хотела с ним расставаться. Не хотела оставаться одна, совсем одна. Я решила, что дам ему еще один шанс, последний. — Уже поздно, — посмотрел Ромка на часы. — Да?! — я только сообразила, что стрелки часов давно перешли на нижнюю часть циферблата. — Мне уже давно пора быть дома! — В панике я вытащила из сумки мобильный телефон, который оказался разряжен. Мы подъехали к дому. По дороге полил мелкий осенний дождь. Я не торопилась вылезать из машины, наблюдая за тем, как струйки воды скатывались по стеклу. Мы оба молчали, слушая стук дождя по крыше автомобиля. Тишина с каждой секундой становилась все более напряженной, требовала, чтобы кто-то из нас ее разрушил. Не решаясь этого сделать, я взяла сумку и открыла дверцу машины. Когда я уже почти вышла, то услышала Ромкин голос: — Я заеду за тобой завтра после школы? Улыбнувшись, я кивнула и, закрыв дверцу, побежала к подъезду. — Где ты была? — строгий голос Андрея Владимировича заставил меня вздрогнуть. Я не успела даже разуться и так стояла у дверей. Я действительно совершенно забыла о времени и среди шума развлекательного зала совершенно не слышала звонка мобильника, а потом он и вовсе разрядился. Мне почему-то не хотелось рассказывать опекуну о том, что я была с Ромкой. — Гуляла с Иринкой, — соврала я. — И позвонить было нельзя? — хмыкнул он. — Телефон разрядился, — ответила я. — Это было позже, чем я пытался до тебя дозвониться? — Он сложил руки на груди, а тон его все больше стал напоминать тот, каким он отчитывал двоечников. — Мне бы не хотелось, чтобы ты вот так пропадала куда-то после школы. Учти это на будущее. Во мне вдруг стало подниматься раздражение. Он, конечно, за меня отвечал и все такое, но сейчас время-то еще детское, всего девять часов, и он мне не отец, чтобы отчитывать ни за что… Ну и что, что он мой опекун, я могла на пару часов забыть, что я сирота и живу с чужим человеком?! Могла представить, что все как раньше? Или он должен теперь знать каждый мой шаг и вздох?! Я разулась, так ничего и не ответив. Даже мои родители не отчитывали меня за такое. Они доверяли мне. «А с чего ему доверять тебе? — вмешался внутренний голос. — И ты обещала звонить, если задержишься». — Так что? — продолжал настаивать мужчина на ответе. — Хорошо, — буркнула я. — Но ничего страшного же не случилось. Я просто забыла про время, но этого больше не повторится. — Хотелось бы надеяться, — проворчал мужчина. — Я думал, Вы серьезнее и взрослее остальных девушек в Вашем возрасте, но, видимо, я ошибся. — В голосе учителя прозвучало такое разочарование, что мне действительно стало стыдно за свою легкомысленность. Он, не став ждать моих извинений, повернулся и ушел к себе в кабинет. Щеки загорелись краской стыда, опустив голову, я прошла к себе в комнату. Закрыв дверь, прислонилась к ней. Что же я творю? Не извинилась. Чуть ему не нагрубила. А сама не сдержала обещание. Да, хорошее начало новой жизни, так и обратно в детдом угодить можно. Но какое право он имел меня отчитывать ни за что? Хотя я понимала, что на самом деле сейчас я была не права и вела себя как самая настоящая идиотка, но, с другой стороны, и он должен был считаться со мной, а не держать за двухлетнего ребенка. Жизнь вокруг меня менялась, новая, незнакомая, с новыми правилами, и я никак не смогу вернуться к старому, как бы ни старалась; но чем чаще ко мне приходила эта мысль, тем сильнее я гнала ее от себя. Я не люблю перемены, и последние из них еще больше развили эту нелюбовь. Только возвращение в школу и примирение с Ромкой оставляли мне часть того, по чему я так скучала, — прошлое, — и я зацепилась за это, как за последнюю соломинку. А принимать другие правила игры я еще была не готова, пусть это даже выльется в конфликты с тем новым, что появилось в моей жизни — с моим опекуном. Перед тем как сесть за уроки, я включила ноутбук и нажала на кнопку почтового ящика «обновить»: новых писем не было.